Вы только отчасти правы, увидав в моей статье рассерженного человека: это эпитет слишком слаб и нежен для выражения того состояния, в какое привело меня чтение вашей книги. Но Вы вовсе не правы, приписавши это вашим, действительно не совсем лестным, отзывав о почитателях вашего таланта. Нет, тут была причина более важная. Оскорбленное чувство самолюбия еще можно перенести, и у меня достало бы ума промолчать об этом предмете, если бы все дело заключалось только в нем. Но нельзя перенести оскорбленного чувства истины, человеческого достоинства. Нельзя умолчать, когда под покровом религии и защитою кнута проповедуют ложь и безнравственность как истину и добродетель.

... Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том негодовании, которая возбудила ваша книга во всех благородных сердцах, ни о том вопле дикой радости, который издали, при появления ее, все ваши враги - и литературные (Чичиковы, Ноздревы, Городничие и т. п.) и не литературные, которых имена Вам известны. Вы сами видите хорошо, что от вашей книги отступились даже люди, по-видимому, одного духа с ее духом. Если бы она и была написана вследствие глубоко-искреннего убеждения, и тогда бы она должна была произвести на публику то же впечатление...

... Вы не заметили, что Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, сколько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их исполнение ... Вот вопросы, которыми тревожно занята Россия в ее апатическом полусне! И в это время великий писатель, который своими дивно-художественными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя как будто в зеркале, - является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, ругая их "неумытыми рылами"!.. И это не должно было привести меня в негодование?!. Да если бы Вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел Вас за эти позорные строки... И после этого Вы хотите, чтобы верили искренности направления вашей книги?! Нет! Если бы Вы действительно преисполнились истиной Христова, а не дьяволова ученья, - совсем не то написали бы Вы вашему адепту из помещиков. Вы написали бы ему, что так как его крестьяне - его братья во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он должен или дать им свободу, или хоть по крайней мере пользоваться их трудами как можно льготнее для них, сознавая себя, в глубине своей совести, в ложном по отношению к ним положении... А ваше понятие о национальном русском суде и расправе, идеал которого Вы нашли в словах глупой бабы (жена капитана из "Капитанской дочки. - Е.Д.) из повести Пушкина и по разуму которого, якобы, должно пороть и правого и виновного? Да это и так у нас делается вчастую, хотя чаще всего порют только правого, если ему нечем откупиться - быть без вины виноватым. И такая-то книга могла быть результатом трудного внутреннего процесса, высокого духовного просветления?!. Не может быть!.. Или Вы больны, и Вам надо спешить лечиться; или - не смею досказать моей мысли...

Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов - что Вы делаете?!! Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною... Что Вы подобное учение опираете на православную церковь - это я еще понимаю: лона всегда была опорою кнута и угодницею деспотизма. Но Христа, Христа-то зачем Вы примешали тут?! Что Вы нашли общего между Ним и какою-нибудь, а тем более православною церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичество запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принцип ортодоксии. Церковь же явилась иерархией, стало быть, поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, - чем продолжает быть до сих пор. Но смысл учения Христова открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно больше сын Христа, плоть от плоти и кость от костей Его, нежели все ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные. Неужели Вы этого не знаете? А ведь все это теперь вовсе не новость для всякого гимназиста...

А потому, неужели Вы, автор "Ревизора" и "Мертвых душ", неужели Вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, Вы не знаете, что католическое духовенство было чем-то, между тем как православное духовенство никогда, ничем и нигде не было, кроме как слугою и рабом светской власти. Но неужели и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабные сказки? Про попа, попадью, попову дочку, попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, колуханы, жеребцы? - Попов. Не есть ли поп на Руси, ля всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого Вы не знаете? Странно! По-вашему, русский народ - самый религиозный народ в мире? - Ложь! Основа религиозности есть пиетизм, благоговение, страх Божий. А русский человек произносит имя Божие, почесывая себе задницу. Он говорит об иконе: "Годится - молиться, не годится - горшки покрывать". Приглядитесь попристальнее, и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехами цивилизации, но религиозность часть уживается и с ним. Живой пример Франция, где и теперь много искренних, фанатических католиков между людьми просвещенными и образованными и где многие, отложившись от христианства, все еще упорно стоят за какого-то Бога. Русский народ не таков: мистическая экзальтация вовсе не в его натуре. У него слишком много против этого здравого смысла, ясности и положительности в уме: вот в этом-то, может быть, и заключается огромность исторических судеб его в будущем. Религиозность не привилась в нем даже к духовенству, ибо несколько отдельных, исключительных личностей, отличавшихся тихою, холодною, аскетической созерцательностью, - ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством. Его грех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме. Его скорее можно похвалить за образцовый индифферентизм в деле веры. Религиозность проявлялась у нас только в раскольнических сектах, столь противоположных, по духу своему, массе народа и столь ничтожных перед нею числительностью.

