Иисус Назарянин, он же - бесноватый пророк, с одной стороны, Иисус Варавва, он же - вождь бунтовщиков, с другой. Кого предпочтут евреи? Прокуратору надобно, чтобы выбор народа пал на бунтовщика. В плане Пилата предводителю повстанцев отведена наиважнейшая роль - стать еврейским “попом Гапоном”, т.е. спусковым крючком народного восстания.

По идее, вообще не следовало выводить Варавву на суд: не дело рисковать таким ценным агентом. Но - “спасибо” ретивым “олухам” из провинции: повязали не того, кого надо. Хотя и винить их трудно: откуда они знали, что Варавва - лицо для римского правосудия неприкосновенное (то что личные интересы Пилата и римский закон - это не совсем, точнее, совсем не одно и то же, прокуратора мало заботило).

- Итак, - сказал им Пилат, - кого же хотите, чтобы я отпустил вам: Иисуса Варавву или Иисуса, называемого Христом? (Мт, 27:17).

Слишком очевиден ответ на провокационный вопрос, чтобы евреи и на сей раз смогли выбраться из искусно поставленной ловушки. Будь Пилат сам евреем - конечно, избави, Юпитер-Громовержец, от участи сией! - он бы ни минуты не колебался в выборе и потребовал бы освободить “надежду Израиля” - повстанца Варавву. Как же иначе-то?

Такая мелочь, просто чистая формальность - потребовать освобождения бунтовщика. Всего-то. “Ну, же, родимые, - уже начинает терять терпение прокуратор, - чего приумолкли-то? Требуйте. Есть у вас такое право! Требуйте освободить, - мысленно внушает он толпе, - бунтовщика Иисуса Вара...”.

И райской музыкой для ушей Пилата - вопль толпы: “Не Христа, но Варавву!” (Ио, 18:40).

Имеются многочисленные факты того, что в первой трети I века н. э. в Палестине жили два Иисуса, претендовавших на звание мессии и удостоившихся того, чтобы их “жизнеписания” легли в основу Евангелий.

Один из них - Иисус, сын Иосифа, внук Иакова (Мт, 1:16) - родился в 6-м г. до н. э. “во дни царя Ирода” (Мт, 2:1) и происходил из царского рода, восходящего к царю Соломону, сыну царя Давида (Мт, 1:6).

Второй Иисус - сын Иосифа, внук Илии (Лк, 3:23) - увидел свет 12 лет спустя во время переписи, проводимой в 6-м г. н. э. по повелению императора Августа (Лк, 2:1-2), и принадлежал к боковой ветви царского же рода, восходящей к Нафану, старшему брату царя Соломона (Лк, 3:31).

Старший Иисус стал вождем мятежников, выступавших против римского владычества. И так получается, что Иисус-бунтовщик, один из поджигателей I-й Иудейской войны, стоившей евреям 1 миллион погибших и 1,5 миллиона беженцев, был много меньшим злом для народа (да и для всего мира), чем его тезка - Иисус-проповедник.

“Для богословов и просто читателей Библии, - пишет Э.Бок, - издавна привычное дело - комбинировать одну к другой рождественские истории Матфея и Луки. И так выходит, что при этом если временами еще и замечают весьма серьезные различия, касающиеся стиля и духа повествования, то уже сплошь и рядом закрывают глаза на совершенно несовместимые противоречия между этими двумя сообщениями о рождении и детстве.

Время повествования

Рассказ Матфея исполнен в высшей степени драматического напряжения и трагизма. Трем подлинным царям противостоит здесь четвертый - фальшивый - царь, Ирод, который, узнав от трех волхвов о рождении ребенка, затевает жестокие, поистине сатанинские дела. С одной стороны - дары, принесенные тремя царями, с другой - младенцы, ставшие жертвой бесчеловечности четвертого, нечестивого царя. Плач и рыдание матерей огласили окрестности Вифлеема.

История Рождества у Луки, напротив, дышит поистине неземным спокойствием. Лука ни слова не говорит об избиении младенцев; более того, во всем, о чем он повествует, равно, как и в тоне его повествования, не слышно даже отдаленного отголоска грозного события.

