Атлантический дневник

Стеклянные дома

Верховный поэт России Сергей Михалков, которому выпала небывалая в истории честь дважды стать автором государственного гимна, на этот раз упомянул в нем Бога. На самом деле вакансии было две, поскольку сместили и Ленина, и Сталина, и поэтому нашлось место и для орла, но об орле сегодня речи не будет.

Не исключено, что верховный поэт преступил таким образом основной закон страны, Конституцию Российской Федерации, требующую отделения церкви от государства. Впрочем, это не помешало утверждению и исполнению песни сводным хором вчерашних атеистов и не вполне вчерашних коммунистов, ныне депутатов Государственной Думы, которым по должности подобало бы относиться к конституции серьезнее. Что ж, на то они и принципы, чтобы ими поступаться - я не помню, чтобы атеисты в Соединенных Штатах не брали в руки денег только потому, что на них начертано "в Бога наша вера".

Чужая душа - потемки, тем более душа депутата от КПРФ, и я не берусь судить об искренности исполнителей. Но если взглянуть на население в целом, то в религиозности американцы, пожалуй, не уступят россиянам, а скорее всего и превзойдут их. В журнале Dissent опубликована статья Айзека Крамника и Лоуренса Мура "Политика и набожность", посвященная взаимоотношениям религии и закона. Опираясь на статистику, авторы сравнивают современную американскую религиозность с европейской.

"Сегодняшние американцы, в отличие от европейцев, публично набожны и гордятся этим. В большинстве городских советов по всей стране обсуждение повестки дня начинается с молитвы, и то же самое - в Сенате США. На Юге занятия во многих публичных школах по сей день начинаются молитвой. А есть ли в Америке хоть одна бейсбольная, футбольная или баскетбольная команда, которая перед игрой или после не преклоняет голов и не смыкает рук? Случается ли президентское выступление в Овальном кабинете, которое не завершается упоминанием Бога? Публичная набожность - возможно, единственное, что есть общего у либеральных афро-американских демократов и консервативных белых республиканцев.

Нам известно из любого общенационального опроса общественного мнения, что американцы - самый религиозный народ в индустриализованном мире. Примерно 94 процента американцев говорят, что они верят в Бога, - в Великобритании эта цифра составляет 68 процентов. 70 процентов американцев, по их словам, ежедневно молятся - против 20 процентов англичан. Примерно 40 процентов американцев утверждают, что еженедельно посещают богослужение; в Великобритании и Германии эта цифра составляет 10 процентов, во Франции - 15. На вопрос, играет ли вера важную роль в их жизни, 86 процентов американцев отвечают утвердительно, по сравнению с 49 в Великобритании. А не так давно, в связи с вопросом, навеянным приходом нового тысячелетия, один из каждых четырех опрошенных взрослых американцев заявил, что верит в возвращение Иисуса на землю еще до своей смерти".

Президенты Соединенных Штатов, вице-президенты и другие избранные должностные лица не только не делают секрета из своей набожности, но, как отмечают авторы статьи, всячески ее афишируют, с явной целью набрать очки в глазах своего религиозного электората. Даже Роналд Рейган, который не ходил в церковь, неизменно завершал свои выступления благословением. В период последней президентской кампании оба ведущих кандидата упоминали Бога чуть ли не поминутно, а Джордж Буш-младший даже на вопрос, кто его любимый философ, ответил: Иисус Христос. Попытки соперника Буша, демократа Эла Гор, прибегнуть к помощи религии, разбивались о беспощадный факт: большинство избирателей традиционно считает республиканцев куда более богобоязнанными, чем демократы, хотя молодость Буша была довольно бурной и затяжной, а Гор всю жизнь был правоверным баптистом. К тому же, Гору мешало и то обстоятельство, что он был членом администрации, не слишком соблюдавшей христианские семейные принципы.

