Молчание

В этой небольшой зарисовке описывается эпизод из жизни россиян в 2010 году, с допущением, что в 2005 году после глобального кризиса 2003 (который, кстати, в силу долговых выплат и износа основных фондов достаточно вероятен) к власти приходят сторонники так называемого православного фундаментализма.

Это не бесплодная фантазия. Ознакомившись на просторах Интернета со статьями В.Н. Морозова, одного из лидеров Воскресенского православного братства и, по православным меркам, далеко не одиозной и не уникальной личности, я пришёл в ужас. В сборнике статей вы можете ознакомиться с восхитительными в своём роде примерами ультраортодоксальной публицистики, обрисовывающих основные отличительные признаки православного государственного идеала (с точки зрения автора, которая в немалой степени основывается на его своеобразнейшей интерпретации святоотеческих поучений). Отображённые в статьях реалии воплощены со всей красочностью в зарисовке.

В зарисовке намеренно игнорируется наличие внешних факторов, не способствующих установлению православной диктатуры в России (главным образом - противостояние Запада) в целях придания повествованию достаточной ясности, отчётливости и сконцентрированности на основной проблеме.

Владимир Евгеньевич рылся в книжном шкафу. Часть книг была отброшена на пол, а часть он выкладывал на стол. Последняя стопка была существенно меньше. Там в основном была русская классика и давно прочитанные богословские книги. А внизу, на полу, валялись Мопассан, Бальзак, Хемингуэй, Гессе. Но больше всего, конечно, было детективов издания конца девяностых годов.

Эти книги были куплены ещё в то время, когда Владимир Евгеньевич Чащихин работал переводчиком в московском филиале одной западной фирмы. Впрочем, его служебные обязанности включали в себя также и работу референта. Он готовил документы для переговоров, часто вёл их в отсутствие необходимых сотрудников, несколько раз ему даже поручали ездить в Германию и решать пикантные ситуации, требующие хорошего знания языка и в то же время умения подать себя. Чащихин пользовался в фирме заслуженным авторитетом, но и начальство не оставалось в долгу - он особо и не нуждался, если учесть, что в семье был только один ребёнок, а жена неплохо подрабатывала репетиторством как вузовский преподаватель математики.

Так продолжалось четыре года - с того времени, как он нашёл эту работу после августовского дефолта девяноста восьмого вплоть до безобразий 2003 года - финансового кризиса, совпавшего с рядом наводнений, землятрясений и полного неурожая по всей многострадальной стране. Произошедшее в последуюшие два года до сих пор толком не могло уложиться в его голове. Зато уложилось другое. В кризисный период, когда стране было в буквальном смысле нечего есть, телекоммуникации и транспортная система практически не работали - именно тогда начала набирать силу новая партия. Воскресенская православная.

На досрочных выборах весной 2005 он лично сделал другой выбор, в пользу более либеральной партии, следуя примеру большинства своих знакомых. Но голодная страна, даже относительно просвещённая часть её народа, сделали другой выбор. Популярные до того партии были бессильны - привычные им средства воздействия на населения оказались бесполезны. А кроме того, резонанс в обществе был настолько высок, что не дожидаясь результатов выборов, "воскресенские" пошли во многих городах, включая и Москву, громить правительственные здания. Центризбирком не решился фальсифицировать результаты, да, наверное, ошарашенные неслыханным кризисом политиканы и не могли этого толком организовать, и в результате к власти пришла партия, до этого прикрывавшаяся лозунгами "восстановления традиционных русских ценностей" и "улучшения жизни населения через поддержку Церкви". Президентская должность была ещё до этого временно упразднена и страной стал управлять православный премьер-министр - Морозов.

Поначалу её меры были необычны, но понятны и приемлемы для столь чрезвычайной ситуации. Был практически перекрыт выезд из страны, приостановлена работа банков, в города введены войска, которые ещё с путинских времён были наполнены генералами и офицерами, настроенными в религиозно-патриотическом духе. Временно народные беспорядки были приостановлены, а беднейшим слоям населения раздавалась еда из военных запасов.