История Рождества у Матфея с самого начала омрачена этой грозной тенью. Сразу же после поклонения волхвов родители с младенцем бегут в Египет, откуда возвращаются на родину только после смерти Ирода.

В Евангелии от Луки, напротив, предстает светлая, безоблачная картина первых дней Иисуса, равно как и ранних лет его жизни. Об Ироде и его злодействе тут не напоминает ничто. Когда рождается младенец и пастухи приходят поклониться лежащему в яслях, родители новорожденного в неомраченной радости спокойно пережидают время: на восьмой день, когда младенца надлежало обрезать, ему дают имя Иисус, а по прошествии сорока дней очищения приносят в храм. Далее Лука сообщает, как если бы никакой грозы не было и в помине: “И когда они совершили все по закону Господню, возвратились в Галилею, в город свой Назарет” (Лк, 2:39). И затем нам рассказывают уже о возрастании ребенка в атмосфере мира, царящего на холмах Галилеи.

Как все это понимать? Если избиение вифлеемских младенцев, о котором сообщает Матфей, действительно имело место, то почему тогда Лука рассказывает о безмятежном пребывании родителей с младенцем в Вифлееме, Иерусалиме и Назарете, как если бы никакой опасности со стороны Ирода вовсе не было?

О бегстве в Египет тут не только не упоминается, но для него, кажется, нет и повода и, что самое загадочное, нет даже места внутри повествования.

Невольно возникает ощущение, что события этих двух евангельских историй, коль скоро в обоих случаях местом рождения называется Вифлеем, происходят в разное время” (Э.Бок. “Детство и юность Иисуса”. - с. 30-33).

“К загадке временной несовместимости обеих рождественских историй присоединяется и серьезное расхождение в топографии. Евангелист Лука называет местом жительства супружеской пары Назарет. Оттуда Мария, узнав, что станет матерью, отправляется на юг, в Иудею, к своей родственнице Елисавете. Из того же Назарета Иосиф и Мария, уже к концу срока ее беременности, идут в Вифлеем на перепись населения. И наконец, когда младенец родился в Вифлееме и был принесен в Иерусалимский храм, родители снова возвращаются с ним в родную Галилею, в “свой город” Назарет.

В Евангелии от Матфея, напротив, о Назарете как изначальном местожительстве Марии и Иосифа и речи нет. Нам остается предположить, где они проживали в Вифлееме, где у них родился потом младенец. По возвращении из Египта, куда они бежали от преследований Ирода, родители с младенцем поначалу намереваются поселиться не где-нибудь, а в Иудее, то есть, надо полагать, в Вифлееме. Но Иосиф медлит с возвращением туда, где он прежде жил, пока не получает во сне повеление идти в Галилею: “Услышав же, что Архелай царствует в Иудее вместо Ирода, отца своего, убоялся туда идти; но, получив во сне откровение, пошел в пределы Галилейские и, пришед, поселился в городе, называемом Назарет” (Мт, 2:22). Так впервые называется Назарет. И речь о нем идет вовсе не как о городе, который прежде был местом жительства Иосифа.

Кто же из евангелистов прав: Лука, который называет местожительством родителей Иисуса Назарет, или Матфей, который говорит о Вифлееме?” (Мт, с. 33-34).

“Два разных мира, в которые переносят нас две истории Рождества (от Матфея и от Луки), предстают совсем уж несовместимыми, если мы сличим два родословия Иисуса, приводимые в этих Евангелиях. Эти родословия, совпадая от Авраама до Давида, после Давида полностью расходятся. Помимо разницы в числе поколений (Матфей насчитывает между Давидом и Иосифом 27, а Лука - 42 поколения), тут фактически шаг за шагом называют разные имена.

Отец Иисуса в обоих случаях назван одинаково, Иосифом, но уже с деда начинаются расхождения. У Матфея родословие идет через Соломона, сына и преемника царя Давида, у Луки - через Нафана, другого сына Давида.

