Анания и Сапфира
историческая повесть

Владимир Кедреянов

Глава восьмая

Внезапно воспоминания Петра прервались: из-за угла вынырнул ночной дозор. Стражников было трое; под их яркими плащами виднелись покрытые металлическими пластинами кожаные панцири. Двое римлян несли факелы, и в их свете сумрачно блестели шлемы воинов. Кожаные солдатские сапоги на взгляд нашего современника смотрелись необычно: пальцы они оставляли открытыми. На перевезях висели короткие мечи в ножнах. Однако, несмотря на величественную античную амуницию, эти римляне выглядели чмошненько: и Публий, начальник дозора, человек с грубым и пакостливым выражением лица, и оба его подчиненных, имена коих история не сохранила. Лучшие воины служили в армии, а этих отправляли для охраны общественного порядка.
Христиане в растерянности остановились и неаккуратно опустили свою ношу на землю. Петра сотрясло, он больно ударил локоть.
- Что вы здесь делаете? - спросил Публий, пристально разглядывая участников ночного шествия.
- Наш вельможа захотел прогуляться, и мы несем его, - ответил Анания.
<Странный у них господин, - подумал римлянин. - Набрал челядь из евреев. Неужели не мог купить рабов получше>?
Князь апостолов отодвинул шторку и высунулся наружу, намереваясь узнать, почему <стоим>.
- Разрази меня Юпитер! - вскричал начальник дозора и отступил на два шага. - Ну и страшный же у вас вельможа!
- На его святом лике печать благословения Божьего! - молвил молодой дебил Есром (эту мудрёную фразу Симон уже несколько месяцев вдалбливал в его голову, и, как видим, успешно).
- Да, хорошо ваш бог его припечатал! - засмеялся начальник патруля, и, верный природе сотрудников правоохранительных органов всех времен и народов, добавил: - Дайте денег, а не то отведу вас всех в участок.
- Бедные мы, - ответил, вылезая из носилок, апостол. - Сами милостыню просим.
Но так как <вельможа> ехал в дорогих носилках, слова Петра вызвали у стражников недоверие. Публий предположил, что этот странный господин, напившись вина и пресытившись ласками жены и рабынь, на ночь глядя решил развлечься с блудницами. Следовательно, он обязательно должен был иметь наличность. Откуда стражники могли знать, что Кефас ехал не к женщинам, а по дурацкому делу!
Античные милиционеры с большим рвением обыскали и господина, и слуг, и носилки, но вместо желанных монет нашли лишь несколько кусочков папируса. Начальник дозора развернул один из них и при свете факела, услужливо поднесенного подчиненным, прочел:
- Пес возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет валяться в грязи (2-е Петра, II, 22).
Римляне засмеялись.
- А ты писатель, - обращаясь к Симону, сказал Публий, - правда, несколько грубоватый. Так у тебя точно нет денег?
- Не тленным серебром или златом искуплены мы от суетной жизни, преданной нам от отцов, но драгоценною кровию Христа, как непорочного и чистого агнца (ср. 1-е Петра, I, 18,19), - ответил апостол.
- Что-то ты странное говоришь, - молвил римлянин, - и о предках неуважительное. Обыщите их еще раз!
Но и снова, всё перерыв и даже проверив рты и другие отверстия задержанных, стражники не нашли ничего ценного.
- Ладно, если денег нет, то я удовольствуюсь носилками, - вкрадчиво молвил Публий и уставился на Петра, желая видеть его реакцию. Начальник дозора при всей своей показной наглости и самоуверенности был труслив и всегда боялся ограбить не того, кого можно. Вдруг у этого вельможи большие связи!
Выслушав разбойничью речь служителя закона, апостол остолбенел и тихо застонал, от бессилия крепко сжимая кулаки. <Перебить их, что ли? - размышлял он. - Нет, у них мечи, а мы безоружны: Проклятые захватчики:> От скорби и просто по привычке Петр впал в транс и пробурчал несколько слов на <ином> языке.
- А, так ты ругаться вздумал! - закричал Публий и так приложился к груди апостола, что тот влетел обратно в носилки. - Ребята, вытряхните его оттуда, берите вещественное доказательство и за мной!
Стражники, повинуясь приказу, освободили носилки и понесли их за Публием.
- Мы в участок? - спросил один из подчиненных.
- Нет, отнесем ко мне домой.
- Но постой, Публий, деньги мы всегда делили, а носилки ты хочешь сам захапать!
- А как я их разделю?
- Отдай наши доли деньгами, - вступил в спор другой стражник.
Начальник дозора обернулся и сделал неприличный жест. Тогда бойцы бросили трофей и стали угрожающе приближаться к Публию:
Христиане наблюдали за этой сценой.
- Развонялись легавые, - зло усмехнулся опытный в таких делах Петр. И действительно, этим качеством правоохранительные органы весьма напоминают органы половые. А чтобы избежать разложения, и то, и другое надо почаще мыть и <чистить>. Мы, жители XXI века, гигиене, кажется, научились. Но в другом, не менее важном направлении - охране общества от его же охранников - продвинулись слабо.
