Очерки по истории РПЦ: 18 век: На пути к духовному ведомству

24.07.2017 Статьи/РПЦ

Очерки по истории РПЦ. Индекс

а) Последние патриархи

Период между уходом Никона из Москвы в 1658 г. и избранием его преемника в 1667 г. оказался благоприятным для русской культуры. Иконописное дело в стране возглавил выдающийся художник и теоретик искусства Симон Ушаков. Ушаков не боялся нарушать вековые каноны, в его работах иконописные изображения стали похожи на живые человеческие лица. Крупный писатель и просветитель Симеон Полоцкий открыл в Москве училище, в котором преподавал латинский, польский и греческий языки, риторику и пиитику, историю, богословие и философию. С этого училища начался путь другого выдающегося русского просветителя Сильвестра Медведева. В 1666 г. Симеон Полоцкий добился решения об открытии славяно-греко-латинской гимназии с преподаванием семи свободных искусств: грамматики, диалектики, риторики, геометрии, арифметики, астрономии и музыки.

В феврале 1667 года, наконец, был избран новый патриарх Иосаф II и всё вернулось на круги своя. Симон Ушаков получил личный указ патриарха, порицающий использование западно-европейской манеры и узаконивающий византийский стиль. Училище Симеона Полоцкого было закрыто. Славяно-греко-латинская гимназия так и не открыта. Первый натиск западно-европейской культуры православная церковь отбила успешно [1].

Заслуживают быть отмеченными и ещё несколько законодательных актов, появившихся после возрождения патриаршества. 13 мая 1667 года церковный Собор вынес роковое решение о предании старообрядцев «градскому суду» - государственному уголовному преследованию [2]. 28 мая появились «Соборные статьи о мироварении, о делах подлежащих патриаршему суду». В частности, священникам предписывалось доносить на «своих прихожан», если «они в праздники Господские, и в воскресные дни, и нарочитых святых, и в посты, к Церкви Божии не ходят, и не постятся, и отцов духовных у себя не имеют» [3]. Основными жертвами доносов, конечно, предполагались те же старообрядцы, но угрожал поповский надзор всем категориям вольнодумцев. Наконец, 4 октября того же года царь предписал послать по городам уполномоченных сыщиков для сыска нескольких, перечисленных в Указе категорий преступников, в том числе колдунов. Меры наказания предполагались жесткие: «ведуны и иные преступники сысканы будут, и тех воров, за их злые богомерзкие дела, указали мы Великий Государь казнить смертью и иными различными казнями без всякого милосердия и пощады, вскоре» [4]. Напомним, что предшествующий указ о казни колдунов был разослан в города при Никоне.

Преемник Иосифа Питирим умер менее чем через год (июль 1672 – апрель 1673 гг.) после избрания и заметных дел не совершил.

Более подробного рассмотрения достоин патриарх Иоаким, активно проводивший политику церковного реванша. Был он человек малообразованный (отзывы современников: «Патриарх мало и грамоте умеет… ничего не знает», «патриаршей дурости подивляюся» «учился мало и речей богословских не знает»), проповеди ему писались другими [5]. Но действовал энергично. В 1677 г. он добился уничтожения ненавистного церкви монастырского приказа, управлявшего церковными имениями. В 1686 г. была восстановлена неподсудность лиц духовного сана светским властям даже по чисто уголовным делам [6]. При Иоакиме из патриршего и епархиальных управлений были убраны светские чиновники. Не в силах полностью преодолеть запрет для церкви приобретать новые земли, он, вторично после Филарета, добился наделения землей всех вновь строящихся церквей.

