РПЦ в политическом пространстве современной России.

Михаил Ситников

Некоторые историки придерживаются мнения, что государство первично по отношению к этносу. Это блестяще проиллюстрировано, пожалуй, лишь на российском примере. Только в нашей стране режиму удалось сформировать новую “нацию” — советский народ, который, лишившись привычной идеологической опоры в годы перестройки, готов сегодня принять что угодно взамен. А такая готовность способствует поддержанию общества в состоянии высокого риска вернуться к тоталитаризму.
    Несмотря на социальную неопределенность нынешний период российской истории вполне можно назвать временем откровений. Конец века, конец тысячелетия стал для одной из последних империй критической точкой, тем периодом, лишь пережив который можно будет определенно говорить о направлении дальнейшего развития культуры и социума. Так что же, продолжение следует?
    Если исходить из некоторых особенностей политических и экономических новообразований в стране, то, по видимому, да. Кроме, сохранившихся с советских времен и приспособившихся к новым условиям экономических монополий и криминальных теневых структур, достаточно ярким примером такого рода новообразований, можно считать клерикальные структуры. Судя по всему то время, когда стало возможно употреблять термин “клерикальные”, уже наступило, так как централизованные еще недавно лишь по каноническому признаку многочисленные организации, например, Московской Патриархии, представляют единую, достаточно мощную общественно-политическую силу, участвующую в администрировании.
    В продолжение жесткого периода адаптации в мире “коммунистического кесаря”, религиозные организации России, в отличие от аналогичных в Европе и Америке, десятилетиями оттачивали социалистическую интерпретацию православия, приобретая одновременно признаки аппарата, который обслуживали. В обмен на использование авторитета религии для поддержания состояния национального самодовольства, государство гарантировало церкви легитимность.
    К агентурной сети КГБ, борющейся “за мир во всем мире” принадлежали представители практически всех существующих в России вероисповеданий. Но то обстоятельство, что наибольшее количество религиозных деятелей, служивших, мягко говоря, не тому, кому требовалось, принадлежало к Московскому Патриархату, разумеется не может свидетельствовать о какой-то особой предрасположенности к сексотству именно православных. Просто их многочисленность и авторитетность крупнейшего вероисповедания послужила причиной того, что выбор богоборческой власти в ее стремлении иметь собственную церковь пал на РПЦ.
    После декларации религиозной свободы в 1990 году, церковно-административный аппарат был обречен на определенного рода инерцию, преодолеть которую было не под силу большинству иерархов. Административная структура религиозной организации, члены-функционеры которой впитывали основы своего мироощущения под чутким руководством безбожников, представляет сегодня результат этого эксперимента, и дух партийной администрации сохраняется в этой религиозной структуре до сих пор. Потому нет ничего удивительного, что инерция тоталитарного сознания преодолевается Патриархией в больших муках, нежели другими религиозными объединениями России.
    Московский Патриархат, включающий епархиальные управления на территории России и за рубежом, является сегодня единственным, сформированным в СССР крупным аппаратом, которого не коснулись никакие преобразования. Однако, когда нынешние аналитики делят политические силы России на власть и оппозицию, они отчего то не замечают присутствия в этом противостоянии третьего действующего лица, хотя роль его в формировании общественных настроений недооценивать невозможно.
    В новом религиозном законодательстве недвусмысленно отмечен особый вклад православия “в становление российской государственности”. Хотя, казалось бы, какой смысл церкви стремиться к признанию заслуг такого рода за последние семьдесят лет? Конкретное указание в законе на государственный характер российского православия, противоречит одновременно и Конституции, и соборным уложениям самой церкви. Одним из объяснений этого несоответствия можеть быть то, что за принятием нормы скрывалось намерение группы иерархов РПЦ стать альтернативой Политбюро в виде “коллективного Ришелье” при нынешней власти. Подчеркнутое преимущество православия перед остальными вероисповеданиями в правовом плане, на этом фоне видится уже не самоцелью, как это может показаться, а лишь средством для достижения иных — реальных целей крупнейшего религиозного объединения страны.
    Принятие нового законодательства о свободе совести было воспринято широкими кругами российской общественности крайне безответственно. Это свидетельствует о непонимании обществом остроты ситуации, о незрелости общественного сознания и неподготовленности к фактическому вступлению в фазу какой бы то ни было демократии. Мало кто придает значение таким деталям, как участие в идеологических мероприятиях красно-коричневой оппозиции представителей отделов Патриархата, избранного властью для осуществления духовного окормления России.
