Анания и Сапфира
историческая повесть

Владимир Кедреянов

Глава десятая

Легко себе представить душевное состояние супругов после ухода Капитона. Им стало неловко из-за ссоры с этим замечательным человеком, тем более что помириться с ним теперь не представлялось возможным: скоро их разделит огромное пространство. Но не только из-за этого наши главные герои растерянно и удрученно глядели друг на друга. Тит Росций посеял в их умах сомнение в истинности библейских догм, да ещё в тот самый момент, когда Анания и Сапфира решились навсегда оставить мирскую жизнь и возложить к немытым ногам апостолов всё своё имущество! Потому сейчас молодые христиане всерьез задумались: не совершают ли они роковую ошибку?

Обычно в злобных библейских сказках в роли соблазнителя выступает женщина, но в нашей истории искусителем стал мужчина. Влюбленные сидели на скамье; Сапфира с задумчивым видом подпирала кулаком подбородок и отрешенно смотрела в угол комнаты. Она слегка дрожала. Анания нежно пожал руку супруги и взволнованно заговорил:

- А вдруг Тит Росций отчасти прав?

- Нет, - покачала головой Сапфира, - наш Бог существует!

- Это понятно. Но уполномочен ли Кефас исполнять Его волю?

- А почему ты сомневаешься?

- Слишком он странно себя ведет. И часто несправедливо. Вот отдадим ему деньги, а он нас голодом заморит. А если Церковь разгонят?! Тогда мы совсем пропадём!

- Будем надеяться на милосердие Господа нашего, - обреченно вздохнула Сапфира.

- Сколько я ни читал Священных книг, нигде не встречал закона, что священникам нужно отдать всё своё добро, - продолжал Анания.

- Но ведь Кефас так говорит!

- А не Дьявол ли водит его языком?

- Что ты! – испугалась женщина. – Не вспоминай о нём, проклятом!

- Ладно, не буду. Но нам, Сапфира, нужно хорошенько подумать над тем, как мы будем жить дальше.

- Разве еще не все решено?

- Мы выбрали свой путь, это верно, но беда в том, что впредь за нас будут решать другие. А мне это не нравится.

- И что ты предлагаешь?

Плотник ответил не сразу. Он помолчал, думая над тем, как получше преподнести жене свой план. Сапфира терпеливо ждала.

- Мы не можем отдать Кефасу все деньги за дом.

Женщина изумленно взглянула на мужа:

- А меньшую сумму он не возьмёт.

- Ещё как возьмёт! Симон очень любит денарии. Отдадим ему половину, а скажем, что за столько и продали.

- Ты хочешь солгать рабби?! – ужаснулась красавица. – Ведь это грех!

Обычные слова в устах верующего, и, на его взгляд, вполне убедительные. Но Анания недаром завёл с супругой этот разговор. Он старательно подобрал все аргументы и на сей раз не собирался, как в случае с Титом Росцием, уступать в споре.

- Ну и что же здесь такого? Не согрешишь – не покаешься, а не покаешься – не спасёшься.

Эти слова поставили Сапфиру в тупик, и она неуверенно спросила:

- А если вообще не грешить?

- Тогда ты возгордишься: будешь мнить себя праведницей, - не замедлил с ответом Анания.

- Ох, трудно это понять, - заплакала молодая женщина.

- Да почему трудно?! – плотник вскочил со скамьи и нервно заходил по комнате. – Ты вспомни, чему нас учила Юдифь. Ведь говаривал же Иисус Христос: “… на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии” (“Евангелие от Луки”, XV, 7), ибо “кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдёт её?” (там же, ст. 4).

- Я бы не оставила, - возразила Сапфира. – Разве можно бросать стадо без присмотра?! И как одна овца может быть ценнее девяноста девяти?

- Конечно, Спаситель здесь привёл не совсем удачный пример, - согласился Анания, - но это нисколько не умаляет Его Божественной мудрости. Посему надо грешить и каяться, каяться и грешить - иначе зазнаемся.

- Муж мой, ты умнее меня, - красавица продемонстрировала добродетель смирения и самоуничижения, - так скажи: точно ли Создатель простит любое преступление, если мы Его об этом попросим?

- А как же! Когда вместе с Иисусом распяли двух разбойников…- плотник забежал в спальню, покопался в сундуке, вернулся со свитком и прочитал: “Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидишь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю” (“Евангелие от Луки”, XXIII, 39-43). Представь, Сапфира, сколько горя принес людям этот разбойник, если сам признал, что “достойное по делам принял”. Но он прощён! А мы не свои ли кровные хотим сохранить? Посмотри, сколько нищих в общине, не внёсших вообще никакого вклада! Так они ещё и работать не могут и не хотят, всё у них из рук валится. А мы с тобой трудимся! Так разве я не прав, говоря, что только половину наших денег нужно отдать общине?