В результате возник острый конфликт возник церкви с малоземельными владельцами, за счет которых церкви наделялись земельными участками. Крестьяне стали препятствовать основанию новых православных храмов. Так в кон. 70- нач. 80 гг. в селе Игнатовском крестьяне отказались возить лес для строительства церкви – патриарх пригрозил ослушникам батогами [7]. Ещё любопытнее крестьянская челобитная 1685 года: «Крестьяне д. Слизневской дворцовой Сычевской вол. Вяземского у. митрополиту сарскому и подонскому Варсофонию на попа Терентия Сидорова, пославшего от их имени подложную челобитную о постройке новой церкви. Преосвященному Варсофонию, митрополиту сарскому и подонскому, бьют челом сироты государевы Вяземского уезда великих государей дворцовой Сычевской волости Верхней трети деревни Слизневой крестьяне Демитка Федотов, Ивашко Никифоров, Якушко Степанов, Трошка Давыдов с товарищи той же волости и трети села Хоткова на пятницкого попа Терентия Сидорова. В нынешнем, государь, во 193-м году февраля в 13 день в том селе Хотькове была той волости и трети мирская сходка. А на той сходке выбрали в старосты той же трети деревни Шанихи крестьянина Ивана Ефремова сына Боланду. И те мирские люди давали ему, попу Терентию, руки, чтобы он к их мирскому выбору, что его, Ивана, выбрали в старосты, приложил руку. И он, поп Терентий, умысля собою, составил выбор и челобитную, будто той трети крестьяне бьют челом тебе, архиерею, чтоб построить в той нашей деревнишке Слизневе вновь церковь святого страстотерпца Георгия, а у той б церкви быть в попах брату его, попову, дьячку Роману Сидорову. И с тою, государь, составною челобитною и с выбором послал он, поп Терентий, к Москве бить челом тебе, великому архиерею неведомо откуда прихожева человека Микифора Кузнеца. А мирские, государь, люди в таком деле в таком деле рук ему попу не давали и челобитную и выбор писать не веливали. А у нас в той деревне искони вечно церкви не бывало и церковной земли и погосту нет... Милостивый преосвященный Варсофоний митрополит сарский и подонский, пожалуй нас, сирот государевых, не вели, государь, той составной челобитной и выбору поверить и против того ложного челобития своей святительской грамоты отпускать, потому что он, поп Терентий, такое челобитье составил собою без мирского ведома. Чтобы нам от такого его составного челобитья великих государей податей не отбыть и той своей тяглой земли впусте нам не покинуть и нам бы без земли из той деревни врозь не разбрестись. И вели, государь, сю нашу челобитную под отпискою послать к тебе, архиерею, к Москве. Преосвященный митрополит, смилуйся» [8]. Священники, в свою очередь, жаловались на крестьян. В июне 1687 г. священник села Колычева подал просьбу патриарху о том, чтобы «снесть» крестьянские дворы, поставленные на церковной земле [9]. Крестьяне деревни Омутище, которые устранялись от владения пашнею и покосами в пользу соседней церкви, «учинились сильны [т. е., оказали сопротивление], к досмотру на землю не вышли» [10]. Уже в 1695 г. духовенство г. Ружи обратилось к начальству с панической челобитной о том, что «ружане, посадские люди» «владеют церковными землями» «их [попов] хотят побить каменьями, а которая выпись им на те земли прислана, называют воровскою» [11]. Содержать духовенство прихожан приходилось заставлять силовыми методами.

Иоаким славился не только заботой о церковных интересах, но и жестокостью. В 1674 г. новый патриарх потребовал ужесточить содержание экс-патриарха Никона в Ферапонтовом монастыре, царь не внял. Иоаким проявил упорство и в 1675 г. развязал церковное следствие над ферапонтовскими властями за попустительство узнику. Никон перевели в Кирилло-Белоозерский монастырь, архимандрит которого был известен своей неприязнью к Никону [12].