Наконец, стражники пришли к компромиссу (Публий пообещал напоить своих подчиненных дешевым вином), и римляне скрылись из виду. Дождавшись этого, апостол стал посылать им вслед страшные проклятия. Правда, он честил всех жителей Апеннинского полуострова, тех, кто и не ведал, какая беда стряслась этой ночью с Петром. Будь Симон умней и справедливей, он бы обозлился не на всех римлян, а только на правоохранительных.
Вскоре князь апостолов объявил, что Иисус Христос запретил ему брать льва на воспитание. Действительно ли у Кефаса была такая галлюцинация или же он солгал, испугавшись трудностей? Сложно сказать:
Так бесславно завершилась львиная эпопея.
Утром Петра ждал другой неприятный сюрприз: в обители взбунтовались еллинистские вдовицы (<Деяния святых апостолов>, VI, 1). При вступлении в секту они внесли в казну немалые суммы, но их паек не был лучше, чем жратва <голи перекатной>. Однако еврейки из стран <языческих> терпели эту несправедливость. Терпели, пока не появился Стефан.
Рацион питания древних иудеев и, следовательно, первых христиан был очень скуден. И не только потому, что земледелие и скотоводство в этом варварском крае находилось на примитивном, по сравнению с Римом, Грецией или Египтом, уровне; в ещё большей степени к голоду приводили безумные религиозные запреты.
Иногда можно услышать мнение: иудеи не едят свиней потому, что последние любят валяться в грязи и неразборчивы в пище. Но тогда почему представители <богоизбранного> народа не вкушают гораздо более чистоплотных зайцев? А всё дело в том, что меню евреев регулируют совершенно иррациональные законы, изложенные в 11-й главе ветхозаветной книги <Левит> (части Библии): <Всякий скот, у которого раздвоены копыта и на копытах глубокий разрез, и который жуёт жвачку, ешьте; только сих не ешьте: <:> зайца, потому что он жуёт жвачку, но копыта у него не раздвоены; нечист он для вас. И свиньи, потому что копыта у ней раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жуёт жвачки; нечиста она для вас:> Но что же можно есть? <Из всех пресмыкающихся, крылатых, ходящих на четырёх ногах, тех только ешьте, у которых есть голени выше ног, чтобы скакать ими по земле. Сих ешьте из них: саранчу с её породою, солам с её породою, харгол с её породою, и хагаб с её породою>.
Вот какими деликатесами питались жители Иудеи, в том числе и христиане! Когда тучи пустынной саранчи налетали на Иерусалим и с жадностью набрасывались на растения, горожане выходили на охоту. Смешно размахивая руками, подпрыгивая или падая наземь, евреи ловили отчаянно стрекочущих жёлтых, с тёмными пятнышками насекомых, душили их и бросали за пазуху. А потом в частных кухнях и в общественных, как у христиан, трапезных можно было услышать громкий хруст разжёвываемой саранчи и довольное урчание утолявших голод евреев.
Стефан недавно стал христианином. Это был буйный, абсолютно неуправляемый муж с чертами лица топорной работы (то есть природа-мать при изготовлении его физиономии не сочла нужным использовать более тонкие инструменты). Пышная шевелюра Стефана, отчасти скрывавшая его большие уши, всегда была взъерошена, а в выпуклых глазах сверкало бешенство, которое христиане ошибочно принимали за религиозное рвение. Он болел манией величия и потому хотел стать главой секты. А для начала Стефан решил взять под свой контроль кухню. Уже несколько дней он усиленно подстрекал к бунту еллинистских вдовиц, но те пока не решались на открытое выступление против апостолов. Но в то утро чаша их терпения переполнилась:
Христианская трапезная была невелика, и сектантам приходилось посещать её в три смены. Сейчас пришли позавтракать вдовицы из <языческих> стран, Анания и Стефан с несколькими своими дружками. Помогавшая на кухне Сапфира носила и расставляла еду по кривым, неумело сколоченным столам. На этот раз христиане получили по миске какой-то совершенно несъедобной похлёбки и по одной саранче.
- Ну хватит! Надоело! - не выдержала вдовица Диана, попробовав первое блюдо. - Как такую гадость можно есть?!
Стефан только этого и ждал. Он молниеносно вскочил с лавки и закричал:
- А сколько вы Симону своих денег отдали? А зачем? Для того, чтобы питаться мерзостью?
- Не гневите Бога, гордецы и чревоугодники! - возмутилась сестра Юдифь. - Ишь, уже до Святого Кефаса добрались!
- А что ж твой Кефас сам в грехах погряз? - продолжал полемику Стефан. - Он козлятинку вкусную ест, а пьёт столько, что весь дорогим вином пропитался! На чьи же деньги закупают для апостолов все эти деликатесы? На ваши, о вдовицы! А нас, подлец, саранчой кормит!
- Правильно! - согласились почти все еллинистки. - Пусть сам её жрёт!
Юдифь, оставшись в меньшинстве, сосредоточенно обгрызала и обсасывала лапки насекомого.
