Церковное сознание и околоцерковная политика

"Разномыслие есть и будет".
Патриарх Алексий II

Сегодня, когда весь мир стремится к единообразию, Церковь многообразна: даже православный мир говорит на разных языках, живет по разным календарям, совершает службу в соответствии с разными литургическими традициями. Церковь способна вмещать и вмещает в себя многообразие и извлекает из него то неповторимое, что присуще только ей одной. Среди расколов и разномыслий, на фоне видимого краха, она находит себя и смеет утверждать единство веры во многообразии. Она отвергает лишь тех, кто, выступая от ее имени, преследует свои личные, корыстные или политические интересы.

Дискуссия, которая развернулась на страницах прессы по поводу Сретенского прихода о.Георгия Кочеткова, была еще одним поводом использовать Церковь в интересах сугубо политических. Это попытка загнать Церковь в идеологический курятник, сузить рамки церковного сознания до псевдоцерковной национальной идеи.

***

Сейчас очень много пишут на темы Церкви, но очень редко затрагивают ее учение, изучают ее подлинное Предание. Церковная фразеология заменила богословие.

Вот что черным по белому написано в "Литературной России" (№10) в открытом письме Его Святейшеству Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II: "Богослужение на церковно-славянском языке... является неотъемлемой частью церковного Предания" (sic!). А ведь эта "грамота" подписана не совершенными невеждами - тут наместники главных монастырей столицы, настоятели и деканы всевозможных "богословских" факультетов! Читаем дальше: "Кочетков посягнул на часть церковного Предания"; он и С.Аверинцев "отвергают литургические творения святых Кирилла и Мефодия".

Путать Предание и традицию - непростительно даже для ученика воскресной школы; это допустимо лишь для церковных профанов из общества "Радонеж", стремящихся "пресечь губительный и соблазнительный богослужебный модернизм", но не для учащих и некогда учившихся в богословских школах.

Но даже если речь идет о традиции, то и здесь ошибка. Мы принадлежим к никоновской ветви православия - к православию, открытому к реформам языка и богослужения. Если подписавшие обращение принадлежат к какой-то новой ветви старообрядчества, тогда их заявление может быть понятно. К слову сказать, и со старообрядчества наша Церковь сняла все запреты и проклятия; и я первый был бы сторонником того, чтобы такого рода "ревнителям" не препятствовать служить на языке XI-XII веков, именно на кирилло-мефодьевском, а не никоновском. Я даже не против издания богослужебных книг глаголицей, но найдутся ли среди этих духовных лиц специалисты?

Противники такой практики будут как раз не со стороны заклейменных "обновленцев". Противниками будут как раз те, кто сегодня "клеймит обновленцев" от имени так называемой "народной интеллигенции" (В.Белов, Ю.Лощиц, В.Распутин и т.д.), ибо они любой возврат "к исчезнувшей традиции" называют "областью церковной археологии" ("Литературная Россия", №9).

Читаем дальше обращение "ревнителей православия": богослужение несовместимо, по их мнению, "с мирскими звуками повседневной речи". Здесь уже становится просто страшно; кажется, что встал из гроба адмирал Шишков, яростный противник перевода Библии на русский язык, который добился того, что первое издание Библии по-русски было сожжено. Его аргументы были просты: славянский язык - высокий, литературный; русский - низкий, простонародный. Читать Библию по-русски значит унизить ее высокое предназначение...

Святые Кирилл и Мефодий жили в духе Предания, и потому они были евангелизаторами через богослужение, на языке менее культурном, но живом. За пределами эллинизированного мира евангелизация была невозможна ни на греческом, ни на латинском. Они - святые переводчики и создатели новой письменности, они - борцы с консерватизмом (двуязычников) и реформаторы. Они, руководимые Духом Святым, дерзали произносить священные тексты на "варварском, грубом славянском языке" - и у них были свои противники и в Византии, и в Риме. Необходимо напомнить "новым старообрядцам", что святые Кирилл и Мефодий литургических текстов по-славянски не писали. Они - переводчики, и мы должны продолжить их труд.

Странно, что "ревнители" опустили еще один немаловажный аспект. Проповедь - составная и неотъемлемая часть православного богослужения, и уже давно (слава Богу!) никого не раздражает и не смущает, что эта часть совершается по-русски, а церковнославянский синаксарий благополучно опускается. На самом деле причина этого упущение ясна: сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из "славянолюбов" смог бы сказать связно даже пару фраз на своем любимом наречии.

Кафоличность Церкви - это ее вселенское единство, дающее надежду на осознание ее единственности, то есть будущего единства веры в многообразии культурном, литургическом и конфессиональном. Но кафоличность ненавистна "охранителям", укорененным в своем непреклонном конфессиональном разделении, попросту в уверенности, что Единой Христианской Церкви - нет.