Сомнений быть не может: перед нами два разных родословия. Мы имеем дело с родословиями двух людей.

Едва ли богословы апостольских времен и первых веков христианства и сами евангелисты, наконец, не замечали по крайней мере таких несоответствий, как различие имен деда. Это совершенно исключено, если учесть, какую важность в Древнем мире, особенно в течениях, непосредственно продолжающих ветхозаветную традицию, придавали происхождению из определенного рода.

Ясно, что люди той эпохи отдавали себе отчет в этих противоречиях и

уживались с ними. Значит, у них наверняка были на сей счет какие-то соображения” (Э.Бок. “Детство и юность Иисуса”. - с. 35-42).

“Если бы речь шла о каких-либо семейных списках предков, о которых евангелисты имели лишь туманные и разрозненные сведения, то противоречия и несообразности еще можно было бы как-то понять. Но родословие, с которого начинает Евангелие от Матфея, касается отнюдь не какого-то неизвестного рода: с точки зрения ветхозаветного народа это - родословие из родословий.

Можно смело утверждать, что в еврейском народе не было никого, кто не знал бы этот список наизусть, ибо перед нами династический царский список, содержащий имена всех Иудейских царей, представителей самого знатного рода. Каждое имя здесь одновременно означает важный отрезок истории Иудейского царства.

Если рассматривать историю Рождества у Матфея вместе с приводимым в начале Евангелия родословием, то в ней, помимо трех восточных царей-волхвов и четвертого - фальшивого - царя, Ирода, выступают еще и 15 коронованных Иудейских царей. Последние лишь названы по именам, но кругу людей, к которому первоначально обращалось Евангелие от Матфея, достаточно было лишь услышать эти имена - и перед их внутренних взором не только представала вся вереница царей, но и оживала вся история древнего завета с Богом. Такая генеалогия ни в коем случае не могла стать предметом путаницы и смешения: это совершенно исключено. Напротив, здесь в сознании встают и другие вопросы.

С продолжением царского рода Иудеи связывались напряженные мессианские ожидания. Что будущий Мессия должен происходить из рода сынов Давида, ни для кого сомнению не подлежало. Более того, в кругах официального иудаизма, в особенности среди его вождей в Иерусалиме, бытовало убеждение, что будущий Мессия должен происходить из царской, берущей начало от Давида, ветви, ибо мессианское будущее представлялось политически как восстановление Давидова царства во всем его прежнем блеске и славе. Стало быть, родословие, включающее всех Иудейских царей, было мессианским, и нельзя даже помыслить, чтобы сын, родившийся в семье с такой родословной, какую приводит Матфей, не привлек внимания руководителей известных иерусалимских кругов.

Неверно было бы представлять себе рождение Иисуса из Евангелия от Матфея как событие тихое и незаметное. Не вызывает сомнения, что помимо трех пришедших с Востока царей-жрецов, младенцу, отпрыску мессианского рода, тайно, или, может быть, даже открыто изъявили почтение также и некоторые высокопоставленные лица из кругов иерусалимского священства. Уже благодаря своему происхождению этот младенец, о рождении которого повествует Матфей, должен был снискать на всю дальнейшую жизнь высочайшее благоволение ведущих лиц храма.

Все эти факты получают еще больший вес, если сделать предположение, которое выглядит отнюдь не таким беспочвенным и маловероятным, как кажется на первый взгляд.

С Иехонией, пятнадцатым царем, родословие, приводимое Матфеем, перестает быть списком царей. И не потому, что царская ветвь прерывается. С Иехонией Иудейское царство внешне перестает существовать. В его царствование народ потерял свободу и был уведен Навуходоносором в вавилонский плен. Но разве те, кто ожидал рождения Мессии из царского рода Давида и связывал с ним надежды на восстановление царского достоинства и царской власти, не должны были позаботиться о скрытом продолжении царского рода?