- Нельзя это так оставлять! - кричал Стефан. - Пора действовать!
- А как? - послышалось со всех сторон.
- Мы сами, а не апостолы, должны контролировать денежные потоки, идущие на закупку провианта!
Анания и Сапфира хоть и не решились высказать своё мнение, но сочувствовали вдовицам. Они замечали, что верхушке секты живётся гораздо лучше, чем рядовым христианам. Правда, вечно пьяные апостолы, как правило, не ели, а только закусывали. Но закусывали хорошо. И пили тоже.
Когда бунт ещё лишь разгорался, мимо трапезной проходил Есром. Услышав необычные речи, он вздрогнул и прильнул ухом к закрытой двери. Петра ругали всё громче и смелее, и его побледневший телохранитель побежал в опочивальню князя апостолов. Молодой дебил хоть и сбивчиво, но всё же довольно точно рассказал Симону о том, что творится в трапезной. Но Камень не поверил ему.
- Ты что, Есром, совсем рехнулся? Какой бунт?! Восстание против Бога?! Ступай прочь, не мешай мне.
- Рабби, я правду говорю! Клянусь!
- Дурак, нельзя клясться. Иешуа запретил.
- Но что же мне сделать, дабы ты поверил?!
Пётр внимательней взглянул на трясущегося от страха Есрома, вдруг изменился в лице и выскочил из опочивальни. Дебил отправился за ним.
Когда они вбежали в трапезную, то увидели такую картину. Все столы и лавки были перевёрнуты, а миски валялись на полу; раскрасневшиеся люди внимательно слушали забравшегося на сундук Стефана, который отчаянно бранил Кефаса, и поддакивали оратору.
- Что здесь происходит? - завопил Пётр, пытаясь перекричать бунтовщика.
- А то, проклятый, что сам ты жрёшь в три горла, а бедных вдовиц всяким дерьмом потчуешь! - ответил Стефан.
- Ты как со мной разговариваешь?! - обомлел апостол. - И что вы все себе позволяете? Всякую дозволенную Законом пищу нам даёт Бог, и великий грех ругать её! Не видать вам Царствия Небесного!
Сектанты немного притихли. Симон воспользовался этим и, стараясь ещё сильней охладить пыл восставших, начал проповедь:
- Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своём. Которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его (<Евангелие от Матфея>, XIII, 31,32; <Евангелие от Марка>, IV, 30-32 и <Евангелие от Луки>, XIII, 18,19).
Пока Пётр медленно и внушительно втолковывал эту притчу слушателям, вдовица Диана сбегала на кухню и вернулась с горчичным кустиком. Тыча растением в лицо апостола, женщина приговаривала:
- Посмотри, Симон, на своё дерево.
- Какие ж там птицы укроются?! - захохотал Стефан. Засмеялись и другие сектанты.
- Но так Иисус говорил, - оправдывался Кефас. Внезапно его <осенило>, и задрожавшим голосом он промолвил Диане: - Да ты ведьма!..
- А ты Сатана! - отрезал Стефан. - Так сам Христос сказал! (<Евангелие от Матфея>, XVI, 23).
Теологический удар был настолько силен, что Пётр пошатнулся, но Есром вовремя его поддержал. Ситуация выходила из-под контроля, но будущий римский папа ничего не мог поделать. Кефас знал, что, пока он пытался добыть для церкви льва, остальные апостолы пили всю ночь напролёт и теперь спали, как мёртвые. А у Стефана были наготове шесть дружков, и они не скрывали от Симона своих агрессивных намерений. Конечно, Пётр мог попытаться выиграть время и дождаться, пока проспится его армия. Но он понимал, что убить так много врагов без уголовных последствий не удастся. Апостолы, даже победив в поножовщине, могли разделить судьбу Иисуса Христа. Если же руководство церкви не уничтожит бунтовщиков или не выполнит их требований, то вдовицы наверняка прибегнут к помощи властей и заберут свои вклады, тем самым совершенно опустошив казну секты. Поэтому нужно было договариваться, и как можно скорее, ибо сторонник Стефана Николай Антиохиец всё настойчивее лез к главе общины, пытаясь схватить его за нижнюю губу (которая, как мы помним, безжизненно свисала и потому была особенно удобна для захвата). В очередной раз увернувшись от Николая, Пётр лицемерно молвил:
- Внушил мне Господь, что вы правы, возлюбленные мои братья и сестры. Надо бы вас получше кормить. Но нехорошо нам, Святым Апостолам, оставивши слово Божие, пещись о столах. Посему, любезные мои единоверцы, выберите из своей среды семерых достойных, исполненных Святого Духа и мудрости. Их и поставим на сию службу, а мы, Апостолы, постоянно пребудем в молитве и служении Отцу нашему Небесному (ср. <Деяния Святых Апостолов>, VI, 2-4).