А потом православная на две трети Дума начала принимать законы. И вот тут начался ужас, всё усиливающийся за последние пять лет, несмотря на относительное восстановление экономической стабильности в стране. Вчера, например, Рома, его сын-одиннадцатиклассник предупредил его о том, что православное братство района проводит обыск по указанию свыше с целью обнаружения небогоугодных книг, изъятия оных и уведомления о наличии таковых неблагопристойностей властям.

К "небогоугодным" книгам относилась вся художественная литература, кроме русской классической XIX века и избранных, специально оговорённых произведений отдельных европейских авторов, а также вся историческая, философская и публицистическая литература кроме православной. Исключения делались изредка по благословению патриарха, утверждённому всесильным министром пропаганды, для специалистов - филологов и историков. Но тех сыскари шпыняли особенно нещадно за малейшее отклонение от списка, указанного в бланке прошения о работе с книгами - ибо в глубине души завидовали их возможности ознакомиться с запретным.

Последствия были самые разные. От недели дополнительных работ в местном православном братстве (на деятельности которых и строилась медленно поднимающаяся с колен экономика) вплоть до пожизненной каторги, если будет обнаружено, что ты распространял небогоугодные книги.

Расставив всё разрешённое по местам, Владимир Евгеньевич отдышался и взглянул на себя в зеркало. Его внешность не испугала его: хоть лицо и было немного осунувшимся, а лысина несколько портила общий вид, он оставался довольно видным мужиком. Поправив волосы на голове, он снова принялся за работу. Побросав книги в беспорядке в картонный ящик от давно конфискованного властями "сатанинского изобретения" - видеомагнитофона, Чащихин вынес его на лестничную площадку и поставил недалеко от двери примерной православной семьи, уехавшей на паломничество в Сибирь на три недели. После чего он вернулся в квартиру, но дверь закрывать не стал. Жена уже навострилась и начала читать вечернее правило. Он сам имел право этого не делать: была лазейка в "Новом Домострое", одном из первых постановлений нового правительства, что можно выполнять работу по дому в ущерб молитве, если в этот момент молится кто-то из членов семьи. Поэтому многие семьи, специально на случай внезапного влома в квартиру, - в буквальном смысле слова, поскольку железные двери было иметь запрещено, а деревянные православным братьям было позволено ломать - не меняли перегоревших лампочек в каком-нибудь одном месте.

Его собственная семья была далеко не на хорошем счету - сын несколько раз за последний год пропускал воскресную службу, а справку о болезни от знакомого врача получить не удалось - его насильственным образом перевели по правительственной программе "Милосердие неимущим" куда-то на Дальний Восток, и вместо него сидела старая бабка, которая больше всего боялась за своё место; к тому же ей нравилось, что в стране снова установился крепкий порядок: никто не шастает по дворам по ночам, нету рекламы по телевизору (только иногда вкрапление молитвы между наспех снятым сериалом на библейскую тему и церковными новостями), никто не ставит в пример западных коллег и не требует "привести свою квалификацию в соответствии с европейскими стандартами" - чего ещё от жизни нужно?

-Пап, они идут! - шепнул Рома, вбегая в комнату к отцу.

-Сколько их? - спросил Чащихин-старший.

-Четверо. Пашка с ними.

Павел Дьячков был грозой всего их микрорайона. Пять лет назад этот двенадцитлетний беспризорник не имел никакого понятия о церкви, но, быстро смекнув что к чему, стал регулярно ходить в храм, хотя ровным образом ничего не понимал в церковной службе и догматах. Но он был от этого освобождён, когда вступил в православное братство в четырнадцать лет.