Не буду распространяться о Вашем дифирамбе любовной связи русского народа с их архиерейскими владыками. Скажу прямо: этот дифирамб ни в ком не встретил себе сочувствия и уронил Вас в глазах даже людей, в других отношениях очень близких к Вам по их направлению... Замечу только одно: когда европейцем, особенно католиком, овладевает религиозный дух - он делается обличителем неправой власти, подобно еврейским пророкам, обличавшим в беззаконии сильных земли. У нас же наоборот, постигнет человека 9даже порядочного) болезнь, известная у врачей-психиатров под именем mania religiosa, он тотчас же земному Богу подкурит больше, чем небесному, да еще хватит через край, что небесный и земной Бог и хотел бы наградить его за рабское усердие, да видит, что этим скомпрометировал бы себя в глазах общества... Бестия наш верующий брат, русский человек!

Вспомнил я еще, что в Вашей книге Вы утверждаете как великую и неоспоримую истину, будто простому народу грамота не только не полезна, но положительно вредна. Что сказать Вам на это? Да благословит Вас ваш византийский Бог за эту византийскую мысль. А знали ли Вы, предавая такую мысль бумаге, что творили?

... Вы, сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую публику. Ее характер определяется положением русского общества, в котором кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжелым гнетом, не находят исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение вперед. Вот почему звание писателя у нас так почтенно, почему у нас так легок литературный успех, даже при маленьком таланте. Титло поэта, звание литератору у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров. И вот почему у нас в особенности награждается всеобщим вниманием всякое так называемое либеральное направление, даже и при бедности таланта, и почему так скоро падает популярность великих поэтов, искренне или неискренне отдающих себя в услужение православию, самодержавию и ложно понятой народности...

Не без некоторого чувства самодовольства скажу Вам, что мне кажется, что я немного знаю русскую публику. Ваша книга испугала меня возможностью дурного влияния на правительство, на цензуру, но не на публику. Когда пронесся в Петербурге слух, что правительство хочет напечатать вашу книгу в числе многих тысяч экземпляров и продавать по самой низкой цене, мои друзья приуныли. Но я тогда сказа им, что, несмотря ни на что, книга не будет иметь успеха и о ней скоро забудут. И действительно, она теперь памятнее всеми статьями о ней, нежели сама собой. Да! У русского человека глубок, хотя и не развит еще, инстинкт истины!

Ваше обращение, пожалуй, могло быть и искренно. Но мысль - довести ваше обращение ко мне до сведения публики - была самая несчастная. Времена наивного благочестия давно уже прошли и для нашего общества. Оно уже понимает , что молится везде все равно и что в Иерусалиме ищут Христа только люди или никогда не носившие Его в груди своей, или потерявшие его. Кто способен страдать при виде чужого страдания, кому тяжко зрелище угнетения чуждых ему людей, - тот носит Христа в груди своей, и тому незачем ходить пешком в Иерусалим. (Гоголь таки сходил потом в Иерусалим на богомолье - Е.К.) Смирение, проповедуемое Вами, во-первых, не ново, а во-вторых, отзывается с одной стороны, страшною гордынею, а с другой - самым позорным унижением своего собственного человеческого достоинства. Мысль сделаться каким-то абстрактным совершенством, стать выше всех смирением может быть плодом только гордыни, слабоумия и в обоих случаях ведет неизбежно к лицемерию, ханжеству, китаизму. И при этом Вы позволили себе цинически грязно выражаться не только о других (это было бы только невежливо), но и о себе самом - это уже гадко, потому что если человек, бьющий своего ближнего по щекам, возбуждает негодование, то человек, бьющий по щекам самого себя, возбуждает презрение. Нет! Вы только омрачены, а не просветлены. Вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени...

Что же касается меня лично, повторяю Вам: Вы ошиблись, сочтя статью мою выражением досады за ваш отзыв обо мне как об одном из ваших критиков. Если бы только это рассердило меня, я только об этом и отозвался с досадою, а обо всем остальном выразился спокойно и беспристрастно. А это правда, что ваш отзыв о бывших почитателях вдвойне нехорош... Передо мною была ваша книга, а не ваши намерения. Я читал и перечитывал ее сто раз и все-таки не нашел в ней ничего, кроме того, что в ней написано. И то, что в ней есть, глубоко возмутило и оскорбило мою душу.