- Отцу Кувшинию вы служите, - съязвил Стефан, но вдовицы, добившись от главы секты уступок, больше не желали с ним конфликтовать и успокоили вождя восстания. Женщины проголосовали и избрали <пещись о столах> Стефана и его дружков: Филиппа, Прохора, Никанора, Тимона, Пармена и Николая Антиохийца, обращенного из язычников (<Деяния Святых Апостолов>, VI, 5).
В результате этого переворота питание рядовых христиан немного улучшилось. Новые начальники кухни не были, в отличие от апостолов, приблатненными уголовниками и потому оказались справедливее: они меньше воровали. Ну, а Петру удалось удержать в своих руках самое ценное - казну.
Дальнейшая судьба Стефана трагична. Слишком буйный и неразумный, он всюду болтал много лишнего, и иудеи побили его камнями (<Деяния Святых Апостолов>, VII, 58-60). Стефан официально считается первым христианским мучеником.

Глава девятая

>Из любопытства досмотрев до конца безобразный спектакль в трапезной, Анания и Сапфира вышли во двор обители. Ярко светило солнце, потому они присели на большие камни, лежавшие в тени.
- Да, дела: - только и мог вымолвить Анания.
- Ничего, - ответила Сапфира, - теперь, скорее всего, станут сытнее кормить. А где твои носилки?
Муж кратко рассказал о ночном приключении.
- Может, так и лучше, - глубоко вздохнула женщина. - Что, если бы вас арестовали в зверинце? Или на тебя напал лев? Я бы не вынесла:
Анания молча обнял её.
- Смотри, - прошептала красавица, - и Кефас вышел свежим воздухом подышать. Давай отпросимся у него на сегодня? Ты ведь и ночью работал.
- Да, что-то домой захотелось: - согласился плотник и направился к главе общины.
Всего лишь в течение нескольких часов на Петра обрушились три несчастья: он потерял носилки, лишился контроля над кухней и расстался с заветной мечтой о льве-помощнике. Сейчас Симон необычайно горевал и поэтому только с третьей попытки смог понять, что говорит ему Анания. Апостол не стал вредничать и безразлично махнул рукой. Обрадованные супруги стрелой проскочили мимо Товии.
- Не успела тебе сказать. Когда мы с Юдифью вчера вечером были дома, приходил Аарон, сын Иезекииля.
- Зачем?
- Осматривал нашу усадьбу. Говорит, что отец хочет её приобрести.
Наконец-то нашёлся покупатель! Но Анании стало грустно, к горлу подступил комок. Он расставался с домом, в котором провёл всю свою жизнь, где научился работать и познал радость любви. И вот скоро этого родного места не станет: Сходное чувство испытывала Сапфира. Она, как и муж, ничего не сказала, но на её глазах выступили слёзы. Супруги теряли своё уютное гнёздышко, в которое было вложено столько труда! И сейчас, после нескольких недель жизни в общине, перед ними во всей <красе> стало вырисовываться то, что они приобретали взамен. Анания и Сапфира видели, но на своё горе не осознали в полной мере лицемерие сектантов, их ненависть друг к другу и особенно к иноверцам, абсолютную никчёмность христиан как членов общества, ненужность их молитв, постов и прочей ахинеи. Всё это наши главные герои принимали за нетипичные случаи и не замечали здесь системы.
- А Аарон назвал цену? - спросил Анания.
- Нет.
- Давай зайдём к ним, может, сразу и договоримся.
- Хорошо.
Но не успели супруги пройти и несколько шагов, как увидели, что навстречу им, пошатываясь, бредёт Енея.
- Анания, привет! Захария наконец-то уплатил, - закричал пьяный плотник.
- Приятный сюрприз, - улыбнулась Сапфира. - Я уже на это и не рассчитывала.
- Пошли к Захарии, - решил её муж, - надо получить наши деньги. А то он опять их в товары вложит.
Особняк купца был раз в двадцать больше дома супругов. Анания оставил жену у ворот и вошёл во двор. Слуга провёл его в просторную комнату, и плотник стоя стал ждать хозяина. Наконец, отворилась дверь и вползло существо, похожее на старую, сморщенную и облезлую обезьяну.
- Приветствую тебя, господин Захария!
- А, Анания, здравствуй. Чего пришёл?
- Как новый дом? Сын уже вселился?
- Нет. Пока я внутри обустраиваю.
- Енея сказал, что ты выдаёшь жалование.
Захария поморщился и тяжело вздохнул:
- Мы за два денария договаривались?
- Что ты, хозяин! За пять!
Купец поморщился ещё сильнее.
- Анания, возьми плату товарами.
- Господин, мне сейчас нужны деньги.
С большим трудом, после долгих препирательств, плотник получил четыре денария и отправился с женой к Иезекиилю. Дом ростовщика не был таким просторным, как у Захарии, ибо финансовый воротила вёл весьма экономный образ жизни. Сапфира опять осталась ждать мужа у ворот.
