Прощение церковью гражданских преступлений подрывает мораль
Страсти людей, их порочные привычки, их распущенные наклонности и мимолетные преступные фантазии заставляют их предпочитать покладистое суеверие голосу суровой мудрости и здравой морали. Последняя строго осуждает бесчестные деяния и показывает злодею всю гнусность его поведения. Суеверие же утешает его надеждой на примирение с небом и успокаивает таким образом его страхи и угрызения совести. Порочный и преступный человек найдет в религии бесчисленные лекарства против упреков своей совести. Ему гораздо легче и приятнее согласиться на словах с догмами, в которых он ничего не понимает, с учениями, в которых он даже не дает себе труда разобраться, чем обращаться к стеснительной морали. Недолго думая, он отдает предпочтение суеверным обрядам, которые избавляют его от необходимости изменить свое поведение, бороться со своими наклонностями, отказаться от своих привычек. Склонный к самообману и в согласии со своим священником, он надеется, что молитвамй, телодвижениями, жертвоприношениями, дарами, мимолетным и пустым раскаянием вернет себе милость своего бога; тронутый его подарками и подхалимством, бог простит ему зло, которое он причинил своим ближним. Суеверный человек находит гораздо более удобным закалывать овец, строить церкви, проявлять щедрость к попам, исповедоватъся им в своих преступлениях, повторять несколько молитв, принимать унизительную позу; это гораздо легче, чем пожертвовать своим честолюбием, отказаться от своей жадности, сопротивляться преступным привычкам, рвать узы, связывающие с пороком. Если под влиянием угроз и поучений своей религии развращенный человек отказывается на некоторое время от своего дурного поведения, он скоро опять принимается за старое, уверенный, что эта самая религия всегда примет его в свое лоно с распростертыми объятиями; он уверен, что бог, подкупленный и смягченный его смирением, простит ему его прегрешения, а священник даст ему средства избавиться от угрыэений совести. Человеку легко вступить на путь преступления; он слабо сопротивляется своим желаниям, так как надеется, что всегда сможет получить прощение от бога. "Ступай в храм,— говорит ему суеверие,— закалывай жертвы; пади ниц перед божеством, обрати к нему молитвы свои, поведай свои грехи свяшеннику, и они отпустятся тебе".
Таким образом, трусливая угодливость религии превращает жизнь преступника в чередующуюся цепь преступлений и покаянных молитв. Суровый бог уступает настояниям своих служителей, дает им власть прощать от его имени оскорбления, нанесенные ему, и позволяет его созданиям прадолжать оскорблять его. Раскаяние, никогда не проявляемое на деле, успокаивает еовесть преступника, и злодей прощен, хотя в душе его не произошло перемены.
Таким образом, несколько формул, время от времени несколько мимолетных актов раскаяния, несколько молитв должны снова водворить мир в неправедной душе государя, на совести которого постоянные притеснения; они (формулы и пр.) должны водворить мир в душе жадного, мстительного и хитрого царедворца, в душе взяточника, жиреющего на отнятом у бедняка, вдовицы и сирых, в душе судьи, у которого не уравновешены чаши весов, в душе неверной жены, бесчестящей ложе своего мужа.
Неудивительно, что люди самые развратные, с самьши преступными навыками и позорными пороками часто привязаны к религии, которую они оскорбляют своим поведением/ Она—их надежда и упование. Они уверены, что она примет их, когда они обратятся к ней; они знают, что в своем всепрощении она всегда будет готова омыть их от их грехов и злодеяний; они верят, что их покладистый бог не преминет простить их, когда они преклонят колени перед служителями его. Вот почему мы находим религцозный пыл у людей, которых их развращенные нравы, казалось бы, должны сделать врагами религии. Для них невыносима мысль, что у них будет отнят тот путь к спасению, к которому они надеются прибегнуть рано или поздно. Они боятся, чтоб их не лишили удобных средств, которые, не стесняя их страстей, смягчают их угрызения совести. Нет, пусть злодея, упорно не желающего отказаться от своих злодейств и распутства, пожирают стыд и совесть; об легчить его положение - значит предатъ интересы общества. Пусть он найдет спокойствие душевное только в честном поведении. Пусть он не прощает се6е своих деяний, пока не исправит совершенное им зло. Пусть бесстыдные и наглые попы не присваивают себе права отпускать от имени бога грехи, жертвой которых являются люди.
Филипп II, король испанский, был, так же как и французский король Людовик ХIУ крайне набожным развратником и тираном...
Людовик ХI просил у девы Марии разрешения на убийства и искупал их потом дарами в пользу церкви, исповедями и причащениямй. Исповедь у католиков в значительной мере поощряет преступления; она сдерживает лишь немногих, но следующее за ней отпущение грехов развращает очень многих.
В христианской религии очень легко быть святым, не будучи человеком добродетельным; можно обладать всеми евангельскими добродетелями, не имея ни одной из добродетелей социальн
ых.П. Голъбаx. Галерея святых, М., 1962, стр, 19.
Итак, мораль может только проиграть от союза с рели гие
й. Религия всегда готова была прощать прегрешения против морали. К тому же она желает безраздельно владеть душой человека; она проявляет снисходительность к преступлениям против ближнего, но раздувает и сурово карает грехи, выдуманные ею, малейшее нарушение ее правил, упущение ее обрядов—одним словом, нарушение религиозного долга, существующего только в фантазии. Священник взвешивает человеческие действия всегда с точки зрения своего интереса. В его глазах самые ужасные преступления, долженствующие навлечь гнев небесный и кары людские,— это преступления против его владычества. Он объявляет непростительными грехами поступки, совершенно безразличные для общества. Он приучает свою паству смотреть со священным ужасом на людей, не признающих его догматы, не покоряющихся его произволу, презирающих его таинства и поучения, не питающих мистического страха перед его бреднями и объектами его поклонения. Народы, воспитанные в этих предрассудках, куда больше возмущаются всевозможными воображаемыми преступлениями этого рода, чем действительными злодеяниями и нарушениями общественного порядка. Туманные слова ересь, безбожие, кощунство, святотатство производят большее впечатление на умы, чем убийство, предательство, насилие, воровство, прелюбодеяние.П. Гольбаx. Священная зараза, “Священная зараза, Разоблаченное христианство", М., 1936, стр, 144.
Нам возразят, что религия не противоречит морали, а, напротив, является опорой морали, освящает ее принципы, придает им божественную санкцию. На это я отвечаю, что христианская религия не только не служит опорой морали, а, напротив, делает ее шаткой и ненадежной. Невозможно твердо основать мораль на велениях непостоянного пристрастного, капризного бога, который, не обинуясь, предписывает то справедливость, то несправедливость, то согласие, то убийства, то терпимость, то гонения. Повторяю: невозможно следовать правилам разумной морали под властью религии, которая вменяет в заслугу верующему религиозный фанатизм, самый разрушительный. Я утверждаю, что не совместима ни с какой моралью религия, которая велит нам подражать деспоту богу, расставляющему сети людям, не знающему пощады в своей мстительности и требующему уничтожения всех тех, кто имел несчастье не угодить ему. Христианство более всех других религий запятнало себя преступлениями, причем совершались они только в угоду яростному богу, унаследаванному от евреев. Нравственный облик этого бога не может не определять поведение его поклонников. Раз бог этот непостоянен, почитатели его тоже будут непостоянны, их мораль будет шаткой, поведение — произвольным, в зависимости от их темперамента,
П, Голъбаx. Разоблаченное христианство, “Священная зараза, Разоблаченное христианство", М., 1936, стр, 280—281.