Если б я дал полную волю моему чувству, письмо это скоро бы превратилось в толстую тетрадь. Я никогда не думал писать к Вам об этом предмете, хотя и мучительно желал этого и хотя Вы всем и каждому печатно дали право писать к Вам без церемоний, имея в виду одну правду... Я не умею говорить наполовину, не умею хитрить6 это не в моей натуре. Пусть Вы или само время докажет мне, что я ошибаюсь в моих заключениях, - я первый порадуюсь этому, но не раскаюсь о том, что сказал Вам. Тут дело идет не о моей или вашей личности, а о предмете, который гораздо выше не только меня, но даже и Вас. И вот мое последне6е, заключительное слово: если Вы имели несчастье с гордым смирением отречься от ваших истинно великих произведений, то теперь Вам должно с исркенним смирением отречься от последней вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми творениями, которые напомнили бы ваши прежние.

Послесловие.

Письмо В.Г. Белинского было написано 152 года тому назад, но изложенные в нем мысли как нельзя лучше созвучны событиям и условиям жизни в современной России и во всех, без исключения, странах СНД. Человеком, погруженным в современные события и остро переживающим все негоразды граждан бывшей Стрыны Советов, письмо Белинского прочитывается на одном дыхании. Ничто из сказанного неистовым Виссарионом не устрело. Каждое его предложение, за исключением упоминаний о крепостничестве, как бы написано на научно обощенном и с болью в сердце отраженном обильном материале из современной жизни в России. Ни одно его пристрастное утверждение нельзя опровергнуть.

Чтобы читатель имел полную возможность духовно пообщаться с Великим, Гениальным литературным критиком России, мы не дерзнули прерывать это общение попутными примечаниями и разъяснениями. В Послесловии мы желающим глубже постичь время, причины написания письма и расширить понимание некоторых выражений Белинского нашли нужным дать некоторые сведения.

Судьба любого художественного произведение зависит не только от содержания и уровня его, так сказать, художественности, от даровитости, таланта и гениальности автора этого художественного произведения. Его судьба не в меньшей мере зависит от того, как воспримут это произведение массы, народ, что скажут об этом произведении специалисты данного жанра художественного творчества. Иногда "как приняли" художественное произведение, "что говорят" о нем, "как оценили" специалисты и критики для судьбы художественного произведения означает больше, чем содержание произведения и его художественный уровень. В этом плане гениальный критик в художественной литературе значит не меньше, чем гениальный поэт, писатель, драматург. В этом плане роль величайшего литературного критика Виссарион Григорьевича БЕЛИНСКОГО в истории и судьбах русской литературы ни чуть не меньше роли в этой литературе величайших: Пушкина, Гоголя, Грибоедова, Жуковского и других современных ему, Белинскому, писателей. Белинский первый не только усмотрел в Пушкине и Гоголе основателей и классиков русской литературы. Он это увидел, он об этом сказал, он поставил их, Пушкина и Гоголя, на пьедестал основателей и классиков русской литературы. Без Белинского мы не знали бы Пушкина и Гоголя такими, какими мы их знаем сейчас.

Незадолго до физической смерти Белинского и после литературной смерти Гоголя, от которого по его собственным признаниям "ушел талант", взаимоотношения между этими исторически великими людьми сложились трагически. После публикации первого тома "Мертвых душ" Гоголь со всего написанного им ко второму тому "Мертвых душ" достойным его прежднего таланта признал только один фрагмент - "Повесть о капитане Копейкине". В советских исследованиях был утвержден штамп, что причиной духовного кризиса Гоголя стал священик Матвеев, который разжег религиозный фанатизм в душе гениального писателя. Но это не так. Священник подступился уже к больной душе писателя. А духовный комфорт Гоголь потерял сразу после того, как осознал, что талант от него ушел. (Почему уходят от Великих таланты - это до сих пор никем не исследованная тема. Из-за этого мы до сих пор можем только констатировать внезапную или постепенную потерю таланта Великих, а причин этого не знаем. Ведь не только от Гоголя, но и от гениального Михаила Александровича Шолохова, от сверхгениального Исаака Ньютона, от Байрона и многих других по свершения ими того, что они сделали воистину гениального, таланты поуходили. Чего уж никак не скажешь о Гете, об Аристотеле, о Декарте, о Гегеле, о Бальзаке, о Тургеневе, о Л.Н. Толстом, об Эйнштейне.) Величайшая духовная трагедия Гоголя началась с того момента, как только он осознал потерю своего бывшего с ним таланта. Он, конечно, не сдавался. И когда ему удалося написать на одном дыхании "Повесть о капитане Копейкине" (Это было в Италии), близкие тогда к нему люди единогласно свидетельствуют об обуявшей писателя радости и о внешних формах этой радости. Но это была вспышка спички перед ее окончательным затуханием. Наступила депрессия. Бывший Гений метался в тисках безысходности. В этом состоянии он публикует свои "Выбранные места из переписки с друзьями". Смею предположить, что писатель надеялся, что в его бывшей переписке, во времена присутствия у него таланта, его бывшая переписка такая же талантлива, как и те произведения, которые он создавал во время своей гениальности. Думается, что Гоголь во время подготовки к печати "Выбранных мест" не только не имел уже своего таланта, но и не имел способности отличать талант от бездарности. При этом следует иметь в виду, что Гоголь в своем творчестве был гением, а в личной и будничной жизни он не только производил впечатление, извиняюсь, серой личности, но и был ею. А поэтому его личная переписка протекала вовсе не в русле его гениальности. Отсюда не только уровень его переписки, но и содержние его было сереньким, угодническим, а на фоне его гениальных произведений, просто - паскудненьким. Современники говорили, что публикацией "Выбранные места из переписки с друзьями" Гоголь надеялся добится того, чтобы его взяли воспитателем детей или внуков царя Николая Второго. Я скорее соглашусь с Белинским, который отбрасывал такие предположения. Но как бы то ни было, новое произведения Гоголя свидетельствовало о его отходе от духа своих предыдущих гениальных произведений.