- Ну сколько тебе ещё можно доказывать?! – вспылил Анания. – Ты, я погляжу, святее самого Кефаса! А между тем вступила в эту церковь не за благодатью Господней, а по мирской причине!

Сапфира изумленно взглянула на мужа. Они удивительно подходили друг другу и ссорились крайне редко. Но сейчас плотник обидел молодую женщину.

- Анания, - сквозь слезы молвила супруга, - как ты можешь так говорить? Каждый о чем-нибудь просит Бога, так разве есть грех в том, что мы приобщились к Святым тайнам ради наших будущих детей?!

- Которых ты хочешь оставить без имущества.

- Сердцем своим я чувствую, что ты прав. Но меня смущает то, что мы солжем единоверцам.

- Сапфира, человек оправдывается не делами закона, а только верой в Иисуса Христа (см. “К галатам”, II, 16). К тому же есть ложь во спасение. И как раз сейчас – во спасение нашей семьи. Не всегда нужно говорить правду! Вспомни недавнюю историю с Озией, который дал Богу обет никогда не лгать.

- А что с ним произошло?

- Однажды Озия брёл по ночному Иерусалиму, и вдруг мимо него промчался человек, убегавший от разбойников. Праведник видел, где скрылся беглец; об этом его и спросили преступники. Но Озия не смог промолчать, он боялся грабителей, а из-за своего обета не смог обмануть душегубов. И он выдал беднягу… А затем, уходя, слышал, как нечестивцы убивают того человека! Вот цена сказанной злодеям правды!

- Кефас-то не злодей, - возразила Сапфира. Однако по интонации её голоса чувствовалось, что она уже признала доводы Анании и готова уступить. Повседневный опыт подсказывал ей, что в нашем алчном мире и шагу нельзя ступить без денег. И если рождается ребенок, то расходы семьи резко возрастают. А Сапфира мечтала о двух мальчиках и двух девочках: она представляла, как будет в общине обучать их грамоте и расскажет им об Иисусе Христе. Но чтобы эта мечта сбылась, требовались деньги, ибо наша героиня уже успела убедиться в том, что если надеяться только на единоверцев, то можно умереть с голоду. Поэтому она была вынуждена согласиться с мужем: грехи грехами, но есть-то надо. А на отложенные денарии можно тайком покупать съестное для детей.

- Хорошо, поступай, как знаешь, - ответила Сапфира, - но где ты спрячешь оставшиеся деньги?

Плотник просиял, довольный тем, что смог убедить супругу в своей правоте, и с готовностью отозвался:

- Их нужно отдать Иезекиилю в рост.

- А это не опасно?

- Я возьму с него расписку, - успокоил жену Анания и с наивным оптимизмом добавил: - Так и денарии сохраним, и проценты получим.

Перенесемся теперь в христианскую общину. В то самое время, когда Анания убеждал Сапфиру не вверять полностью свою судьбу в руки апостолов, а оставить путь к отступлению, в опочивальню захворавшего Петра вошел Андрей. Симон лежал на кровати и тяжело дышал; его и прежде лишённое здорового румянца лицо сейчас ещё больше побледнело, а красноватые глазки были грустны.

- Ты почему с нами не пьёшь? – с укоризной спросил Первозванный и присел на край кровати.

- Хреново мне, - прошептал Кефас.

- А я сегодня окрестил Ровоама и блудников. Кстати, они нашли покупателя, но пока с ним не сторговались.

- Их дом приобретает Иезекииль за 240 денариев, - сказал Пётр и повернулся к стене, тем самым давая понять, что аудиенция окончена. Однако Андрей не собирался уходить.

- Откуда ты знаешь? Откровение было?

- Да.

Конечно, Симон Камень лгал. Ему донёс слуга Иезекииля Цадок, который сочувствовал христианам, но, боясь потерять место, скрывал это от хозяина. Он слонялся по двору, подслушал разговор ростовщика с супругами, прибежал в обитель и сообщил Петру важную новость.

- Что-то дёшево продают, - покачал головой Андрей.

- Иезекииль ведь жадная скотина. Ну ладно, братец, ступай. Я помолюсь и буду спать.

- Да, уже стемнело, пора на боковую, - Первозванный зевнул и потянулся. - Но я прежде выйду во двор: помочусь и понюхаю фиалки.

Спустя пять дней Иезекииль решил, что уже достаточно выждал, и прислал мальчишку-слугу сообщить супругам о том, что наконец-то собрал необходимую для покупки дома сумму. Завтра Анании предстояло получить деньги…

К вечеру изменилась погода. С почерневшего неба на сухую, растрескавшуюся землю упали первые капли дождя, и вскоре на пыльный и раскаленный дневной жарой Иерусалим полились целые потоки воды. Грозно сверкнула молния, раздались гулкие раскаты грома… Анания и Сапфира, словно предчувствуя скорую беду, ворочались и никак не могли заснуть.

