Кат Фролов и православный иерей Сергей Дмитриев

Катами в старину на Руси палачей звали. Были времена, когда не генералы боевые и не мастера искусные, а каты кровавые эпоху олицетворяли. В конце 70-х годов XIX века всем был известен царский кат Фролов, потому что тогдашний самодержец Александр II к виселице питал родовое пристрастие. В петле оппонентов своих, противников помещичьего абсолютизма, душил. Упивался последними страданиями поборников социальной справедливости. Родитель его, Николай II, с искренней любовью к процессу и знанием дела задавил вождей декабризма, обещая удивить весь мир гуманизмом. А сынок дальше пошел. Это с его согласия петлей казнили за сопротивление властям. Тела казненных запрещали потом хоронить по-людски, зарывали на скотомогильниках. Это с его согласия вешали под разгульно-пьяную музыку “Камаринской”, не завязывая глаза очередным, воочию показывая мучения удавленных товарищей. Так было с Дмитрием Лизогубом, Валерианом Осинским и другими народовольцами. Потом уже батальонные барабаны забили на эшафотах революционеров походный марш, когда венценосного любителя человеческих смертных мук динамитное возмездие раскроило на куски. А еще любил коронованный садист оппозицию в тюремных одиночках гноить. К старым страшным тюрьмам вдобавок два новых мрачных централа в окрестностях харьковских построил, где на индустриальной основе хоронили заживо недовольных существующими порядками. Вакансия убийцы политических, при всем тогдашнем бытовом монархизме, была свободна. Среди мрази уголовной с большим трудом пришлось отыскать исполнителя приговоров императорских судов, потому и возили ката Фролова, единственного в своем роде, по всем городам России, где топоры плотников выводили виселичные перекладины.

Кто бы мог подумать тогда, что у этого гнусного палача найдутся сподвижники через полтора века. И не среди отбросов человечества, а в церкви православной, в храме божьем, под иконами милосердной богоматери, среди проповедей добра и смирения. В Тверской епархии православный иерей Сергий Дмитриев с паствой обратились к власть имущим с настоятельными призывами переименовать улицы Твери, которые носят имена погибших революционеров-народовольцев А.Желябова, С.Перовской, С.Халтурина, А.Ульянова. Люди “божьи” безапелляционно поставили знак равенства между сегодняшним кавказским террором и Народной Волей, приравняли, так сказать, борьбу за социальную справедливость народовольцев к нынешним захватам заложников, взрывам самолетов и прочим убийствам мирных российских граждан. Кат Фролов позвонки и аорты рвал народовольцам петлей, а братия православная уже после смерти расправляется с именами народных заступников, павших от палаческой руки. Непонятно только, из каких заветов божьих и апостольских они черпают указания к подобному действу. Где тут евангельское смирение и прощение, сострадание и человеколюбие? Сыплют православные погромными фразами на манер подкаблучных правительству “общественных” организаций, гудят как телевизионные дудки “демократии”. И даже справочку приложили в конце послания своего с перечнем нанесенного невосполнимого ущерба от революционной деятельности. Лихо они с цифирью этой обернулись — число убитых во время взрыва в Зимнем дворце возросло в шесть раз. На месте восьми погибших солдат Финляндского полка появилось “более пятидесяти человек”. Передергивают, чтобы под шумок псевдообличительной вакханалии дельце свое обстряпать ловчее. Только это уже не от бога. Заказ они от властей выполняют. Даром, что ли, церковь православная несметные подачки от казны и от капитала получает. Отрабатывать им теперь надо субсидии, в том числе и в грязной идеологии, в осквернении социального протеста и революционной истории. А обману глобальному они у нынешних заокеанских “земных богов” учатся. А там все ложь наглая, от носоглотки Моники Левински до иракского оружия массового поражения.

У этих же всесильных создателей и покровителей богатств неправедных учатся православные тверяне и двойным стандартам, наглым и нечестным. Абсолютно неуместен и несправедлив их прокурорский тон, обличительный пафос в адрес террора народовольцев без упоминания о злодействах власти императорской. Царь Александр II был первым террористом. Это по его приказу, в упор, по всем правилам военного искусства армейские команды расстреливали крестьянское недовольство грабительской отменой крепостного права. Одно только массовое убийство крестьян казанской деревни Бездна в 1861 году чего стоит. Более сотни человек уложили служивые на месте по приказу венценосного террориста в один момент, а потом без суда убили сельского вожака. Или жизни крестьянские не в счет в сравнении с кровью монарха? И генералов — прокуроров императорских народовольцы стали убивать в ответ на царский террор. Сергей Степняк-Кравчинский первый привел в исполнение смертный приговор обер-жандарму Мезенцеву после того, как тот создал индустрию умерщвления политзаключенных в тюремных централах и санкционировал смертные приговоры в Одессе. За убитых и искалеченных товарищей, за страдания и боль одиночных камер, за профанацию законности мстил главному жандарму отставной артиллерийский поручик русской армии и участник сербской войны против турок Степняк-Кравчинский. И удар роковой клинком нанес он Мезенцеву не из-за угла, а в глаза смотря врагу. И для того же убийства царя, как выяснилось на судебном процессе “первомартовцев”, Кибальчич специально отмерил такой заряд взрывчатого вещества, чтобы локализовать взрыв, не допустить лишних жертв. Много таких примеров приводить можно, а вывод один — все разговоры православных тверян об “убийцах” из Народной Воли и их двуличные обличения не более, чем мерзкое фарисейство по заокеанским сценариям.