    Признаки того, что церковь успешно ведет самостоятельную политическую игру, наблюдаются давно и повсеместно, и эта политическая активность может иметь довольно простое объяснение.
    За время, прошедшее с первых лет “перестройки” многие секреты крупнейшей религиозной организации России стали достоянием гласности. Не осталось сомнений в том, что Русская Православная Церковь Московского Патриархата — на сегодня единственная, сформированная в годы советской власти структура, не подвергавшаяся никаким изменениям в непростом процессе демократизации страны. В организации, созданной под контролем Сталина и Берии, до сих пор действует строгая средневековая иерархия по партийному принципу. Она объединяет представителей церковной номенклатуры, воспитанных под руководством КГБ, в преследовании общих интересов — власти над громадной религиозной и административно-хозяйственной организацией, каковой является Русская Православная Церковь. До сих пор с учетом этого удавалось с высокой вероятностью прогнозировать развитие событий. Когда в 1995 году Московская Патриархия заключила “соглашение о сотрудничестве” с МВД, заявив таким образом о новом подходе к статусу религиозной организации, стало ясно, что начинается кампания по внедрению новой идеологии. События развивались последовательно – не слишком стремительно, неброско, но и с неуклонной последовательностью. Требовалось вызвать устойчивую привычку у общества к присутствию церкви на политической арене, и действительно, вскоре она стала восприниматься гражданами естественным участником политических событий. Например, через год, в Новосибирске, при Высшем военно-командном училище ВВ МВД РФ открылся факультет "Духовно-нравственные основы российского воинства". Пять отделений – литературное, художественное, поисковое, музыкальное и объединение "Русь Державная" – опирались в своей работе на три основные идеи: православие, державность государства российского и святость воинского долга.
    Под чутким руководством Отдела по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными учреждениями при Московской Патриархии стали появляться православные военные части, набор в которые производится военкоматами по вероисповедному признаку. Выступая в одной из таких частей, Патриарх отметил даже, что “воинский долг и подвиг имеет в настоящее время особенно важное значение и требует от тех, кто принимает его на себя, особо серьезного отношения к сохранению православной традиции российской государственности” (8 ноября 1997, в/ч МО МВД РФ).
    Явлением того же порядка была широко известная акция Московского Патриархата по поддержке развития ракетного вооружения, когда ядерные боеголовки, прямое назначение которых — истребление человечества, сравнивались одним из иерархов с “ангелами, оберегающими жизнь на земле”.
    Участие Московской Патриархии в формировании внутриполитического климата России стало принято освещать с помощью средств массовой информации. Однако, не все СМИ пользуются на этом поприще успехом у церкви. Часто, в случаях, когда журналисты не следуют славным традициям привычной советской буффонады и проявляют “ненужный” интерес к общественно-политическим акциям церкви, на их головы сыплются “анафемы”, бывают случаи прямых оскорблений действием.
    В Красноярске, например, местный епископ, в День поминовения памяти жертв политических репрессий анафематствовал присутствовавших на церемонии сотрудников телекомпании “Афонтово”. Во время съемок на Валааме священником была разбита телекамера съемочной группы “Мир”. В Москве подобным образом пострадали журналисты “Времечка”.
    Разумеется, на более высоком уровне используются менее изуверские меры пресечения инициатив СМИ. Однако, общее для всех эпизодов то, что религиозное объединение, получив возможность быть социально активным и использовать СМИ, не забывает о “регулировании стада” — осуществляет нажим на средства информации. А это уже повадка власти, к участию в которой так стремится администрация РПЦ МП.
    Сотрудничество с отдельными фракциями Государственной думы, депутаты которых с удовольствием используют церковный авторитет для придания веса собственным аргументам вынуждает порой некоторых представителей Московской Патриархии к весьма безответственным действиям. Антикультистская кампания, которую проводят совместно депутат Госдумы Кривельская и руководитель Центра св. Иринея Лионского при МП Дворкин, возможно и была причиной того, что известный антикультист заявил корреспондентам германской газеты “Berliner Zeitung”, что предложенный Ельциным на пост премьер-министра Сергей Кириенко принадлежит к сайентологической секте, отрабатывая таким образом поддержку своих позиций со стороны коммунопатриотов, внезапно загоревшихся православными идеями при недавнем судебном разбирательстве.
    Подчеркивая исключительность своего вероисповеднического и исторического права на регламентирование духовной жизни, РПЦ МП делает попытки политического регулирования норм, по которым живет и светское общество. К ужасу многих верующих, аргументы при этом часто носят не политический или гуманитарный, что выглядело бы естественнее, а канонический или евангелический характер. Смешивая канонические установления, выработанные церковью в средние века с нормами светского общежития сторонники клерикализма настолько увлекаются, что отрываются от реальности в достаточно серьезной степени.