- Милая! – плотник придвинулся к жене и прижался к ее груди. – Может, мы не станем переселяться в обитель?

- Поздно! – прошептала красавица. – Нас окрестил Андрей, и теперь наши души принадлежат Господу. Давай же приобретем богатство небесное, которое у нас никто не сможет отнять.

Лишь перед рассветом супруги задремали, но их сон длился недолго: наступило утро и, наскоро собравшись, Сапфира отправилась в общину (ей предстояло добывать с Юдифью “божьи” деньги), а Анания пошел к Иезекиилю.

Ростовщик сам отворил калитку и впустил плотника. Во дворе стоял стол, за которым сидел на лавке мужчина средних лет с длинным носом и колючими, неприятно бегающими глазами.

- Это Елеазар, - представил его Иезекииль, - он составит купчую и будет свидетелем сделки.

Елеазар начертал на папирусе стилистически убогие юридические формулировки и протянул документ Анании. Молодой человек тяжело вздохнул и слегка дрожащей рукой расписался. Иезекииль удовлетворенно улыбнулся и тоже поставил подпись.

- Я сейчас расплачусь, - сказал он и машинально окликнул Цадока.

- Но ты же сам послал его на базар, - напомнил Елеазар.

- Ах, да, совсем забыл! – хлопнул себя по лбу делец. – Ладно, я сам принесу. Ведь так и надежнее.

Вскоре финансовый воротила вернулся с мешочком, нежно погладил его и с неохотой протянул продавцу усадьбы:

- Здесь ровно 240 серебряных денариев.

Анания под пристальным наблюдением Елеазара стал пересчитывать монеты. Дважды плотник сбивался и процедуру приходилось начинать заново, что изрядно нервировало ростовщика. Наконец деньги были сосчитаны.

- Всё правильно, господин, - кивнул плотник. – Но половину суммы я хочу оставить тебе в рост. Хорошо?

Иезекииль удивленно взглянул на Ананию. Некоторое время он не мог понять, почему тот сделал ему такое предложение, но затем догадался, что плотник решил не хранить все яйца в одной корзине и из-за этого христиане не досчитаются деньжат. Финансовый воротила теперь уже с уважением посмотрел на своего делового партнера и подумал: “А ты умнее, чем я считал”.

- Всегда хорошо, когда тебе приносят денарии, - признался Иезекииль, - но больших процентов я не смогу начислить.

- Сколько же?

- Два годовых.

Такое условие было грабительским, и Анания стал торговаться. Но ростовщик отлично понимал, что его клиенту больше негде спрятать деньги. На все возражения плотника Иезекииль отрицательно качал головой, щелкал языком, улыбался и скороговоркой повторял: “Нет-нет”. И нашему герою пришлось согласиться. Он сунул за пазуху расписку на 120 денариев и отправился в общину.

Петру уже полегчало. Вино и время, а более всего надежда на отмщение римлянам и Стефану исцелили его от депрессии, и сейчас князь апостолов неплохо себя чувствовал и важно прохаживался по двору обители. Анания подошел к нему.

- Здравствуй, рабби!

Кефас небрежно кивнул. Плотник протянул ему мешочек:

- Я получил деньги за дом и землю. Здесь…

- Анания, - перебил его Петр, - негоже мне, Святому Апостолу, ведать мамоной и осквернять руки свои презренным серебром. Отнеси денарии Есрому, пусть примет.

Муж Сапфиры поднялся на второй этаж и вошел в келью молодого дебила. Фанатик самозабвенно молился. Он стоял на коленях посередине комнатушки, через примерно равные промежутки времени бился лбом об пол и что-то бурчал, постоянно переходя с арамейского на “иные” языки и обратно.

- Есром! Есром!.. – позвал Анания, но погруженный в транс христианин не отреагировал на обращение единоверца, только сильнее принялся травмировать лоб. Плотник улыбнулся, поставил возле богомольца мешочек и пошел чинить лестницу в обители. Откладывать ее ремонт больше было нельзя: в многочисленные “ловушки дьявола” стали попадаться уже самые высокопоставленные христиане. Вчера под святым апостолом Иоанном проломилась ступенька, и он застрял в образовавшейся дыре. Мужчинку вытащили с большим трудом. Богослов отделался не только испугом – у него были сильно ободраны ноги, пострадали и другие части нижней половины тела.