Довелось мне прочитать у Юрия Давыдова, отменного знатока событий, очень интересную деталь о процессе Ковальского и его друзей-революционеров в Одессе в 1878 году. После вынесения царским судом смертных приговоров возмущенная толпа горожан стала у здания суда решительно выражать свой протест против жестокого решения. Завязалось самое настоящее сражение между протестующими и царской полицией. Артиллерийский офицер граф Сиверс схватил на бульваре молоденькую девушку, Вику Гуковскую, участницу уличного побоища, для передачи жандармам. А потом офицерское собрание, суд чести заставил его уйти из полка. Не желали служить с ним армейские офицеры, брезговали общением с добровольным сотрудником полиции. Ни один флотский офицер Кронштадтской крепости словечком не обмолвился на ушко государственное о своих товарищах-сослуживцах из Военной организации народовольцев. А знали многие, и среди них были и не разделявшие взглядов революционеров, а все равно к жандармам не пошли с доносом. Потому что разделяли слова казненного впоследствии народовольца, лейтенанта флота Николая Суханова: “Я служил государю до тех пор, пока его интересы не разошлись с интересами народа. А служить моему народу я считаю своим первым и прямым долгом”. И таких офицеров, понимавших принципиальную разницу между царизмом и народом России, было много. В исторической литературе называют пятьдесят военных секций народовольцев в сорока городах России (Годунова Л.Н. “Военная организация народовольцев”). Можно представить, как отнеслись бы русские офицеры-народовольцы к инициативам Сергия Дмитриева и его паствы. Про рабочие кварталы и студенческие аудитории и не говорю, там у Народной Воли оплот был крепкий. По самым скромным подсчетам С.С. Волка (а точным подсчетам препятствует конспирация революционеров) у Народной воли было более сотни рабочих организаций, полсотни студенческих, двадцать пять гимназических, девяносто территориальных (Волк С.С. “Народная Воля” 1879–1882). И эта нелегальная массовая деятельность в условиях полицейского террора, когда в петлю отправляли только за хранение прокламаций, свою основу имеет.

Основа эта вовсе не в “спортивном” желании пролить царскую кровь, геростратовским убийством самодержца прославиться. Просто царь самым жестоким и бесчеловечным образом отстаивал привилегии дворянства и капитала, основанные на грабеже рабочих и крестьян. Тирания эта ответно рождала непримиримых и бескорыстных бойцов за социальную справедливость, за счастье трудового народа. И потому воспевали их в своих произведениях лучшие российские литераторы той поры, видя в них благородных народных защитников. Революционеры-разночинцы навечно в строках некрасовских, тургеневских, гаршиновских, успенских, надсоновских, их светлые черты в знаменитых полотнах Репина, Левитана, Ярошенко и Ге. И даже если все эти лукавые сергии сумеют добиться от местных градоначальников переименования улиц, носящих имена народовольцев, добрая память в народе российском о революционерах-разночинцах останется все равно, потому что не запретить творить классику отечественной культуры, потому что думать и бороться за справедливость в обществе не закажешь крестом церковным, дубинкой омоновской и деньгами большими. В памяти народной всегда найдется уважение к героям Народной Воли, мечтавшим построить жизнь земную для счастья тружеников, и презрение к катам Фроловым, душившим народных заступников.

А что до Сергия Дмитриева с его политизированной паствой, то об их прошлых единомышленниках очень хорошо сказал современник народовольцев поэт Я.Полонский в своем стихотворении “Узница”, посвященном Вере Фигнер, которая отбывала бессрочное заключение в тюремной одиночке:

Нынешнее мщение иерея вполне земное, к небесной благодати отношения не имеющее, конъюнктурное, в угоду олигархическому приватизационному богатству. Это оно руками всяких сергиев социальный протест народовольцев похабит. Потому что боится расплаты за свои злодейства и грабеж народной собственности, боится новой Народной Воли, нового “Первого марта”, от которых не спасут легионы телохранителей, карательные дивизии внутренних войск и электронные средства защиты. И все равно бессильны в своем грязном мщении сильные мира сего с сергиями вместе, потому что будут, несомненно будут новые Желябовы, Перовские, Халтурины, Ульяновы на страх богатству воровскому и чиновничеству продажному. Даже если сегодня православные иереи переняли петлю палаческую из рук ката Фролова.