Белинский с большой неохотой и болью в сердце написал и опубликовал свой, достойный его величия, отзыв на "Выбранные письма" Гоголя. Гоголь обиделся и со своей обидой поделился с общими друзьями Белинского... Наконец прислал ему свое письмо в Зальбрунн, где проводил свои последние дни больной туберкулезом Белинский. Белинский три дня писал и переписывал свое письмо Гоголю. По свидетельству П.Н. Анненкова, который был вместе с великим критиком в Зальцбренне, окончательный вариант писма был переписан Белинским дважды. О публикации такого письма в официальной русской печати не могло быть и речи. По пути из Зальбрунна в Россию Белинский заехал в Париж, где встретился с Герценом и прочитал ему свое письмо к Гоголю. Герцен сразу же сказал об этом своим друзьям в эмиграции и заметил: "Это гениальная вещь, да это, кажется, и его завещание".

Письмо Белинского дошло до Гоголя. Гоголь сначала написал длинный ответ, но "разорвал его в клочки" и в своей коротенькой отписке выразил готовность признать за Белинским "часть правды". Письмо Белинского к Гоголю в России ходило в рукописном виде, с некотрыми, самыми незначительными, искажениями. Впервые письмо было опубликовано Герценом в 1855 году в журнале "Полярнаяя звезда".

Письмо Белинского, вскоре последовавшая за ним смерть критика, стали очередным и неоправимым ударом для Гоголя, оправится от которого писатель не смог до самой смерти. Уже в "Выбранных местах" Гоголь начинает восхвалять русское православие. Именно эта часть произведения была подвергнута наибольшей критике в письме Белинского. В дальнейшем предсказываемое Белинским заболевание Гоголя на религиозной почве (mania religiosa) усиливается. Гоголь берется нескладно пересказывать вероучение православной церкви, его догматическое богословие; пытается разъяснить верующим порядок и сущность Литургии (Дневного богослужения православной церкви). По пером Гоголя это выглядит гораздло и гораздо хуже, нежели в учебниках для семинарии, откуда в значительно ухудшенном виде списывал материал некогда Великий Писатель земли русской. Перед смертью Гогольв приступе обострениz психического заболевания на почве религии (mania religiosa) сжигает свои архивы вместе с фрагментами второго тому "Мертвых душ".

Известно, что Русская православная церковь недавно издала неуклюжие конспекты семинарских учебников душевно больного Гоголя, чем, несомненно, наносит урон и имени и авторитету классика русской художественной литературы. Для русской православной церкви очень уж ценны произведения душевно больного человека (и не только Гоголя, но и других психически больных святых, иллюстрацией чего может быть недавняя канонизация - провозглашения святой - петербургской психички конца 19 -начала 20 столетия блаженненькой Ксении), но никак не его воистину гениальные художественные произведения, взять хотя бы "Сорочинскую ярмарку" или "Вий", не говоря уже о первом томе "Мертвых душ" да "Ревизоре".

Омерзительно читать восторженные отчеты православных газет "Радонеж" и "Державная Россия" о Всероссийских крестных ходах с иконой новоиспеченного святого царя Николай Второго и о неиссякаемой чуде мироточения из этой иконы... А в это время записные апологеты православия, типа Кураева да его последышей, на Интернетовских сайтах разглагольствуют о сверхблаготворном влиянии православной церкви на развитие культуры и науки русского народа, о полном согласии православной веры с наукой... И все это при полном безмолвии современных Репиных с их новым "Крестным ходом в курской губернии", современных Меделеевых с их разоблачениями спиритизма и веры в сверхъестественные существа, современных Белинских с их письмами к современным омракобесничившимся интеллигентам, двинувшимися в попы... И хотя бы кто-нибудь из них откликнулся на взыскующий вопрос гениального Н.В. Гоголя: "Куда ты скачешь, Русь?! Дай ответ!.. - Не дает ответа..."

Е.К.Дулуман.
16 октября 1966 года.