Тем временем Есром завершил молитву, растерянно, поскольку вернулся в реальный мир, осмотрелся и вдруг заметил подле себя небольшой мешочек. Христианин схватил его, понюхал, заглянул внутрь и вдруг стены кельи огласил радостный крик.

А в подземелье Петр проводил совещание с Андреем, Фомой, Иовом, Иеремией и Иаковом – братом Иисуса Христа. Сей мужчина отличался низким ростом и потому получил прозвище “minor” - “мелкий”, под которым и вошел в историю. Лицо Иакова было таким же некрасивым, как и у Иешуа: знатной мастерицей оказалась пряха Мария в производстве юродивых! Отцы у братьев были разные: у Иисуса, как о том говорится в Талмуде, дезертир грек Пандира; от кого же появился Иаков, не могла точно сказать даже сама “богородица”.

Но вернемся к нашим баранам, апостолам и их подручным, которые сейчас с жаром обсуждали вопрос о противодействии Стефану. Сектанты сидели на удобных, недавно изготовленных Ананией табуреточках. Перед князем апостолов стоял небольшой столик. Зловеще горели два факела, прикрепленные к сырой и неровной стене. И вот на это собрание нечестивых мужей ворвался Есром. Почти все заседавшие посмотрели на него с безразличием, словно на пустое место, только Петр побагровел и, оборвав свою речь на полуслове, гневно крикнул:

- Выйди вон!

Дебил сначала испуганно попятился, но тут же осмелел и, вернувшись на исходную позицию, заявил:

- Я принес вам чудо!

- Чудо? – обомлел князь апостолов, и его нижняя губа еще больше отвисла.

- Да. Я молился, и Господь внял воплю моему.

- А что ты просил у Бога? – поинтересовался Андрей.

- Денег. И вот они! – воскликнул Есром и торжествующе поднял руку с античным кошельком. Христиане замерли и даже затаили дыхание. Чудо действительно казалось несравненным: прежде ни Иегова, ни Иисус Христос никогда и никому не подавали.

Теперь же, думали верующие, настало время, когда монеты падают с неба, и потому сектанты с вожделением голодных зверей устремили взоры на темный, сочащийся влагой потолок подземелья.

Дилетанты в сфере психических заболеваний обычно считают, что сумасшедшие равнодушны к деньгам и могут легко ими поделиться с обществом. Однако это глубочайшее заблуждение, что подтверждает вся история христианства. Безумцы намного жаднее здоровых людей, а изредка встречающийся среди иерархов аскетизм объясняется лишь их патологической скупостью.

Итак, Есром смог удивить единоверцев и теперь наслаждался тем, что оказался в центре внимания. Но Петр неожиданно прервал его самолюбование:

- Ты что, над промыслом Божьим издеваться вздумал?! Какое чудо? Это деньги за дом Анании. А ну-ка, подойди ко мне.

Христианин, оберегая живот, боком приблизился к апостолу и тщательно прикрыл голову руками; правая до сих пор крепко сжимала мешочек. Симон отобрал у него деньги, несколько раз ударил и выгнал вон.

- Давайте помолимся о том, чтобы Господь даровал Есрому хоть немного ума, - предложил Андрей.

- Бесполезно, - отмахнулся Петр. – Лучше полюбуемся монеточками.

Он бережно высыпал серебро на стол и сразу же понял, что денариев мало. “Что за чёрт?”, - промычал князь апостолов и стал лихорадочно считать деньги. И чем ближе он приближался к окончанию этой процедуры, тем сильнее бледнел.

- Ну что там? – не выдержал Первозванный.

- Должно быть 240, а есть только 120, - недоуменно пробормотал Симон. – Неужели Есром осмелился переполовинить?

- А вдруг Сатана… - начал было Иаков, но Петр, бывший в денежных делах реалистом, перебил брата Иешуа:

- Заткнись. Лучше позови Ананию.

Иаков нашел плотника во дворе, где тот старательно строгал доски для починки лестницы. Если бы христиане знали толк в зрелищах, они бы залюбовались: работа спорилась в умелых руках труженика, и мысленно он уже видел ее результат. Но, раз вызвал руководитель, пришлось прерваться и спуститься в мрачное подземелье.

Петр раздраженно смотрел на Ананию:

- Скажи, за сколько ты продал дом и землю?

Плотник, почувствовав неладное, слегка изменился в лице, но взял себя в руки и спокойно ответил:

- За 120 денариев, рабби. Вот же они лежат перед тобою.

Петр с большим трудом сдержал обуревавшее его бешенство и, стараясь не повышать голос, возразил:

- А мне Дух Святой шепнул, что усадьбу твою… нет, нашу, купил этот чертов Иезекииль за 240 сребренников.

В груди Анании что-то оборвалось, и он потупил взор. Суеверный плотник наивно поверил во вмешательство высших сил, а потому решил, что дальше отпираться бессмысленно.