С этой точки зрения приглашение в потенциальные вице-президенты ортодоксального еврея Джозефа Либермана было для Гора важным стратегическим ходом: как член религиозного меньшинства, Либерман мог позволить себе упоминать Бога чаще и истовее всех: выступая 8 августа в Нэшвиле, он ухитрился за полторы минуты сделать это 13 раз.

Невозможно себе вообразить, чтобы в такой атмосфере на пост президента посмел баллотироваться открытый атеист. Между тем, пункт 3 статьи 6 федеральной конституции гласит, что "квалификация для занятия выборной должности не может определяться никаким религиозным мерилом".

В Соединенных Штатах уже давно раздаются голоса в защиту религии и сетования на то, что Бог изгнан из общественно-политической жизни, хотя из приведенных выше примеров такое заключение сделать трудно. Речь идет прежде всего о таких наболевших проблемах, как запрещение Верховным Судом публичной молитвы в средних школах или вывешивания текста Десяти заповедей в государственных или судебных учреждениях. Верховный Суд, главный арбитр в конституционных вопросах, мотивировал эти решения принципом отделения церкви от государства.

Авторы статьи в журнале Dissent вовсе не считают, что религия в США каким-либо образом притесняется - напротив, по их мнению, ее свобода сегодня даже выходит за предусмотренные конституцией рамки. Конкретным поводом к написанию статьи явилась законодательная инициатива президента Буша о частичной передаче государственных функций социального обеспечения религиозным организациям, которым федеральное правительство будет предоставлять для этого необходимые фонды. Недавно этот законопроект был одобрен в Сенате, и я еще остановлюсь на нем подробнее, но сейчас достаточно отметить, что у многих блюстителей отделения церкви от государства он вызывает конституционные сомнения, и не исключено, что в будущем он даст повод для исков, которые имеют шанс дойти до Верховного Суда. Администрация мотивирует свою инициативу тем, что религиозные организации, расположенные на местах и находящиеся в тесном контакте с населением, смогут распределять государственную помощь эффективнее и целенаправленнее, чем громоздкая бюрократия - тем более, что церкви располагают вековым опытом благотворительности. Что же касается упомянутых сомнений, то они вызваны самим фактом предоставления церковным организациям государственных денег, которые прямым или косвенным путем, в нарушение конституции, могут быть употреблены на нужды религиозной пропаганды и обращение в веру тех, кому будет оказываться помощь.

Между тем, американская конституция строго нейтральна в отношении религиозных верований. Вот как ее характеризуют Крамник и Мур.

"Американская конституция - безбожный документ. Тем фактом, что она не содержит никакого упоминания о Боге и не вверяет федеральное правительство Божьей воле, она порывает со всеми предыдущими моделями письменных политических документов, включая Декларацию независимости, конституции различных штатных правительств и Статьи конфедерации. Она отделила церковь от государства с намерением положить начало эпохе, когда религиозные убеждения отдельного человека или отсутствие таковых не будут иметь никакого влияния на его пригодность к занятию выборной должности. Тем не менее, почти сразу же после того, как американцы предприняли революционный шаг, отделив цели правительства от воли Бога, они принялись искать путей в обход этого твердого решения".

Практике благословений в президентских выступлениях положил начало никто иной как первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон. Он же учредил обычай принесения президентской присяги на Библии, никоим образом не предусмотренный конституцией. Все это, в том числе и должность капеллана Сената, - всего лишь традиции, и Вашингтон вряд ли подозревал, какую окраску они могут приобрести в будущем.

Между тем, сам Вашингтон был далек от религиозного рвения, а другие отцы-основатели и составители конституции - еще дальше. Томаса Джефферсона, к примеру, вообще трудно назвать христианином - он был деистом, сторонником философской религии эпохи Просвещения, согласно которой вселенная создана Творцом, не принимающим прямого участия в ее эволюции и наделившим человека нравственным мерилом, залогом социального и морального прогресса. Все это были дети своего века, скорее гуманисты, чем христиане, о чем свидетельствует принадлежность многих из них, пожалуй даже большинства, к масонским ложам.