Нет сомнения, что после Иехонии, во время плена и в следующие за ним годы, сохранялась преемственность некоронованных Иудейских царей. Всегда было лицо, которое, быть может, и не выдвигалось в центр общественного внимания, однако же оставалось в поле зрения людей осведомленных, смотревших на него как на потенциального претендента на престол, а значит, носителя мессианской надежды. И к рождению, и к дальнейшему развитию каждого такого претендента эти люди относились с самым пристальным вниманием. Продолжение линии, идущей от Давида и Соломона, не могло не быть для определенных кругов прямо-таки требо-ванием подступающего все ближе мессианского грядущего. Есть целый ряд внутренних причин допустить, что родословие, приводимое Матфеем, было списком мессианских претендентов не только до Иехонии, но и вплоть до Иосифа и Иисуса.

В списке у Луки, напротив, перечислены сплошь неизвестные имена. Он вводит нас в совершенно другую среду - в тихий укромный мир неприметных, безвестных людей, среди которых именно поэтому часто повторяются одни и те же имена” (Э.Бок. “Детство и юность Иисуса”. - с. 42-46).

“Само место действия в двух историях Рождества предстает далеко не одинаковым. На протяжении столетий история Рождества у Луки, повествующая о хлеве так выдвинулась на передний план, что ее образы невольно были перенесены и на историю Рождества в Евангелии от Матфея.

Однако в последнем идет речь вовсе не о хлеве, но о доме (Мт, 2:9-11) и местом жительства родителей Иисуса назван, как мы уже видели, Вифлеем.

Пещерный хлев вполне под стать тому миру, который предстает в Евангелии от Луки, с родителями-назарянами, происходящими из рода безымянных, и пастухами, чья жизнь протекает в тиши и безвестности.

В Евангелии же от Матфея речь идет о семье, которая происходит из самого знатного рода и должна представляться нам почтенной и занимающей достаточно высокое социальное положение. Иосиф, о котором говорит Матфей, происходит из “дома Давида”. Это проливает свет и на самый “дом”, где, согласно Евангелию, родился младенец и куда пришли поклониться три царя. Ведь в Вифлееме стоял когда-то и дом Иессея, в котором родился и вырос Давид, так называемый дом Давидова рода. Сохранялся ли физически, скажем на месте дома Иессея, “дом Давида” как родовой дом и средоточие политически окрашенных мессианских надежд и использовался ли он как жилище “сынов Давида” - этот вопрос можно оставить открытым, хотя многое говорит в пользу такого допущения.

Как бы то ни было, важно, что Иосиф из Евангелия от Матфея живет в Вифлееме, откуда начался его царский род. Таким образом, его дом оказывается в непосредственной близости от исторического “дома Давида”, из которого он происходит” (Э.Бок. “Детство и юность Иисуса”. - с. 47).

“Параллельное существование двух столь различных родословий, как раз если отбросить мысль о необходимости их согласования, вновь станет стимулом и источником разнообразнейших сведений о подоплеке ветхозаветной истории.

Особенную перспективу в этом направлении открывает исследование загадочного античного документа, оставшегося совершенно незамеченным. Речь идет о “Breviarium de temporibus” (“Очерк времен”), произведении, которое приписывалось Филону Александрийскому, современнику апостолов.

Монах Анний из Витербо в начале XVI столетия опубликовал это латинское сочинение, которое нашел в Мантуе. Никто толком не знал, что с ним делать, поэтому его сочли поздней подделкой в пользу родословия, приводимого Лукой, и за ненужностью отодвинули в сторону. Однако же подделкой, сфабрикованной на основании существующего текста Евангелия от Луки, оно не является. Убедительные доказательства тому приводит в середине XIX столетия историк Леви Херцфельд в своей книге “История народа израильского”.

И.Эрнст, опираясь на Херцфельда, говорит, что “Breviarium” фактически содержит подлинную внебиблейскую и внехристианскую, причем дохристианскую, традицию родословия из Евангелия от Луки. Оставаясь в пределах истории израильско-иудейского народа, “Breviarium” устанавливает связь между двумя ветвями рода Давида, которые берут начало от его сыновей Соломона и Нафана, и описывает, как Давид, чтобы предупредить возможные споры между своими потомками, отдает мудрое распоряжение. Он назначает своим наследником Соломона, то есть передает ему и его потомству царскую власть.