- Да, я решил отложить часть денег на черный день.

- Для тебя этот день уже настал, - зловеще промолвил Симон Камень. – Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Так для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу (“Деяния святых апостолов”, V, 3,4).

- Да, я солгал, - признался Анания, - но уже успел покаяться. И потому нет на мне греха.

Эта фраза нашего героя возмутила сектантов до глубины души. Андрей ахнул и всплеснул руками, Иов с Иеремией удивленно переглянулись, Иаков буркнул: “Каков наглец!” Их эмоции понять нетрудно: ведь если человек чист перед Господом, то ему незачем обогащать служителей культа. В полной противоречий Библии можно найти всё, что угодно, и “отцы” церкви этим бесстыдно пользуются. Если согрешит прихожанин, у которого можно вытянуть деньги, то “вера без дел мертва”, а коли совершит преступление иерарх, тогда “вера в Христа всё оправдывает”.

- Ослиный хвост! – чуть не задохнулся от ярости Петр. – Быстро же ты усвоил нашу премудрость. Но здесь мы, святые апостолы, решаем, на ком нет греха, а на ком есть!

- Хочу напомнить, - вступил в разговор Фома, - что этот недостойный хотел своей мерзкой похотью осквернить нашу обитель!

- Точно, - закивали христиане.

- Но почему ты так говоришь, рабби Неверующий? – обиделся Анания. – Нам сам Андрей разрешил жить в браке.

- Ничего я не разрешал, - замахал руками Первозванный. – То была проверка.

- Какой знатный грех! - сокрушался неугомонный Фома. – Ведь учил же Иешуа: “Сказано древними: “не прелюбодействуй”. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем” (“Евангелие от Матфея”, V, 27, 28). А ты на Сапфиру не только смотришь!

- Постойте, - покраснел плотник. - Но как же тогда продолжится род людской?

Этого Петр уже не мог вынести. Он так ударил кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели монеты, и вскочил с табуретки:

- Ты что, дурак, забыл, что скоро свершится Страшный суд и мы вознесемся на небеса?!

- Анания останется, - уверенно молвил Андрей, - он враг Духа Святого!

- И вовсе я ему не враг, - оправдывался обвиняемый, - но вам всех денег отдать не смогу.

- Так, я вижу, что разговора не получилось, - взорвался Кефас и подал знак подручным. Андрей и Фома, молниеносно сорвавшись с табуретов, схватили Ананию и выкрутили ему руки. Петр обнажил нож и вплотную подошел к плотнику:

- Где деньги, которые ты утаил от Господа?

Только теперь Анания понял, что ему грозит. Потрясенный и испуганный, он долго не мог вымолвить ни слова. Как во сне видел сверкающее лезвие ножа, багровое от гнева лицо князя апостолов, его безумные глаза, испускавший смрадное дыхание и извергавший струи слюны кривой рот. Вокруг злобно шипели христиане, призывая на голову плотника все беды и несчастья. А руки Анании выламывали всё сильнее, так, что он уже стонал от боли.

- Ты что, идиот, оглох? Отвечай! – продолжал допрос Симон Камень и ножом уколол обвиняемого в ногу.

- Рабби, - пробормотал плотник, - ты меня убьешь?

- Не я караю тебя, но сам Дух Святой! Он и решит, что делать. Так где деньги?

- Но вы хоть Сапфиру пощадите! – в отчаянии крикнул “грешник”.

- С ней ничего плохого не случится, - заверил Петр.

Анания, насколько это было возможно в его положении, осмотрелся. Он никак не мог поверить в то, что его “братья” настолько жестоки и надеялся встретить в их взглядах хоть немного сострадания, но увидел лишь любопытство. Христиане хотели узнать, где спрятаны денарии.

- Н-ну, говори же! – запинаясь от нетерпения, прохрипел над ухом несчастного Андрей и еще сильнее выкрутил ему руку.

- Я оставил их у Иезекииля…

- Зачем? – удивился Петр.

- В рост оставил. Под два процента годовых.

- А-а-а, - понял князь апостолов.

- Расписка у меня за пазухой, рабби.

Симон вытянул кусочек папируса и принялся его внимательно изучать. Временами он отрывал взгляд от документа и задумчиво смотрел в сторону, пытаясь вникнуть в странноватый стиль юридических формулировок и заодно обдумывая, как выманить у Иезекииля 120 денариев. Но его волновала и вторая проблема: после такого разбоя Камень имел все основания опасаться того, что супруги донесут на него властям.

- Скажи мне, Анания, - молвил он, - знает ли Сапфира о твоей лжи?

- Н-нет.

- А мне сейчас Дух Святой шепчет, что знает.