У этой позиции есть свои идеологи: "Хотелось призвать всех чад Русской Православной Церкви ревностно хранить православную веру и свято блюсти отеческие традиции, которые Духом Божиим созидаются на всем протяжении Истории Церкви" (Итоговый документ научно-богословской конференции "Православие и обновленчество"). Явное противоречие этого текста вытекает из отсутствия экклезиологического мышления.

Современные богословы очень мало говорят на экклезиологические темы: это неудивительно, ибо Церковь - понятие, трудно вместимое в догматическое определение.

Пульс Церкви - в богослужении, в непрерывно приносимой бескровной жертве "за всех и за вся". Пульс Церкви - в евхаристическом общении и служении слова. Здесь все подлинно. Здесь нам удается увидеть лик Церкви, ее софийность, ее свет, ее жизнь, незамутненный и ясный лик невесты Агнца!

Когда мы слышим со всех сторон об усилиях "по духовному, православно-патриотическому просвещению общества, возрождению русского национального самосознания, проповеди милосердия и любви, праведности и благочестия" (В.Чикин, "Советская Россия", №34), то охватывает чувство неловкости. Ничего общего с церковностью эти пассажи не имеют.

Церковное самосознание и чувство истории - вещи нераздельные. Размышление о судьбе Церкви не имеет начала и конца, ибо ее судьба связана с Божественным замыслом о мире и человеке, а не с человеческими потугами вершить историю. Определить ее задачи и ее "место в обществе" (как это часто теперь говорят) - значит взять на себя непосильную ношу; но долг наш услышать голос Церкви и не противиться ему.

***

Я боюсь затрагивать здесь тему о календаре (на ней лежит абсолютное табу), хотя для всех здравомыслящих людей уже очевидна необходимость его изменения. Тут есть сотни аргументов. Приведу только один (и его было бы достаточно).

Празднование Рождества Христова приурочено было к празднованию язычниками Солнцеявления, то есть зимнего солнцестояния, а не к числу 25 декабря (7 января). Праздник Солнца Правды - Христа приурочен к астрономическому календарю, а поэтому не подвластен "стилям" и календарным переменам. Новый календарь ближе к астрономическому. Единство же не пострадает, а упрочится - ибо большинство православных церквей, а также множество приходов Московского Патриархата на Западе живут по этому новому календарю. И ссылка на то, что народ этого не примет, звучит неубедительно, ибо для того и пастыри, чтобы учить и вразумлять.

Но дело ведь не в аргументах. Аргументы интересуют людей, желающих понять другую точку зрения и готовых согласиться с доводами. Здесь другое.

"Новое старообрядчество" - не в аргументах, а в состоянии души людей, которых ведет вкус или, вернее, безвкусица "политической оппозиции". Вся эта муть поднята людьми, близкими к митрополиту Иоанну (Снычеву) - самому "политизированному" синодалу, который высказывает свои соображения как бы лично от себя, ибо высказываться от Церкви "поручения ему никто не давал" (Патриарх Алексий II, "Московские новости" №16).

Оставим в стороне "право" епископов высказывать свое мнение без "поручения", это другая тема. Важно, что вся публика, которая явно или тайно собирается вокруг "политической оппозиции" с благословения члена Священного Синода, выстроилась в один ряд под флагом защиты православия от посягательств "модернистов" и - прибавим еще - экуменистов.

Идеология смешалась в их головах с остатками церковной фразеологии, и получился чудной коктейль. Рецепт всякий может найти в "Советской России", №34. Вот его составные элементы, они же "архетипы":

1. Архетип державности - в массовом сознании традиционно выступал в качестве идеологии русского империализма (выделено не мной. - И.С.), предполагавшей убеждение во вселенской миротворческой роли российской государственности.

Его основополагающий лозунг "Москва - третий Рим" постулировал понимание империи, державы как оптимальной государственной формы для духовно-религиозного: развития общества в соответствии с нравственными императивами христианского вероучения.

2. Архетип соборности - имеет форму идеологии русского национализма (выделено не мной. - И.С.). Эта идеология всегда носила консервативно-охранительный... характер... где русский народ... является главнейшим хранителем державного сознания, опорой российской государственности и ее надежным стражем.

3. Самый главный архетип русского самосознания прочно связан с православной церковностью и мировоззренчески оформлен в идеологию русского религиозного мессианизма (выделено опять не мной. - И.С.).

Немудрено, что реставраторам милее доктрина, чем Писание и Предание. Из этой доктрины рождается "Союз православных братств" с их сарафанным православием, во имя ее выступают деятели "культуры" - любители декоративной церковности; это православие сектантское, замкнутое в своей неизменности и правоте, православие, управляемое, как марионетка, лидерами нового империализма.