Но поскольку Вирсавия родила Соломона, когда у Давида уже были другие сыновья, царь до некоторой степени уравнивает в правах и положении старшего сына Нафана и его потомство: они будут носить княжеский титул “ajascharim” и называться “братьями правителя”. Более того, в случае обрыва царско-соломоновой ветви род Нафана должен был вступать в род царей и продолжать его. “Breviarium” описывает, как с течением времени не раз возникала необходимость вступления Нафановой ветви в Соломонову, что в конце концов привело к тесному переплетению обеих Давидовых ветвей” (Э.Бок. “Детство и юность Иисуса”. - с. 48-51).

Вопреки традиционной точке зрения Евангелия содержат вполне определенные свидетельства о дате рождения каждого из Иисусов. Согласно Евангелию от Матфея первый Иисус родился не позднее 4 г. до н. э. (последнего года царствования Ирода):

“Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока, и говорят: “Где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему” (Мт, 2:1-2).

Существует несколько вероятных объяснений описанной Матфеем Вифлеемской звезде: это могла быть комета, вспыхнувшая сверхновая звезда или подошедшая на близкое расстояние к Земле планета.

В период царствования Ирода I (37 - 4 гг. до н.э.) комета Галлея, возвращающаяся к Земле каждые 75 или 76 лет, должна была сиять в ночном небе над Вифлеемом примерно в 10 г. до н.э. Меньше вероятность появления сверхновой звезды, которая поначалу вспыхивает ярким светом, а затем в течение несколько месяцев бледнеет и гаснет. В рукописях древних китайских астрономов зафиксировано появление сверхновой в 5 г. до н.э.

Но наибольший интерес представляют следующие космические феномены. В мае 7 г. до н.э. Юпитер и Сатурн - две самые крупные планеты Солнечной системы - выстроились почти на одной линии, и при наблюдении с Земли их совместное сияние могло выглядеть как свет одной большой звезды. “Столь необычное звездное явление (соединение Сатурна и Юпитера в созвездии Рыбы, к которым в 6 г. до н.э. примкнула планета Марс) имело важное астрологическое значение. Оно могло сказать волхвам, что рождение “мессии” свершилось, и что он родился в Иудее” (Рамачарака. “Жизнь Иисуса Христа”. - с. 12-13).

Итак, с высокой степенью вероятности можно утверждать, что первый Иисус родился году в 6-м или 7-м до н.э.

В Евангелии от Луки содержатся вполне определенные указания на то, что второй Иисус родился в 6 г. н.э., т.е. 12 лет спустя после первого.

“В те дни, - говорится в Евангелии от Луки, - вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей” (Лк, 2:1-2:6).

Как свидетельствует еврейский историк I в.н.э. Иосиф Флавий, такая перепись действительно имела место в 6 г. н.э.: “Владения Архелая были обращены в провинцию, и в качестве правителя послано было туда лицо из сословия римских всадников, Копоний. Одновременно с Копонием послан был императором в Сирию сенатор и бывший консул Квириний для производства переписи имущества” (И.Флавий. “Иудейская война”. - с. 167).

Впервые загадку двух Иисусов затронул в цикле лекций о Евангелии от Луки Рудольф Штайнер. По его предположению, “в начале нашего леточисления живут два Иосифа, один в Вифлееме, другой в Назарете. Жены обоих носят имя Мария. Оба Иосифа происходят из Давидова рода, вифлеемский - из царской ветви, которая восходит к Соломону, назаретский - из священнической ветви, восходящей к Нафану, другому сыну Давида.