Православные братства были наиболее мелкой структурой власти - симбиоза государственного и релизиозного аппаратов. Они формировались из одного или нескольких соседних приходов. Монастыри имели отдельные братства. В братства принимали с четырнадцати и, как правило, люди в них не задерживались в них после тридцати. Братию не призывали служить в армию, брату были обеспечены примерно те же права, что и у дружинника советских времён. После двадцати пяти можно было почти беспрепятственно (получив, естественно, письменное благословение духовника прихода) поступить в любой вуз в стране - впрочем, это зависело от престижа конкретного братства. Но некоторые предпочитали либо пойти рабочим на один из возрождающихся в стране заводов, либо подняться вверх по служебной лестнице. Можно было стать главой братства, или сразу быть делегированным наверх, в семинарию. Закончив её, можно было сразу стать священником - а это царь и бог целого прихода! Были и более заманчивые возможности. Для таких, как Паша Дьячков, кто в семинарию не вписывался определённо, потому как без протекции главы братства завалил бы последний зачёт по церковнославянскому. Но если на школу братство ещё могло воздействовать, то убедить семинарию принять безграмотного в этом плане - безнадёжное дело, нужны были связи более высокого уровня. Скажем, знакомый епископ.

Сложнее было Роме Чащихину. В братство он сначала не хотел идти. Но после долгих уговоров отца, что "так нужно" - решился. Но не приняли. Потому что когда на вопрос главы братства во время собеседования "а почему грешно иметь отношения с женой, не имея целью чадородие?" он попытался провести какую-то логическую связь между заветами Христа, общечеловеческой моралью, здравым смыслом и этим "грехом", отец настоятель грубо оборвал его и сказал:

-Нечего тут мудрствовать. У кого мудрость была, тот уже всё наразмыслил, что надобно было. А ты кто такой, чтобы размышлять? Твоё дело верить, молчать да повиноваться Господу, Церкви и Отечеству. Пошёл вон отсюда, в братстве тебе делать нечего.

А глава братства прибавил:

-Ты смотри у нас, книжонок читай поменьше, а то башка распухнет да разлетится в стороны.

Тут была скрытая угроза привести в исполнение один из указов правительства "уничтожать физически всех, кто угрожает вере и отечеству". Москва была ещё более-менее цивилизованной, но на Дальнем Востоке частая пальба из двухстволки была обычнейшим делом в последние годы.

И теперь Паша Дьячков пришёл к ним домой. Не здороваясь ни с кем, он бросил "мир дому сему" и тут же начал рыскать по ящикам стола.

Прошло около получаса. Все ящики стола были выдвинуты, из гардероба выкинуты все вещи, на кухне вся посуда была вытащена на стол (при этом была, разумеется, разбита пара тарелок). Паша злобно рыскал глазами по сторонам, но не мог найти ничегошеньки. крамольного. Наконец он крикнул своим клевретам:

-Парни, выйдете на секунду. Мне поговорить надо, - добавил он с иезуитской интонацией.

Парни хитро улыбнулись и вышли. Все знали, что это значит. Потом, если кто-то из Чащихиных решит пожаловаться на Дьячкова за то, что он сейчас собирался сделать, то тот может сослаться, что его помощники ничего не видели. И те поклянутся на Библии. И это не будет враньём.

-Значит так, говно интеллигентское. Я знаю, что книги у вас дома есть. То есть сейчас их, конечно, здесь нет, и тех конкретно книг, про которые нам доложили, уже и не будет, но будут другие - вы, интеллигенты, без книг не можете. Поэтому либо вы сдаёте их сейчас добровольно и пишете объяснительную, как они у вас оказались, либо в следующий раз будут обыскивать люди серьёзней и предупредить вас уже никому не удастся. И тогда уж будет каторга.

-В квартире нет никаких книг, - медленно произнёс Владимир Чащихин.

Пашка внимательно посмотрел на Чащихина-старшего. Затем размахнулся и ударил его с размаху по лицу. В этот момент Роман вскочил и, словно тигр, бросился на Дьячкова. Он уже был готов растерзать того, но отец, одной рукой держась за лицо, второй пытался оттолкнуть сына от Дьячкова и делал первому знаки, чтобы тот молчал и не подумал звать на помощь. Кого? Кто решиться пойти против человека братства? Отвечать на удар Владимир Евгеньевич не собирался - он был выше того, чтобы бить мальчишку, а главное, он понимал, чем это может всё кончиться: у православных спецслужб он был не на самом хорошем счету.

Покачав головой, Пашка процедил, смотря на стену:

-Мы ещё встретимся.