    Среди примеров политических действий церкви, ради “охранения основ Православия”, можно назвать попытку введения духовной цензуры на средства массовой информации и директивное вмешательство в планы телекомпании НТВ в ноябре 1997 года. В последнем эпизоде, в частности, не было никакой возможности скрыть от общественности единение официальной церкви с красно-коричневыми, что однако не помешало церковной администрации стоять до конца: даже в официальном заявлении Священноначалия было выражено мнение, что выступившие в пикетах в Останкино фашистские и националистические представители, суть достойные люди, защищающие таким образом православие. Попытка запретить фильм превратилась в рекламу, благодаря которой его посмотрела вся страна.
    Таким образом администрация церкви, еще раз продемонстрировавшая свою неспособность стать полноценным компаньоном постсовесткой реакции, тут же попыталась “взять реванш” посредством участия в проведении земельной реформы. С высокой долей вероятности можно ожидать, что отношение церковного руководства к введению права собственности на землю в России будет созвучным мнению депутата от “Народовластия” Николая Рыжкова, изложенному в его обращении к Патриарху (№ 57-394 от 10 декабря 1997), где он пишет, что “это отнюдь не экономический вопрос. Речь идет об исторических традициях общности и соборности, которые укоренились в России за многие столетия и которые помогли русскому народу выжить в тяжелейших природных условиях и недружественном окружении”.
    Реформа с введением в России законных гарантий права собственности на землю, неудобна церкви так же, как и коммунистам. В случае принятия такого закона можно почти с уверенностью ожидать ускорения роста производства. Это повысит актуальность целесообразного использования участков, и тогда этически и экономически оправданное использование земельных угодий приобретет превалирующее значение. С появлением грамотных в хозяйственно-правовом плане землепользователей, у церковных землевладельцев появятся серьезные проблемы с претендентами на землю, которой у РПЦ МП немало.
    Принимая активное участие во внутриполитических процессах, Московская Патриархия не чурается и экономического предпринимательства. Надо сразу оговориться, что речь идет не об издании религиозной литературы или производстве церковной утвари; и даже не о создании коммерческих предприятий для извлечения прибыли, которую можно было бы употребить на дело милосердия и просвещения. Речь о нескольких довольно крупных аферах, освещенных в российских и зарубежных средствах массовой информации, где известные иерархи либо сами являются центральными фигурами, либо имеют к этому непосредственное отношение.
    Таковыми можно назвать широко известные “табачно-водочное”, “банковское”, “гуманитарное” и иные дела. До сих пор нет полной ясности в том, что же происходило летом 1997 года вокруг “Banka-di-Roma”, однако то, что “верхние” слои РПЦ МП были основными учредителями организации АО МЭС, пытавшейся купить римский банк, предложив на аукционе 1 миллиард долларов США, никаких сомнений не вызывает.
    В последнее время, после ряда неудач на политическом фронте, крупнейшая религиозная организация России сосредоточила свое внимание на области приобретения прав собственности в отношении “валюты” общекультурного значения — памятников древнерусского зодчества, уникальных икон, драгоценной церковной утвари, находящихся в музейных фонлах РФ. Представители религиозных организаций Московского Патриархата на основании указа президента и постановлений правительства о передаче им церковного имущества выдвигают требования об отчуждении музейных фондов. Несмотря на то, что это противоречит федеральному законодательству, “телефонное право”, действующее среди российских чиновников, нередко позволяет осуществлять такую передачу, после чего возникают судебные дела, которые, как правило, к возврату собственности государству не приводят.
    Практически все церковные ценности, награбленные большевиками после октябрьского переворота 1917 года, за исключением тех, что были проданы ими заграницу, состоят сегодня на учете Гохрана и представляют собой общенациональное достояние культурного значения. Приобретение церковью права собственности на них означает обладание аргументом, не подвергаемым никакой девальвации во времени, а следовательно и гарантией нового уровня авторитета.
    Кроме памятников РПЦ МП достаточно успешно приобретает землю.
    Показателеным примером этого является недавняя история с полигоном в Бутово, под Москвой. Место захоронения тысяч безвинно расстрелянных во время репрессий москвичей, предназначенное для создания мемориала федерального значения, было приобретено во владение Патриархией. При этом передача земли из фонда ФСК новому владельцу осуществлялась по решению о предоставлении для строительства храма 18 гектаров, вынесенному комиссией, включающей в себя представителей администрации Московской области, викария Патриарха — архиепископа Арсения с сотрудниками МП и одного представителя ФСК — руководителя службы из областного управления.