Богач знал, зачем супруги продают своё имущество, и решил его приобрести, чтобы потом реализовать усадьбу по более высокой цене. Его не пугало то обстоятельство, что Анания и Сапфира уже более месяца не могли найти покупателя. Он считал себя очень умным и поэтому был уверен в успехе спекуляции. Ростовщик не решился принять посетителя в своём особняке, ибо боялся, что христианин, подобно апостолу Андрею, осквернит его жилище, и вышел для переговоров во двор. Впрочем, глагол <вышел> не вполне точно передаёт телодвижения Иезекииля. Заинтересованный в сделке финансовый воротила резво спустился по лестнице, но перед входной дверью остановился, и, отдышавшись, степенно подошёл к стоявшему в нерешительности плотнику.
Иезекииль был пузатым коротышкой лет сорока пяти; на его голове блестела большая лысина, а на затылке и висках росли еще не седые, по-еврейски иссиня-черные волосы. Как и почти все жители Иудеи, он, когда думал, говорил или ел, забавно кривил рот. Этот недостаток не могли скрыть даже усы и борода, впрочем, довольно жидкие. Но ресницы у ростовщика были пышными, а брови густыми. В последних нередко белела перхоть и попадались паразиты.
Делец родился в бедной семье и своим богатством был обязан случаю. С детства он прислуживал одному купцу, получая за работу и сопровождавшие ее побои только скудное пропитание. Однажды хозяин написал письмо своему тирскому партнеру и отправил юношу отвезти послание. Иезекииль выполнил задание, взял ответ и, довольный тем, что возвращается домой, неторопливо ехал на ослике вдоль морского побережья. Уже приближался полдень, но погода стояла пасмурная и ветреная. Прошлой ночью бушевала сильная буря, и по сей час солнце застилали грозовые облака.
Вскоре Иезекииля догнал ехавший на муле молодой человек. Ребята разговорились; оказалось, что юношу звали Авиудом, он жил в Вифлееме, а в Тире тоже был по торговым делам. Ругая холод и сырость да споря о том, чей хозяин богаче, спутники коротали время. Вдруг их взорам предстала страшная картина. Ночью о прибрежную скалу разбилось небольшое торговое судно, но морская пучина отвергла свою добычу: волны выбросили на берег трупы, корабельные доски, товары.
- О, да здесь можно поживиться! - обрадовался Иезекииль, и, спрыгнув с ослика, стал бегать по каменистому берегу в поисках <добра>. Его примеру последовал Авиуд. Однако что было толку от разбившихся амфор с вином и оливковым маслом, лопнувших сосудов с благовониями, разорванных ураганным ветром тончайших тканей? Предприимчивые юноши уже отчаялись, как вдруг один из потерпевших кораблекрушение очнулся, с трудом поднял окровавленную голову и по-гречески
попросил помочь ему. Авиуд приподнял обессилевшего купца, видимо, владельца судна, и у того из висевшего на поясе денежного мешочка посыпались золотые денарии (в то время монета весила 7,4 г.; ее стоимость равнялась 25 обычным денариям). Это обстоятельство решило судьбу несчастного. Юноши переглянулись и поняли друг друга без слов. Иезекииль схватил большой камень и буквально размозжил голову торговца, а затем собрал драгоценные монеты и вместе с Авиудом обыскал другие трупы. Увы, больше денег им найти не удалось. Но и так улов был значительным: каждому досталось по 30 золотых денариев.
Ребята заботливо спрятали монеты в своем скудном скарбе и продолжили путь. Постепенно погода улучшилась: солнце выглянуло из-за туч и согрело продрогших преступников. Заметив небольшой грот, они решили отдохнуть и перекусить. После трапезы Авиуд уснул и громко захрапел, а Иезекииль смотрел на спутника и изо всех сил старался побороть искушение. Он уже разбогател, но его так называемая <душа> желала большего. Тяжело вздохнув, будущий делец встал и пошел искать исконное еврейское оружие - увесистый камень:
Вернувшись в Иерусалим, хитрый юноша крайне осторожно обнаруживал свое богатство. Все были уверены, что успех пришел к нему благодаря удачным ростовщическим операциям, и никто так и не узнал о двойном убийстве. Больше <мокрыми> делами Иезекииль не занимался, поэтому его считали очень честным и добропорядочным предпринимателем.
Такой, с позволения сказать, человек сейчас стоял напротив плотника и, предчувствуя выгодную сделку, кривил рот и потирал руки.
- Здравствуй, Анания! Что, домишко решил продать?
- Приветствую тебя, господин Иезекииль! Да, мне сейчас нужны деньги.
- Аарон смотрел твою усадьбу и оценил её в 250 серебряных денариев. Если ты согласен с такой ценой, я куплю это домовладение.
- Подожди минутку, - попросил Анания и, выйдя к Сапфире, сообщил ей условия ростовщика.
- 250 ? - удивилась красавица. - Да наш дом стоит все 350 !
Присевший за калиткой Иезекииль подслушал её слова и, не выдержав, выскочил на улицу.
- Откуда такие цены? Что ж вы другому за 350 не продали?
- Разве мы не имеем права торговаться? - немного раздраженно промолвил Анания. - Господин, накинь хотя бы 50 денариев.