- Но ты же обещал, рабби, что с моей женой ничего не случится!

- На все воля Божья, - смиренно констатировал Симон.

После этих зловещих слов Анания совсем упал духом. Не только ему, но и его доброй и нежной Сапфире угрожала смерть. Но ведь еще утром они собирались жить долго и счастливо! Как такое могло произойти?! Или все это кошмар, бесовское наваждение? Что же делать?

Плотник собрал все свои силы и внезапно, резким и отчаянным рывком попытался освободиться. Державшие его апостолы разлетелись в стороны и попадали на неровный каменный пол подземелья, но Петр успел глубоко, по самую рукоять, вонзить нож в грудь Анании…

Он умирал долго и мучительно. “Как жаль, что не удалось пожить. Всё пролетело как один день, и что хорошего я видел? Только Сапфиру… Что с нею будет?! Скоро она вернется в обитель… Как же ее спасти? Как?!”

Князь апостолов нагнулся над умирающим, вытащил из его груди нож и вытер окровавленное лезвие об одежду плотника. В этот миг Анания, превозмогая боль, немного привстал, посмотрел Петру в глаза и попытался что-то сказать. Но вместо слов в подземелье раздался раздирающий душу стон, столь странный и пугающий, словно он доносился из иного мира. Внезапно из уст Анании хлынула кровь, его голова откинулась, задрожали руки и вдруг плотник замер, устремив вверх остекленевший взор.

- Иаков, ты из нас самый небрезгливый, так опусти его веки да обыщи хорошенько, не приведи Господь останется что-нибудь ценное, - распорядился Симон.

- Да-а, в грехе помер, как собака, - покачал головой Андрей Первозванный.

- Отлетела душа в ад, - поддакнул и заодно подытожил Фома.

Недоросток Иаков тщательно обыскал труп, но, к большому сожалению христиан, “добра” не обнаружил. Петр удрученно хмыкнул и велел Иову с Иеремией спрятать тело пока во дворе – ночью его предстояло закопать на близлежащем пустыре.

- Да как придет Сапфира, приведите ее сюда, - добавил Камень, - ты же, Иаков, прибери тут, посыпь песочком.

После того, как “порядок” был наведен, Кефас отослал подчиненных. А трое апостолов продолжили совещание.

- Одни неприятности, - пожаловался Фома.

- Ой, не говори, - опечалился Симон. – И Анания, подлец, подвел.

- Он свое получил, - промолвил Андрей, осторожно ощупывая травмированное при падении плечо. – Но остается Стефан, а с ним так легко не разделаешься. И тут я

предлагаю проявить хитрость и смекалку. – Немного помолчав, Первозванный многозначительно прибавил: - Как тогда…

- Это ты о чем? – насторожился Фома.

- Ну, Иешуа мы сдали властям, и Стефана пора.

Нужно было видеть реакцию Петра и Фомы на слова Андрея! Они побледнели, задрожали и стали тревожно озираться, словно ожидая, что кто-то очень страшный придет к ним из темноты. Заметив, в какой мистический ужас он неосторожным словом поверг своих подельников, Первозванный тоже испугался и теперь напряженно всматривался в неосвещенные факелами участки подземелья. Да, дорого обошлось апостолам их предательство! Иисус Христос частенько являлся к ним в галлюцинациях, злобно ругаясь, угрожая и всё норовя отхлестать своих бывших учеников по физиономиям. Безумный, совершенно ничтожный при жизни человек, который не смог работать даже плотником, в больных и пустых головах религиозных аферистов превратился в бога. И теперь они пугали Иешуа бен Пандирой себя, друг друга и всех остальных.

Но на этот раз апостолам повезло: привидение не явилось.

- Ты что, совсем сдурел?! Зачем напоминаешь?! – яростно набросился Кефас на брата.

- Да я о Стефане говорил, - отталкивая “князя”, оправдывался Андрей.

- Ну успокойтесь же вы! – закричал Фома и с большим трудом растащил братьев-апостолов. Раскрасневшиеся и запыхавшиеся, они свалились на табуретки и мрачно уставились на пол. Увидав их раскаяние, рабби Неверующий возрадовался и, немного выждав, пока буйные святые окончательно успокоятся, продолжил: - Со Стефаном, понятно, так и поступим. Но до этого еще далеко. А вот Сапфира скоро вернется, и с нею надо что-то делать.

- Она опасная свидетельница, - Первозванный поднял глаза и вопрошающе посмотрел на собеседников. От его взгляда будто повеяло могильным холодом.

- Это так, - кивнул Петр, - но меня больше всего возмущает ее моральный облик. Несомненно, что она знает о лжи мужа, может, даже сама его и подговорила. Просто не пойму, как Господь терпит таких людей, сих мерзких и чудовищных грешников.