Но эти соображения были не единственными. Составители конституции имели большой опыт жизни в стране с настоящей религиозной мозаикой, и этот опыт был не всегда обнадеживающим. Так например, система правления в Массачусетсе долгое время была настоящей теократией, политическим господством религии, где потомки вчерашних пуритан, некогда гонимых в Великобритании, в свою очередь притесняли и искореняли всякое инакомыслие, и их методы были недалеки от инквизиторских, о чем свидетельствуют процессы против ведьм в Салеме.

С другой стороны, в большинстве южных штатов, откуда были родом, в частности, и Вашингтон с Джефферсоном, преобладающей религией была англиканская, официальная на ее родине, и приверженцы других верований опасались, что привычка к господству изживается нелегко.

Самым положительным был опыт Пенсильвании и Род-Айленда, где свобода вероисповедания гарантировалась конституциями штатов. Но такая гарантия вызывает доверие лишь в том случае, если государство изначально устраняется от какой-либо роли в религиозной сфере, и она становится исключительно сферой частной жизни. Отсюда следует необходимость полного отделения церкви от государства, запечатленная в первой фразе первой поправки к конституции: " Конгресс не должен издавать законов, относящихся к установлению религии или запрещающих ее свободное исповедание...".

Но если нововведения Вашингтона имели характер скорее духовной гражданственности, чем религиозности, очень скоро зазвучали куда более фанатичные голоса. Проповедники считали недопустимым, что христианский характер республики не отражен в ее основном законе, и объясняли разрушение некоторых американских городов в войне с Великобританией 1812 года национальным вероотступничеством. Многие полагали, что если не убрать из текста конституции роковую строку 6 статьи, к власти, чего доброго, могут прийти "паписты, язычники и евреи". В 1863 году, в разгар кровавой гражданской войны, протестантские проповедники во главе с Генри Бушнеллом, убежденные, что в катастрофе повинна безбожная конституция, провели две национальные конвенции с целью принять так называемую "христианскую поправку":

"Мы, народ Соединенных Штатов, смиренно признавая Всемогущего Бога как источник всего авторитета и власти в гражданских правительствах, Господа Иисуса Христа как Правителя всех наций, а Его явленную волю как наивысшую власть, с целью создания христианского правительства провозглашаем и учреждаем настоящую Конституцию Соединенных Штатов Америки".

Однако президент Линкольн, чьи речи пестрят упоминаниями о Боге, отказался одобрить эту поправку.

В действительности никто из составителей конституции не был настроен враждебно в отношении религии, и религия сыграла весьма положительную роль в истории американского общества по крайней мере дважды: в ходе кампании за ликвидацию института рабства и, столетие спустя, в борьбе против расовой сегрегации и дискриминации. Но одно дело - религия как частная идеология граждан, и совсем другое, когда за ней вся стоит мощь государства, оттесняющая меньшинства на позицию второстепенных граждан.

Авторы статьи в журнале Dissent и их единомышленники считают законодательную инициативу президента Буша опасной для духа, если не для буквы первой поправки. Во-первых, отмечают они, даже если преимущество церковной благотворительности перед государственной кажется интуитивно очевидным, это вовсе не значит, что оно доказано - авторы одобренного в Сенате законодательства не могут сослаться на реальную статистику. Во-вторых, для того, чтобы такая благотворительная деятельность осуществлялась без нарушения конституции, следует исключить возможность каких бы то ни было попыток обращения объектов благотворительности в свою веру, потому что такое обращение будет осуществляться фактически за счет государственных средств, на деньги налогоплательщика.