- Не могу, - сокрушался делец. - Сейчас всё дорожает, а недвижимость дешевеет. Кому, кроме нас, нужен дом в жарком и грязном Иерусалиме? Соглашайтесь.
Ища поддержки, плотник взглянул на жену.
- Но будет ли этой суммой доволен Кефас? - встревожилась Сапфира.
- А что мы можем поделать? - пожал плечами её муж. - Если больше не дают?!
Супруги волновались; сильное внутреннее напряжение чувствовалось во всех их словах и жестах. Иезекииль тоже тревожился, боясь упустить выгоду. Он семенил вокруг продавцов и с неподдельным интересом заглядывал им в глаза, так пытаясь разведать настроение своих собеседников. Наконец, Сапфира едва заметно кивнула Анании и отвернулась, скрывая слезы.
- Хорошо, - согласился плотник, - я уступлю тебе дом за 250 денариев. Мы должны 10 ?
- Да, - кивнул Иезекииль, - 6 денариев занимали на похороны Руфи, и 4 - проценты. Я вам дам 240.
- Когда?
- Ну, чтобы собрать такую огромную сумму, мне понадобится несколько дней, - по-привычке прибеднился ростовщик.
На следующее утро Анания и Сапфира вернулись в общину в скверном настроении: перед ними уже реально замаячила перспектива жизни в этом муравейнике. Но их обрадовал, встретив во дворе обители, святой апостол Андрей:
- Сегодня я вас окрещу. Готовьтесь!
Супруги замерли, почувствовав всю важность момента и, видимо, подумав: <Наконец-то свершилось>! Они считали этот обряд очень нужным, даже судьбоносным.
- А Кефас будет присутствовать? - спросила Сапфира.
- Нет, он захворал и не встает с постели. Но ты что, во мне сомневаешься? Да я получше Симона всех вас окрещу!
- Мы глубоко чтим твою апостольскую власть, - успокоили супруги Первозванного.
- То-то же, - удовлетворенно пробурчал Андрей и распорядился: - Найдите Ровоама и все втроем спускайтесь в подземелье.
Ровоам был маленьким согбенным старичком. Он имел жену, четверых женатых сыновей, семерых внуков и внучек. Дедушка и в молодости не отличался умом, а на склоне лет совсем помешался и недавно связался с христианами. В жизни ему часто приходилось несладко, и теперь он надеялся разобраться со своими обидчиками на Страшном суде. Петр, естественно, требовал с Ровоама денег, но большая и бедная дедушкина семья не могла, да и не хотела выделить долю своего главы. Родные просили Ровоама вернуться, но старичок проклял их и, сочиняя всякие небылицы, ославил перед соседями. Сейчас выбиванием дедушкиной части имущества занимались Матфей с Иоанном.
Супружеская чета нашла Ровоама в его комнате. Дед ещё спал и нёс какой-то бред. Анания помог ему одеться и потащил на крещение.
В подземелье на торжественную церемонию пришли Иов, Иеремия, Юдифь, Есром, Диана и ещё несколько христиан. Они стояли, если можно так сказать, в зале, а на возвышении сидел Андрей. Апостол велел Анании, Сапфире и Ровоаму стать рядом с ним, а сам поднялся со скамьи и обратился к единоверцам:
- Сегодня у нас знаменательный день. В нашу великую, единственно истинную Церковь вливаются новые силы - два брата и сестра. Помолимся же о том, чтобы они своей верой приблизили Второе пришествие и Страшный суд!
Сапфира поморщилась, предположив, что молитва будет на иных языках, но в этот раз Андрей предпочёл поговорить с мифическим существом по-арамейски. Он опустился на колени; его примеру последовали все присутствующие.
- Отец наш Небесный! - хрипло промолвил уже опохмелившийся апостол, и христиане послушно повторяли за ним. - Помоги Ровоаму, Анании и Сапфире обрести истинную веру, чтобы они стали хорошими помощниками апостолам в борьбе с козлищами. А сам приходи побыстрее. Пожалуйста!
Молитва завершилась, и христиане поднялись с колен. Андрей подошёл к виновникам торжества и облил их водой из кувшина, при этом приговаривая:
- Крещу вас во имя Отца, и Сына, и Духа Святого!
После этого Первозванный, что-то довольно бурча себе под нос, вернулся к скамье и присел.
- Это всё? - удивилась Сапфира.
- Всё, - ответил апостол. - А ты что хотела?
Женщина промолчала.
- Теперь вы уже не ученики, а полноправные члены нашей Церкви, - подытожил Андрей. - На вас сошла благодать Божия!
Но лица новообращенных христиан как были, так и остались кислыми: обряд получился коротким и невыразительным, оттого у супругов и даже старика возникло чувство, будто им что-то недодали.
Сектанты вышли из подземелья и разбрелись по своим <делам>. Анания подошел к апостолу.
- Рабби, кажется, мы нашли покупателя.
- Да? - встрепенулся Андрей. - А сколько он дает?
- Пока торгуемся, - ушел от ответа плотник. - Я вот что хотел попросить, рабби Первозванный. Нам с женой нужно готовить дом к продаже, везде наводить порядок. Отпусти нас на сегодня.