- Это только до поры, до времени, - успокоил брата Андрей. - Анания уже в лапах Дьявола.

- Действительно, - согласился с Кефасом Фома, - вот так не щадя своих сил молишься, проповедуешь, подготавливаешь Страшный суд и Конец света, а другие, коих мы окрестили водой и Духом Святым, деньги утаивают! Это ж только подумать!

Апостолы сложили монеты обратно в мешочек и еще долго возмущались неблагодарностью своих подручных да размышляли над тем, как навести в обители порядок. Требовались самые решительные и суровые меры, иначе малохольные и потому слабо управляемые прихожане могли совсем выйти из подчинения.

После убийства Анании прошло уже более трех часов, и вот со стороны лестницы послышались звуки шагов. Это спускались в подземелье Сапфира, Иов и Иеремия.

Тот день для сборщиц “божьих денег” выдался тяжелым. Иудеям успели сильно надоесть адепты новой секты, которых неуемная жадность учеников Христа превратила в настырных попрошаек. И особенно злило ортодоксов то, что во время этих приставаний еретики важно их поучали. Впрочем, Сапфира, всё еще стеснявшаяся нищенского промысла, не отличалась назойливостью, зато Юдифь любила поделиться с окружающими своими “знаниями”. Сегодня женщин просто прогнали с их “рабочего” места у входа на базар, и они, пугая огромным ящиком экономных иерусалимцев, безрезультатно прослонялись по улочкам городка.

Сапфира заметно нервничала. “Как там муж? – думала она. – Зря я не пошла с ним. Всё же такая огромная сумма! А вдруг по пути на него нападут разбойники? И сможет ли

Анания убедить апостолов в своей честности?!” Но Сапфира встревожилась еще сильней, когда по возвращении в обитель ее встретили Иов с Иеремией и, ничего не объясняя, грубо поволокли в подземелье.

- Что случилось, рабби? – спросила у Петра дрожащая и давно уже бледная женщина.

Андрей с Фомой и два их помощника с любопытством уставились на молодую христианку. Они смотрели на происходящее словно на поединок гладиаторов и предвкушали интересное развитие событий. Века спустя муки и гибель красавиц так же забавляли инквизиторов – верных хранителей и продолжателей христианских традиций. Но Кефаса сейчас больше занимала борьба со Стефаном. В деле супругов он уже разобрался: вторая половина денег была обнаружена, и князь апостолов напряженно размышлял, как ее изъять у Иезекииля. Однако он не мог отлынивать от своих прямых обязанностей и приступил к допросу.

- Скажи мне, - довольно спокойно произнес Петр, - за 120 ли денариев вы продали имение?

“Ой, Господи, неужели он что-то заподозрил? – с замиранием сердца подумала Сапфира. – А мне теперь придется лгать… Но разве это не наши деньги?! Почему Кефас смотрит так, будто они получены за дом, построенный апостолами, а не родителями Анании?”

- Да, рабби, за столько, - ответила женщина.

Петр встрепенулся; от его былого равнодушия не осталось и следа. Он резко вскочил с табуретки и, сжимая от ярости кулаки, злобно зашипел. Его глаза налились кровью, и, с ненавистью глядя на обвиняемую, “князь” закричал:

- Да что это вы вздумали искусить Духа Господня? Посмотри: вот стоят Иов с Иеремией, погребавшие мужа твоего. И тебя закопают (ср. “Деяния святых апостолов”, V, 9)!

- Что?! – замерла Сапфира, не веря своим ушам. – Как погребавшие? Где мой Анания?!

- Дух Святой убил твоего мужа за ложь! – пояснил Петр.

Глаза Сапфиры широко раскрылись, и в них отразился беспредельный, леденящий кровь ужас. Она жалобно застонала, ее ноги подкосились и женщина рухнула на пол подземелья.

- Какие нежности! – буркнул Кефас и перекривил молодую вдову, изобразив, будто и ему стало дурно.

- Похоже, у нее обморок, - заключил осмотревший женщину Андрей. Он схватил одну из табуреток, поставил ее возле стены и вместе с Фомой усадил туда бесчувственное тело Сапфиры.

- Надо ее облить водой, - решил Петр.

Иов послушно направился к стоявшему на столе кувшину, но рабби Первозванный остановил его:

- Постой, ведь в нем святая вода!

- Какая разница? – улыбнулся Фома. – Неси.

Иов взглянул на Кефаса, тот кивнул. После “холодного душа” Сапфира очнулась, медленно открыла глаза и несколько секунд удивленно смотрела на единоверцев. Вдруг ее лицо исказилось от боли: она вспомнила страшные слова святого апостола Петра.

- Мой Анания мертв?! – истерично рыдая, то ли спросила, то ли воскликнула женщина.