У той и у другой супружеской пары рождается в Вифлееме мальчик; обоих младенцев нарекают именем Иисус. Первым рождается мальчик из царского, Соломонова, рода, и с которым родители бегут затем в Египет, спасая его от Ирода. Когда опасность со стороны Ирода уже миновала, возвратившаяся из Египта семья Соломонова Иосифа, которая раньше жила в Вифлееме, поселяется в Назарете. По прошествии какого-то времени рождается мальчик у галилейской супружеской пары. Это происходит также в Вифлееме, куда Мария с Иосифом приходят на перепись населения; их мальчик рождается в хлеве. Родители с новорожденным возвращаются в Назарет. Оба семейства, соединенные глубинным родством судеб, живут теперь в одном и том же месте. У старшего мальчика рождаются еще братья и сестры, младший растет единственным ребенком в семье” (Э.Бок. “Детство и юность Иисуса”. - с. 52-54).

Штайнер (и Бок) полагают, что старший Иисус умер, когда младшему исполнилось лет 12. Правда, в подтверждение своей идеи оба приводят довольно слабый аргумент (интересующийся отсылаю к книге Э.Бока).

По нашему мнению происходит вот что. Умирает отец младшего Иисуса и мать старшего Иисуса. Иосиф из Вифлеема берет к себе овдовевшую Марию из Нафановой ветви. Младший Иисус живет теперь со своей родной матерью Марией, отчимом Иосифом и сводными братьями и сестрами.

Сводные братья живут-поживают (и, надо сказать: проживут еще долго и след в истории (не только еврейской) оставят приличный. Что автор и берется доказать ниже.

Мог ли считаться “мессией” проповедник Иисус? Нет, не мог, ибо “в первые века нашей эры слово “мессия” имело другое значение, чем сегодня. Современные верующие обычно думают о мессии как о чисто духовной фигуре. Но тогда это означало военного вождя, который освободит евреев от иноземного (т.е. римского) владычества” (Раби Й.Телушкин. “Еврейский мир”. - с. 100).

Более того, сам Иисус неоднократно запрещал именовать себя Христом-мессией, причем, делал это вовсе не из скромности. Просто он считал себя Богом.

Думаете, это шутка? Вовсе нет. Слово - самому Иисусу: “Прежде нежели был Авраам, Я есмь” (Ио, 8:58). Очень даже недвусмысленное заявление, ибо изо всех персонажей еврейской Библии, живших до Авраама, в полном здравии оставался только один - Господь Бог.

Как-то раз Иисус открыл своим ученикам “великую тайну”: “Я и Отец одно” (Ио, 10:15), что значит: “Я есмь Он”, “Ani we-Hu”. “В этом “Ani we-Hu” - то неизреченное имя Божье, которое, как верили иудеи, Бог откроет людям тогда, когда придет Мессия” (Д.Мережковский. “Иисус Неизвестный”. - с. 291). Кстати, тот же Талмуд подтверждает, что Иисус выкрал из Иерусалимского храма “неизреченное имя” Бога (Там же, с. 17).

“Когда же собрались фарисеи, Иисус спросил их: “Что вы думаете о Христе? Чей он сын?” Говорят ему: “Давидов”. Говорит им: “Как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, когда говорит: “Сказал Господь Господу моему: седи одесную меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ного Твоих? Итак, если Давид называет Его Господом, как он сын ему?” И никто не мог отвечать Ему ни слова; и с того дня никто уже не смел спрашивать Его” (Мт, 22:41-46).

А чего спрашивать: и так все ясно - человек явно не в себе. Если сам себя называет Господом.

Дальше - больше. Первосвященнику Кайяфе (Мт, 26:63) Иисус уже без обиняков заявляет: “Это Я - Я есмь (Сущий)”, святотатствуя в очередной раз, ибо вновь и всуе изрекает неизреченное имя Бога - это Я - Я есмь (Полностью фраза звучит так: “Я есмь Бог твой, Израиль” (“ani hu Jahwe, Isreel”), ani hu (Д.Мережковский. “Иисус Неизвестный”. - с. 547).