- У вас и так там чисто, - молвил грязнуля Андрей.
- Покупатель очень требователен.
- Ладно, идите. Сегодня у вас праздник!
- Анания, - спросила Сапфира, когда супруги уже покинули пределы обители и вышли на дорогу, - а почему ты не назвал апостолу цену, предложенную Иезекиилем?
- Это мы всегда успеем. Кстати, женушка, когда нас крестили, испытала ли ты просветление?
- Трудно сказать: Кажется, что-то было. А ты?
- Вроде бы, - пожал плечами плотник.
Внушение и самовнушение - большая сила, и нет ничего удивительного в том, что нашим героям почудилось, будто нелепый обряд помог им стать лучше. Но, конечно, ни они, ни кто-нибудь другой не сумел бы толково объяснить, чем же лучше и каков механизм воздействия крещения.
Супруги пришли домой и пообедали. Андрей был прав - Сапфира постоянно следила за порядком в усадьбе, поэтому особо готовиться к приему покупателя не стоило. Молодые христиане вышли в сад, с которым расставались навсегда, и с тоскою смотрели вокруг. Красавица нежно гладила стволы смоковниц и яблонь, а плотник нервно кусал губы. За этими занятиями их и застал Тит Росций Капитон. Он стоял у калитки и приветливо улыбался. Его большие карие глаза светились умом; каштановые, чуть волнистые волосы были аккуратно уложены. Резко очерченный, истинно римский профиль придавал красивому лицу ученого мужественное выражение. Тит Росций не носил ни усов, ни бороды и всегда ходил чисто выбритым. Анания с Сапфирой обрадовались гостю и пригласили его в дом.
- Вчера вернулся из Антиохии, - рассказывал римлянин. - Неплохой город. Собрал там кое-какой материал.
- Хорошо, что ты приехал в Иерусалим, - заметил Анания. Он никогда не путешествовал, оттого столицу Иудеи считал весьма привлекательным местом.
- Друзья, - несколько смущенно продолжал Капитон, - а ведь я зашел попрощаться. На днях уплываю на родину, в Рим.
- Почему? - обомлела Сапфира.
- Как почему? Уже несколько лет я живу на Востоке и многое успел узнать о здешних народах. Так что пора возвращаться домой.
- Будешь есть? - машинально предложила красавица. Она ещё не успела прийти в себя от слов римлянина. Как горько разлучаться с другом!
- Спасибо, я отобедал. Ну, а вы как поживаете? Ты что строишь?
- Да я уж больше и не строю, - признался плотник. - Мы в Церковь вступили.
- Куда?! - вскричал присевший было Тит Росций и вскочил со скамьи.
- Не так давно на Землю спускался Сын Бога, - пояснила Сапфира, - и его последователи теперь собираются вместе.
- И вы его видели?
- Нет, - ответил Анания, - Христа распяли.
- Распяли бога?! Почему же он не смог одолеть людей?
- Нет, ты не так понял, - снова вступила в беседу Сапфира, - Он нарочно дал себя распять.
- Зачем?!
- Таким хитрым способом Иисус избавил человечество от первородного греха.
- А не умирая, ваш божий сын не мог помочь людям?
- Неисповедимы пути Господни.
- Сапфира верно говорит, - поддержал жену плотник. - Конечно, Иисус Христос был способен перебить всех своих врагов, но он милосерден и потому предпочел умереть сам.
- Так всё можно объяснить, - засмеялся римлянин. - Любой слабак подобным словоблудием оправдает свое поражение. Но как вы можете верить в такую чепуху? Я абсолютно убежден, что это либо мошенничество, либо безумие. Ладно, не дуйтесь, мы же друзья.
- А ты, Тит Росций, какого вероисповедания будешь? - спросил Анания.
- Я последователь Эпикура.
- Никогда не слышал о таком Боге.
- Назвать его богом можно лишь в переносном смысле. Эпикур ученый, указавший людям путь к истине.
- И в чем же его истина? - допытывался плотник.
- В том, что боги, живущие где-то очень далеко от нас, не вмешиваются в дела человеческие. Это значит, что богов как бы и вовсе нет.
- Как же нет?! - изумился Анания. - Ты отрицаешь очевидное!
- Разве очи твои видели хоть какого-нибудь бога? - поинтересовался римлянин.
- Он у нас всего один, - с необъяснимой гордостью заметила Сапфира.
- Небогаты же вы на богов, - посочувствовал евреям Тит Росций. - Впрочем, у вас ныне пополнение: ведь сынок Иеговы тоже божок.
- Мы не произносим вслух Его имени, - всполошились супруги.
- А вы и не произносили, это сделал я. Так что, Анания, видел ты своего бога? Или, может, слышал?
- Нет, но Создатель виден через дела Его. Посмотри, как разумно Он устроил мир.