- Он солгал Духу Святому и поплатился за это, - торжественно молвил Симон. – Анания признался, что продал имение Иезекиилю за 240 денариев, но половину сей

суммы утаил от нас. Однако грешен не он один – ты, недостойная, повторила чудовищную ложь, посему и тебя покарает Дух Господень.

Сапфира с трудом понимала, что говорит Петр. Мир словно перевернулся и стал адом. Как жить без любимого? Да и долго ли ей осталось жить?!

- Ты, блудливое создание, - обратился к красавице Симон, - принимая крещение, искала не благодати Божьей, а мирских удовольствий. Ишь ты, детей захотела!

Последняя фраза Кефаса вернула женщину к реальности. Она взглянула на единоверцев; ее глаза были полны слез, тело дрожало, и не столько от страха, сколько от ужаса, вызванного утратой любимого. Сапфира глухим, срывающимся голосом возразила христианам:

- А разве вы даром богобоязненны? Или не просите у Господа жизни счастливой и вечной?

- Ты что, меня учить вздумала? – возмутился Петр и выхватил нож. – Пора ее кончать.

- Если мне суждено умереть, - горестно молвила женщина, - то, прошу вас, похороните меня рядом с Ананией и… и посадите на наших могилках фиалки…

Князь апостолов приблизился к Сапфире и молниеносным движением разрезал ей горло. Женщина инстинктивно зажала рану, но кровь продолжала хлестать и сквозь кисти ее рук. Огромные черные глаза Сапфиры помутнели и закрылись, и она медленно сползла на пол…

На вечернем богослужении Петр ничего не сказал о двойном убийстве, но эту новость уже знали и так. “И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это” (“Деяния святых апостолов”, V, 11).

После мессы братья-апостолы вышли во двор обители. Всё в природе осталось по-прежнему: так же сверкали звезды и светила луна; как и вчера, легкий ветерок разносил во все уголки двора чудесный аромат фиалок. Только не было больше в этом мире Анании и Сапфиры…

- Надо бы винца выпить, - предложил Петр.

- Ну, это обязательно! – не терпящим возражений тоном отозвался Андрей. – День сегодня выдался не из легких. Эх, жаль, что Сапфиру пришлось грохнуть. Красивая была баба, нежная. Ведь так, Симон?

- А я не Симон, - ответил Симон. – Я Кефас.

Прошло почти две тысячи лет, но и до сей поры христиане всех мастей поминают лихом Ананию и Сапфиру, якобы обидевших святого апостола Петра. История несчастных супругов – одна из самых популярных тем проповедей на богослужениях всех церквей и сект христианского толка, ибо тягчайший, по мнению служителей культа, грех – это утаить свои деньги и, ссылаясь на бедность, мало подать батюшке. Интерес священников здесь очевиден и понятен. Однако логично было бы предположить, что рядовые прихожане, которые сплошь и рядом поступают так же, как и наши главные герои, посочувствуют невинно убиенным. Но не тут-то было! Как только речь заходит об Анании и Сапфире, все христиане словно срываются с цепи.

Если бы реальный, исторический Петр хоть немного походил на созданный церковной пропагандой образ, он бы сказал “провинившимся”: “Утаив половину денег, вы совершили абсолютно недопустимый поступок. Так забирайте свои денарии и уходите от нас!”. Однако будущий первый римский папа избрал иной путь. Как уголовник, он, несомненно, понимал, что наказание должно быть соразмерным преступлению. Но Симон позарился на чужие деньги…

Впрочем, верующие люди могут нам возразить: “В Библии написано, что Ананию и Сапфиру убил вовсе не Петр, а Святой дух”. Однако эта версия не только не

выдерживает никакой критики, но и вызывает смех. Все мы знаем, что такое дух, исходящий от объевшихся бобами (небрезгливые медики даже определили химический состав сего дуновения: водород, углекислый газ и метан). А вот так называемый “святой дух” не был зафиксирован ни одним прибором, его никогда не видели и не слышали психически здоровые люди. Поэтому такую версию не примет к рассмотрению ни один современный суд.

Бедные оболганные супруги! Вы стремились к лучшей жизни, к истине, которая есть дети и большая, дружная семья, но были во цвете лет безжалостно зарезаны идиотом. И ваши имена до сих пор произносятся с ненавистью и злобой...

Пройдут века, мировая медицина выйдет из зачаточного состояния и научится лечить психические заболевания. Тогда наконец-то исчезнет религия вместе со своей служанкой - идеалистической философией. И, скорее всего, наши далекие потомки из всего свода христианских легенд будут помнить только сказание об Анании и Сапфире – историю о большой любви и борьбе за свое счастье.

(продолжение следует)