Неизъяснимая тяга Христа величать себя именем еврейского Бога приобретает и вовсе двусмысленный оттенок, если учесть, что это “имя (Иегова) считалось неизреченным потому, что означало фаллос (мужской член)” (Ю.Канигін. “Шлях аріїв”. - с. 110). Сие тем более странно в отношении человека, который пропагандировал безбрачие и самооскопление, и потому величать себя Иеговой, т.е. “Большим Членом”, Иисусу было как бы даже не с руки.

Непомерная мания величия накладывает свой отпечаток на все “деяния” самозванного Бога. Он имеет наглость отпускать грехи. Так во всеуслышание и заявляет: “Сын человеческий имеет власть на земле прощать грехи” (Мт, 9:6).

Можно себе представить ужас евреев, ведь по канонам “иудаизма только сам Бог прощает грехи” (Йома, 8:9).

Кстати говоря, вера, что Иисус может прощать все грехи, чревата нешуточными моральными коллизиями. Так, спустя почти 1500 лет после смерти Христа протестантский реформатор Мартин Лютер учил: “Будь грешником и греши сильно, но еще сильнее верь и восхищайся Христом, победителем греха, смерти и мира. Достаточно, если мы будем признавать через богатство славы Божьей Агнца, который принимает на себя все грехи мира; поэтому грех не угрожает нам, даже если тысячи, тысячи раз в день мы будем прелюбодействовать и убивать” (Письмо Филиппу Меланхтону, 1 августа 1521 г.).

Мог ли считаться “мессией” другой Иисус - Варавва-бунтовщик? Да, и вот почему.

Прозвище Варавва (“Bar Abba”) значит по-арамейски: “Сын Отца”, т.е. “Сын Божий” (Д.Мережковский. “Иисус Неизвестный”. - с. 564). А словосочетание “Сын Божий” часто используется в Библии по отношению к помазанному царю Израильскому (2 Сам. 7:14, Псалмы, 2:7, 89:27)” (“Евреи и “иудеохристианство”. - с. 8). Поэтому прозвище “Варавва” вполне могло быть синонимом титулу “Царь Иудейский”.

Не только прозвище Варавва, но и само имя Иисус несло большую смысловую нагрузку. “Иисус” - греческая транслитерация имени “Иешуа”, что означает “Спаситель”. В Ветхом Завете Иисус - вождь Израиля во времена покорения Ханаана. Было бы вполне естественно дать это имя тому, кто призван спасти Израиль от римского владычества. И действительно, мы имеем свидетельства, что так оно и было.

В одном из антиримских пророчеств Сивиллы, что распространялись около 80 г., и в котором нет ни единого следа христианского авторства, мы находим строки: “Тогда снова появится с небес прекрасный герой, тот, который простер руки на древе, несущим дивный плод, лучший изо всех иудеев, который однажды остановил солнце (“Sibylline Oracles”, V, pp. 256-258)”. Тут распятый Мессия вполне определенно отождествляется с легендарным Иисусом Навином, который остановил солнце.

В “Апокалипсисе Эздры”, другом антиримском сочинении, составленном в конце I ст., грядущий Мессия прямо назван Иисусом, хотя в остальном книга не носит христианского отпечатка.

Очевидно, многочисленные иудейские патриоты I в. надеялись на возвращение Иисуса, который должен был установить новый миропорядок на развалинах Римской империи. Фраза “Мессия Иисус” или, по-гречески, “Христос Иисус”, несомненно, была революционным политическим лозунгом еще до того, как ее начали связывать с определенным историческим лицом. Для любого настоящего претендента на роль Мессии имя “Иисус” стало бы сильным козырем. Для бунтовщика Вараввы оно им и стало.

Имя “Иисус Варавва”, что по-еврейски означало “Мессия - Царь Иудейский”, было революционным псевдонимом борца за свободу евреев. Его настоящее имя - Иаков. Да-да, тот самый Иаков, сводный брат проповедника Иисуса. Судите сами.

Принадлежность братьев Иисуса к царскому роду Давида ни для кого секретом не была. Именно с ними, прямыми потомками великого царя, народ связывал свои мессианские надежды.