- Разумно? - удивился Тит Росций. - Ты называешь разумным то, что пищей и нам, и зверям служат другие живые существа, каждое из которых ценно и неповторимо? Очень странно: Ты только представь, Анания: сквозь землю пробился тонкий росток, он стремится вверх, к солнцу, он пришел в этот мир, чтобы украсить его: и просто для того, чтобы жить. Проходит время, и маленький росток становится пышным, радующим взор растением с гибкими, сочными, цвета изумруда стеблями, нежными, как легкий ветерок, листьями и роскошными, прекраснейшими цветами. Но появляется антилопа, она голодна и ищет пищу. Животное смотрит на растение, но видит не красу его: И вот уже крепкие зубы безжалостно пережевывают цветы и листья, и от былой прелести остается лишь безжизненно торчащий в земле корень. Насытившаяся антилопа возвращается в свое стадо, но по пути слишком поздно замечает притаившуюся в кустарнике львицу: Считанные мгновения длится погоня, и, наконец, острые, как копья наших воинов, клыки и когти хищницы впиваются в гибкое тело жертвы. Борьба продолжается недолго, и изголодавшаяся львица спешит приступить к трапезе, жадно, с бешенством разрывает шкуру антилопы, вгрызается в мясо, рвет сухожилия, ломает кости: А в антилопе еще теплится жизнь, и какой же ужас, какую дикую боль испытывает это несчастное создание! Чем оно прогневило твоего бога?
Анания угрюмо молчал и старался не смотреть Титу Росцию в глаза. Сапфира украдкой смахнула слезу.
- Ладно, слушайте дальше. Поев, хищница забирает тушу и спешит к своим львятам и вечно спящему лентяю-самцу. Но ей не суждено вернуться в семью: ее ждут люди. Звенит тетива, и первая стрела впивается львице в бок. Царица зверей бросает добычу и, извиваясь, зубами вырывает проклятый наконечник, но целая туча смертоносных стрел летит в нее, и уже не спастись: Долго еще люди боятся подойти к умирающей львице, трусливо ширяют копьями в ее неподвижное тело и тревожно озираются, опасаясь льва. Но он не приходит на выручку, и охотники, разжившись продырявленной в нескольких местах шкурой, уходят. Не исключено, что вскоре они сами станут пищей для какого-нибудь дикого племени. В этом, как ты говоришь, разумном мире все только тем и занимаются, что едят друг друга. Неужели всемогущий творец не мог дать своим созданиям иной пищи?
- Значит, так надо. Имеющий разум да уразумеет!
- Это какую же надо иметь голову, чтобы понять и принять такую дикость! Всякое растение, каждый зверь и человек неповторимы и, следовательно, ценны сами по себе, независимо от вкусовых качеств. Как нелепо видеть в них лишь куски пищи!
- Но мы не всегда истребляем растения, а гораздо чаще пользуемся их плодами, - уточнила Сапфира.
- Эх, друзья, разве для нас растут плоды? Ведь они дети растений!
- Пусть мир устроен несправедливо, - допустил Анания, - но мы всё равно должны возблагодарить Бога за то, что Он вообще его создал. Сотворил и нас, и тебя!
- А почему ты считаешь, что это сделали боги?
- Не могут же лгать рабби!
- Откуда такая уверенность?! Я знаком с несколькими вашими священнослужителями, так они показались мне людьми недостойными и малохольными.
- Какими бы они ни были, - продолжал спорить плотник, - но Истину им подсказывает Небо!
- Тогда почему римским и греческим жрецам Небо вещает совсем другое?
- А как у вас? - заинтересовалась Сапфира.
- Вначале существовал только вечный и безграничный Хаос, в котором заключался источник жизни. И мир, и боги возникли их Хаоса. Заметьте, что об этом говорят жрецы.
- Но могут ли они доказать сие утверждение? - не сдавался Анания.
- А твои рабби в состоянии не на словах, а на деле подтвердить истинность библейских сказок?
Плотник немного подумал и промолчал. Тит Росций улыбнулся:
- Есть у нас такая наука - логика, и одно из её основных правил гласит: <Доказывает утверждающий, а не отрицающий>. Хочу его вам проиллюстрировать. Давайте мысленно перенесемся в глубь веков. Тогда все были дикарями, и вот однажды какой-то дурачок объявил соплеменникам: <А вы знаете - существует Бог>. <Это кто такой? Он съедобен?> - заинтересовались голодные охотники. <Не кощунствуйте! Бог есть мужик, создавший наш лес, зверей и пещеры>. Вот этому-то будущему шаману и должны были сказать люди: <Докажи!>. А не послушно плясать под его дудку!
- И что вы, римляне, всё нас учите! - не выдержал молодой христианин.
- Я исследователь, и в разоблачении суеверий вижу свой долг.
Воцарилось неловкое молчание. Супруги не могли принять точку зрения эпикурейца - ведь если бы они согласились с ним, то их христианское подвижничество потеряло всякий смысл. Но и возразить римлянину евреи уже ни чем не могли и холодно простились с Капитоном.
- Вы будьте поосторожнее с той сектой, - предупредил Тит Росций, - денег им не давайте.
Провожавший его Анания молча затворил калитку за бывшим другом.

(продолжение следует)