    В этой ситуации нельзя не учитывать такого фактора, как наличие у определенных кругов церковной администрации общих интересов с их недавними “хозяевами”, а именно — бывшей советской номенклатурой, оказавшейся в оппозиции молодому демократическому государству. Отсюда и необъяснимые поначалу, “странные” и доверительные письма иерархам от Рыжкова, Зюганова, Жириновского и других представителей оппозиции, договоры, заключенные с экс-министром МВД Куликовым.
    Не оставляя попыток, направленных на участие во власти, РПЦ МП окончательно переориентировалась на оппозицию. Активное сотрудничество церковной администрации с коммунистами и иными оппозионерами, которое особенно явно наблюдается на протокольном уровне, происходит в нарушение всех этических и моральных норм, не говоря о правовых. Несмотря на это РПЦ МП до сих пор играет серьезную роль в формировании общественных настроений, сотрудничая в этом плане с националистическими группами и остатками советской номенклатуры.
    Согласно российскому законодательству Московский Патриархат, как и любая другая религиозная организация, отделен от государства, и предпринимая недавние “эксперименты” по сотрудничеству с РПЦ МП, демократическое государство подвергало себя неоправданному риску, так как рассчитывало на помощь силы, заведомо не заинтересованной в его развитии и прямо содействующей возврату к старым порядкам, так как существование РПЦ МП вне косного общества крайне затруднено.
    Благодаря тысячелетней традиции христианство приобрело в России характер национального признака: Россия — Православная Русь, россияне — православные. Даже полиики, выступая, стараются лишний раз подчеркнуть, что они в той или иной мере православны, а потому обладают определенными преимуществами перед теми, кто подобного не заявляет.
    Каким же образом учение о любви и открытости всему миру, преобразовалось в России в обособленное православие, которое используется в виде аргумента с прямо противоположной христианству целью — для изоляции, подчеркивания неких преимуществ перед другими вероисповеданиями, культурами, народами? По видимому, свою роль сыграли здесь и остатки языческого сознания в генофонде народов России. Этим в какой-то мере можно объясненить, почему живое, жизненное учение Христа превращается в нашем сознании в комплекс застывших средневековых обрядов, догм, рожденных некогда под давлением обстоятельств, запретов, а иногда и откровенных фобий. Языческая склонность к мифологизации явлений наблюдается в России до сих пор, и нынешние наши представления о религии и Церкви — тоже не исключение.
    В российском обществе насаждено представление о Церкви, как о надмирным государстве с такими же, как наши, земные порядками — иерархией, методами и угрозами; что рекомендации иерархов церкви по решению светских общественных, а тем более политических проблем, обладают непреложным авторитетом.
    Таким же заблуждениями являются представление о магической силе мощей, оставшееся от языческих культов, в отличие от веры в милосердие Божие; или впечатление о Церкви, по сверкающим драгоценностям облачений ее иерархов.
    Но самое прискорбное в том, что за истинную церковность охотно принимается ее имитация — пресловутая идеологию исключительности, непогрешимости и неоспоримости правоты РПЦ МП во всем.
    Ряд новых мифологем в отношении Церкви этим далеко не исчерпывается, и искаженные представления о ней, как о религиозно-политическом ордене, неизбежно влекут за собой множество негативных последствий. Прежде всего, возможность для недобросовестных политических групп манипулировать общественным мнением, ссылаясь при этом на церковные авторитеты. Нередко это удается делать именно потому, что из-за подмены в советское время евангельских ценностей обрядоверием, а Божественного авторитета — авторитетом церковных деятелей, большинство верующих ныне верят не в Бога, а в епископа, который, не всегда безупречен, а иной раз, как и любой мирянин может оказаться просто неверующим.
    Исходя из событий последних лет приходится констатировать, что администрация РПЦ МП, основательно связанная с остатками советской номенклатуры на местах и поддерживаемая нынешними властными структурами, почти заполнила ту государственную нишу, которую ранее занимала коммуно-идеологическая машина. Будучи связующим звеном между властью и остальными уровнями и социальными слоями России, она представляет собой основу для возникновения новой идеологии национально-патриотического возрождения России. Тем более, что исторические и духовные основы христианства были преобразованы ею в собственной доктрине неузнаваемо. Это, разумеется, вызывает негативные процессы и внутри самого религиозного общества, поэтому вероятность раскола между российскими православными возрастает с каждым новым “подвигом” Московской Патриархии.