Для тех, кто еще не поддался этому соблазну, может быть, будут ясны слова Христа: "Как можете вы уверовать, если принимаете славу друг от друга (подтверждаете друг перед другом приверженность православию. - И.С.), а славы, которая от Единого Бога, не ищете? Не думайте, что Я буду обвинять вас перед Отцом: есть обвинитель на вас - Моисей (для нас - Типикон, традиция, каноны), на которого вы возложили упование" (Ин 5:44-45).

Православие традиционно-охранительное никогда не относило слова Христа к себе, считая, будто эти слова сказаны были для фарисеев - и только. Православие "буквы закона" легко находит себе сторонников в идеологическом кружке "оппозиционеров", которые кричат очень громко, и поэтому создается впечатление, что вся Русь вскипела негодованием. Сама по себе любовь к традиции ничего плохого в себе не содержит, если это традиция евангельской истины и добра. Но "сарафанному православию" чужд дух евангельской свободы и всепрощающей любви. Там, где царствует "охранительство", всегда присутствует любовь к своим и ненависть к другим и чужим. Все внешнее всегда воспринимается так, как будто оно "от сатаны", поэтому и ненависть кажется оправданной. Эта позиция не просто опасна, она гибельна, ибо будет порождать все больше сторонников фанатизма и агрессивной гордыни. Плоды уже налицо: есть ведь "еще более чистое", не причастное к злокозненному экуменизму "зарубежно-церковное" православие - эта "идеология раскола" (З.Крахмальникова). Эта идеология не имеет ничего общего ни с Церковью, ни с религией, ни с духовной жизнью. "Новое пуританство" и "новое старообрядчество" - плоды одного древа, которому дано имя "русская идеология".

Напомним: "Русская идеология" была официально утверждена на Архиерейском соборе Русской Зарубежной Церкви в 1938 году как идеология Русского христианского трудового движения. Ее автор - архиепископ Серафим (Соболев). "Русская идеология" издана в Софии в 1939 году, затем переиздана в 1987 году, в Джорданвиле (а недавно и у нас в России).

Обнадеживает тот факт, что существа церковного сознания эта околоцерковная политика не коснулась. Церковь не умерла. Ее пастыри и народ по-христиански смотрят на окружающую жизнь.

Церковь жива, она живет в условиях этого мира. Она дышит Словом Божиим и так слагает свои гимны. Она - в творческом пути и непрерывном обновлении. Язык Церкви - это язык народа Божия, он исходит изнутри как хвала и молитва. Язык Церкви неизменен в духе, но не в букве. Язык Церкви многообразен, он не только в литургическом слове и молитве, он в творениях Отцов Церкви, в деяниях Соборов, в проповедях ее служителей, в жизни и смерти свидетелей-мучеников, в подвигах преподобных, в словах, обращенных к народу ее иерархами.

Но тут мы вновь спотыкаемся о противоречивую действительность. В словах ее иерархов? Но как часто эти слова идут вразрез с тем, что говорит Церковь изнутри себя! Как контрастна жизнь Церкви! Сколько непримиримых образов предлагает ее история! Даже соборы бывали немыми и формальными (например, все официальные собрания РПЦ времен коммунизма). За двадцать веков зримой истории Церкви сколько перемен произошло в ее образе действия, сколько наслоений неподлинности и прямой лжи. Сколько иерархов предавало ее компромиссами, соглашательством и стукачеством. Какими странными путями шло ее развитие. Сколько было поворотов и метаморфоз, расколов и ересей, казалось, в самом ее лоне! Церковь переживала даже периоды почти полного исчезновения (арианская смута, иконоборчество, советский ГУЛАГ).

Церковь жива! Единству Церкви Христовой нанести ущерб по существу невозможно, ибо "врата ада не одолеют ее" (Мф 16:18). Кафолическая (Соборная) Церковь имела своих проповедников и апологетов во времена, когда подвергались сомнению ее догматы. Но и на частные вопросы церковной практики можно найти ответы в церковном сознании. Смиренный голос, призывающий к вдумчивому размышлению над назревшими проблемами церковных реформ, достоин того, чтобы быть услышанным.

Вот что говорит митрополит Сурожский Антоний: "Обновленчество было злом. Но обновление Церкви - это нечто, что должно происходить постоянно. Есть замечательное начало видения святого Ермы, где он видит перед собой в видении женщину с лицом девы и с седыми волосами. И он ей говорит: "Кто ты такая?" - "Я - Церковь". - "Почему же у тебя такое молодое лицо и такие седые волосы?" - "Потому что, - отвечает она, - я вечно молода, но я обогащена сединой мудрости". И мне кажется, что Церковь должна бы везде, повсеместно стремиться к тому, чтобы быть постоянно молодой. Это не значит искать новизны, но это значит - не быть пленницей прошлого".