Через несколько дней, в воскресенье, вся семья Чащихиных отправилась в районный приходской храм на литургию. В притворе храма стоял небольшой стол. За ним сидел всесильный Алексей Заславский, глава православного братства их района города Москвы. На столе были разбросаны бумаги - отчётности по посещаемости храма. Кроме того, на столе лежал нотбук - большая редкость, ибо все персональные компьютеры давно были полностью конфискованы, а Россия была отключена от Интернета со времён установления православной власти. Но, разумеется, конфискованная церковью техника активно использовалась представителями власти. Правда, к компьютерам был непосредственный доступ только у глав братств, которые изредка доверяли работать на ним молодёжи.

Впрочем, на кухнях иногда обсуждали ставший известным случай (и в своё время соответствующе поданный в официальной прессе) о том, как семнадцатилетний парнишка из Ленинграда умудрился починить давно спрятанный старый модем, выйти в Интернет ночью, когда он якобы набирал на компьютере текст святоотеческих поучений и связаться с какими-то финнами, которые через финские власти помогли ему перейти границу в карельских лесах и впоследствии стать достаточно известным на Западе, опубликовав его воспоминания, записанные на диктофон, под названием "Православная Россия". Рома бы с удовольствием устроился работать на компьютере - но его к братству и близко не подпускали, как уже говорилось выше.

Чащихин-старший первым приблизился к столу, как только подошла очередь.

-Ваш паспорт, брат.

Владимир Евгеньевич неровным движением руки положил паспорт на стол. Заславский посмотрел на фотографию, затем на лицо Чащихина, сделав отметку в бюллетене посещаемости.

Формально в церкви стояли скамейки. Но все они были сдвинуты в один угол, где сидел за продажей свеч церковный староста, который запоминал, кто из прихожан садился в течение службы. Поэтому фактически никто, кроме стариков сидеть не мог: это потом отражалось в личном деле, могли выгнать с работы.

Через два с половиной часа, на выходе из храма, глава братства возвращал паспорта прихожанам. Правда, если он видел, что у них рассеянный взгляд (значит, в церкви не о Боге думали!), то мог спросить, перед тем как отдать паспорт:

-Брат, а какое евангелие (т.е. какое из четырёх - И.Д.) читали сейчас на богослужении?

Или:

-Я сидел здесь, охраняя спокойствие храма Божьего, брат мой, и не имел возможности расслышать, какие псалмы читались сегодня?

Если ответ был неправильным, паспорт могли и не вернуть. А это означало, что нужно будет позорно подождать в притворе, пока не пройдут все прихожане (если покинешь храм и вернёшься потом - не впустят), и долго просить прощения у Бога, совершить публично епитимью перед дверьми храма (церковное наказание, обычно в виде земных поклонов).

Но даже если паспорт и не отнимут, отметки в церковном деле не миновать. А это означало вычет из заработной платы, верное увольнение при массовом сокращении кадров в будущем, проблемы с трудоустройством и продвижением по службе. Читатель может спросить - а что, в стране не существовало частных предприятий? Формально очень многие предприятия были частными, но реально они были настолько задушены церковными поборами и налогами, а также требованиями, чтобы значительная часть рабочего дня посвящалась молитве, что в конце концов предприниматели были вынуждены смириться с потерей реальной власти и большей части прибылей и переходом предприятий под патронаж государства.

Кроме того, многим фирмам, ранее ориентированным на Запад, теперь пришлось закрыться, потому что никаких контактов с зарубежными странами на массовом уровне не было и в ближайшие годы не предвиделось. "Да и кому они нужны, - спрашивали власти в интервью западным газетам, - если даже при дерьмократическом режиме большинство граждан не могло себе позволить выехать за границу? Почему же тогда мы должны позволять элите наслаждаться этим незаслуженным правом?". Вообще, в новой России слово "наслаждение" было почти табу. Всякое наслаждение и услаждение себя есть греховно, говорили священники. В брак позволено вступать только с целью чадородия, жить нужно только ради страданий во Христе.

В общем, православная жизнь в благословенной Богом стране протекала своим чередом. Теперь уже никакие тлетворные западные влияния не могли помешать России на её историческом пути.