Не случайно “император Домициан (81-96 гг.), напуганный пророчеством о Мессии, великом царе, сыне Давидове, “который низложит сильных с престолов” (Лк, 1:51), велел умертвить всех потомков Давидова рода. Когда же донесли ему на двух оставшихся в живых, внуков брата Иисуса, Иуды, Зокера и Иакова, послал за ними в Батанею, где скрывались они, и, когда привезли их в Рим, спросил их, чем они живут. “Полевою работою”, - отвечали те и показали ему свои мозолистые руки. Видя их простоту и ничтожество, Домициан отпустил их на свободу” (Д.Мережковский. “Иисус Неизвестный”. - с. 96).

Внимание римского императора к родственникам Иисуса весьма симптоматично. Значит, тому были веские основания, например, участие одного (или нескольких) членов семьи в повстанческом движении против Рима. Понятно, что проповедник Иисус с явными пацифистскими настроениями на роль вождя бунтовщиков не тянул. А вот сводный брат его Иаков - вполне.

Иаков-Иисус Варавва соответствовал критериям, которые традиция утверждает относительно мессии. Их пять: мессия “будет происходить из рода царя Давида, завоюет суверенитет над землей Израиля, соберет евреев с четырех сторон света, восстановит полное соблюдение Торы и, наконец, принесет мир миру” (Раби Й.Телушкин. “Еврейский мир”. - с. 462-463).

Варавва действительно происходил из рода царя Давида и, будучи вождем повстанцев, вполне мог рассчитывать на выполнение остальных требований - освобождение Иудеи от иноземного ига, установление еврейского теократического государства и прочее. Нет никаких сомнений: увенчайся восстание Вараввы успехом, и он был бы тут же провозглашен долгожданным мессией.

Предвижу ваш законный вопрос: а где же факты? Где исторические свидетельства, которые подтверждают наличие мощного повстанческого движения евреев во главе с потомком царя Давида? Такие факты есть.

“Партия, - пишет участник I-й Иудейской войны Иосиф Флавий, - которая сделалась душой революции и причиняла римскому государству больше тревог и хлопот, чем галлы и германцы, партия, известная под именем ревнителей, зелотов (канаим), зародилась в иудейской среде еще при первом прокураторе, одновременно с тем, как Иудея была превращена в римскую провинцию. Зелоты обладали необузданной любовью к свободе. Одного только Бога они признавали своим господином и царем. Никакая смерть не казалась им страшною и никакое убийство (даже родственников и друзей) их не удерживало от того, чтобы отстоять принципы свободы. Основателями партии ревнителей были Иуда из Галилеи, поднявший оружие против римлян еще в первом году царствования Архелая, вместе с фарисеем Цаддоком” (И.Флавий. “Иудейская война”. - с. 168).

Тогда, после смерти Ирода Великого в 4 г. до н.э., “вспыхнуло во всей Иудее, Галилее, Идумее и Заиорданской области восстание против Рима” (Д.Мережковский. “Иисус Неизвестный”. - с. 124-125). Главное “гнездо повстанцев было в соседней с Назаретом столице Нижней Галилеи, Сепфорисе, где, ограбив царскую казну и овладев оружейными складами, Иуда засел, и откуда, делая вылазки, грабил, жег, убивал своих и чужих, воспевая Осанну Господу и проповедуя наступающее царство Мессии.

Римский проконсул Публий Квинтилий Вар во главе Сирийских легионов подавил восстание, разрушил и сжег дотла Сепфорис, продал жителей в рабство и, преследуя рассеянные шайки мятежников, две тысячи из распял на крестах.

Второе восстание вспыхнуло через 10 лет, в 6-м году н.э., когда в

Иудее, присоединенной, по низложению царя Архелая, к римской провинции Сирии, объявлена была проконсулом Публием Квиринием всенародная перепись для счета вносимых в казну податей” (Там же, с. 124-125).

“Иуда Галилеянин объявил позором то, что иудеи мирятся с положением римских данников и признают своими владыками, кроме Бога, еще и смертных людей. Он побуждал своих соотечественников к отпадению” (И.Флавий. “Иудейская война”. - с. 168).