Но ведь вполне очевидно, что обращение в веру, придание нового смысла жизни человека, оказавшегося на дне общества, является главным орудием церковной благотворительности, гарантией, что человек, которому вернули веру в собственное достоинство, не оступится вновь. Таким образом, отдавая церковной благотворительности предпочтение перед государственной, ее следует лишить при этом эффективности. Да и не ясно, каким образом это можно осуществить и проверить - Сенат выделил рассмотрение этого вопроса в особый пункт и отложил на неопределенное время.

Но я хочу вернуться к более широкой постановке вопроса и к контрасту с Европой, уже упомянутому в начале. Нельзя не отметить, что в Европе, где религиозный накал не так силен, конституционные гарантии тоже не столь надежны. В Германии, в частности, существует так называемый "церковный налог" - деньги, взимаемые государством в пользу церкви в зависимости от объявленного вероисповедания налогоплательщика. Такой налог взимается, например, в пользу католической церкви, но не в пользу "свидетелей Иеговы". С точки зрения отделения церкви от государства такая ситуация совершенно противоправна: во-первых, государство берет на себя роль посредника в отношениях между церковью и верующими, а во-вторых, отдает предпочтение одним конфессиям перед другими.

Еще нелепее с современной точки зрения ситуация в Соединенном Королевстве, где монарх по традиции является главой англиканской церкви - тем более, что население современной Великобритании куда пестрее и разнообразнее, чем во времена Генриха VIII, когда эта практика была впервые введена, и значительный процент подданных королевы сегодня составляют, к примеру, приверженцы ислама.

Можно указать на исторические корни такого контраста Нового Света со Старым. В Америку, на территорию нынешних Соединенных Штатов, как правило переселялись в массовом порядке компактные религиозные меньшинства, гонимые у себя на родине в Европе. Религия занимала в их жизни очень важное место, и когда зашла речь об устройстве единого государства для этого спектра верований, строжайшее отделение церкви от государства было единственной мыслимой возможностью.

В Европе все складывалось гораздо медленнее и традиционнее, о чем свидетельствуют уже упомянутые гонения. Европа прошла через период длительных и кровопролитных войн с религиозной подоплекой, и научилась веротерпимости трудным путем - отсюда, надо полагать, и уже отмеченная прохладность европейцев к вопросам веры. Поэтому анахронизмы, вроде немецкого церковного налога или англиканства с монархом во главе, долгое время никого особенно не шокировали, но сегодня, в атмосфере множественности культур, производят впечатление недопустимой натяжки.

А если вернуться к России, то ее опыт скорее ближе к американскому, чем к европейскому, и урок должен быть очевидным. Отделение церкви от государства здесь - не роскошь, а насущная необходимость, потому что иного способа коммунальной жизни не существует. Упоминание Бога в гимне - совсем не то, что в речи президента. Человек - не дома в стране, с текстом гимна которой, если уж на минуту забыть о музыке, он принципиально не согласен.

В стране, населению которой конституцией гарантирована свобода совести, в том числе и свобода ни во что не верить, не может быть религии, которая претендует на приоритет перед другими и на особое положение в государстве, и это вдвойне справедливо для многонациональной и многокультурной страны, где такой фаворитизм потенциально чреват этническими конфликтами и расколами. Люди, живущие в стеклянные домах, не должны бросать камни.

Религия - это не только традиция, но и живое человеческое творчество. Беспристрастное государство должно охранять любую веру, не солидаризуясь с одной в травле соперников, со ссылками на традиции большинства и упреками в тоталитарности, потому что у совести нет большинства, она - всегда частное дело.

Что же касается тоталитарности, то Бог, для тех, кто в него верит, всегда правит миром тоталитарно, и любая живая религия формулируется в тоталитарных терминах. Мы ведь не меняем законов природы и морали посредством демократической процедуры. Основатель одной из мировых религий требовал от учеников все раздать, бросить семью и идти за ним. Сегодня его последователи не признают этого права за другими, они хотят оставить его за собой и разделить с государством. И тогда они уже не зовут нас сложить нашу свободу на алтарь - они приходят и берут ее силой.