Резко ужесточились преследования старообрядцев. Еще до патриаршества Иоаким был «испытанным специалистом по «работе» со старообрядцами» [13]. Характерна роль, сыгранная им в деле боярыни Морозовой. Подруга первой супруги Алексея Михайловича, представительница знатнейшего рода, она открыто сделала свой дом центром старообрядчества в Москве и долгое время пользовалась иммунитетом от царившей вокруг вакханалии преследований. Именно Иоаким – тогда архимандрит Чудова монастыря – покончил с оплотом старой веры. В ночь на 14 ноября 1671 г. Иоаким со своими людьми явился в дом Морозовой и распорядился заковать непокорную в кандалы. Вскоре ее вместе с сестрой и подругой перевели в монастырское заключение. Все три, несмотря на уговоры, продолжали держаться старобрядчества. Патриарх Питирим полагал разумным освободить женщин: «Женское их дело; что они много смыслят» [14]. Иоаким придерживался иных взглядов. В кон. 1674 г. к упорствующим староверкам были применены радикальные способы увещания: пытка на дыбе и плети. Не добившись успеха, Морозову решили сжечь, но тут не выдержало старомосковское боярство и обратилось к царю с протестом – Морозовы были одним из 16 высших аристократических родов московского государства, имевших право на наследственное боярство [15]. Согласно «Повести о боярыне Морозовой»: «Патриарх вельми просил Феодоры (Феодосию) на сожжение, да боляре не потянули» [16]. В 1675 г. три знатные узницы были уморены голодом (в то время, как сидевшую вместе с ними простую инокиню Иустинию всё-таки сожгли). Сохранились трогательные подробности смерти Морозовой: она умоляла стрельца: «Помилуй мя, даждь ми колачика!», в ответ же от имевших строгие приказания стражников слышала: «Боюсь» и «Не смею» [17].

При Иоакиме намного энергичнее пошла осада Соловецкого монастыря, он настоял на кровавой расправе над его монахами. При нем появились самые жестокие законы о старообрядцах, которые он активно воплощал в жизнь (см. приложение «Раскольники»).

Решительно велась им борьба против наступавшей светской культуры. По инициативе уже упомянутого Симеона Полоцкого была открыта новая светская типография. Вскоре ее издания были прокляты, как вышедшие без патриаршего благословения, сама типография закрыта, а печатные станки и шрифты переданы патриаршему Печатному двору [18]. Первый российский театр был закрыт по настоянию Иоакима, утверждавшего, что «погибнет вся Россия, если ввести такие новшества» [19].

Много усилий потратил Иоаким на борьбу с иноверцами, подробнее см. в приложении «Гонения на иноверцев».

Наконец, крупный конфликт развернулся между грекофилами и «латинствующими». Первые, в их числе патриарх, считали учителями во всем православных греков. Изучение латыни они полагали опасным, ибо читатели их «напитаются ядом ереси латинской». «Латинствующие» отрицательно относились к преклонению перед греками: «Мы перед греками держим себя, как младенцы, или, как обезьяны, подражающие человеку», считали, что следует брать лучшее с востока и с запада. Вопрос был тесно связан с борьбой за или против просвещения по европейскому образцу. На латыни велось преподавание в университетах Англии, Италии, Франции, Испании, у греков ни одного университета не было. Как не было и развитого книгоиздательства - большинство греческих книг печатается в европейских типографиях.

Лидером «латинствующих» стал ученик Симеона Полоцкого, Сильвестр Медведев. Фигура любопытнейшая. Основатель славяно-русской библиографии. Инициатор создания первого русского высшего учебного заведения. Историк, составивший одно из важнейших известий о стрелецком восстании. Старший редактор Печатного двора, издавший 32 000 экземпляров "Азбук", 12 000 - учебных псалтырей, одно из первых пособий по арифметике, публицистические сочинения. Один из самых ненавистных людей для Иоакима.

Перепитии борьбы между патриархом и просветителем были долгими и сложными. Интересующихся отсылаю к книгам церковного историка А. Прозоровского «Сильвестр Медведев» (М., 1896) и А. Богданова «Перо и крест» (М., 1990). Скажу только, что Иоаким долгое время стоял на пути открытия Греко-Латино-Славянской Академии, открытия которой добивался Сильвестр. Затем добился того, чтобы новое заведение возглавили греческие учителя, братья Лихуды, при этом значительно исказил первоначальный проект. По Медведеву в Академии полагались: греческий, латинский и славянский языки, грамматика, пиитика, риторика, диалектика, математика, геометрия, астрономия, правоведение, медицина, наконец, философия и богословие. В Греко-Славянской школе братьев Лихудов изначально полагались лишь греческий язык, грамматика и риторика [20]. Позднее братья пытались расширить круг предметов за счет латыни, физики и философии, но были отставлены от преподавания – здесь активное участие принял иерусалимский патриарх Досифей [21].

От Сильвестра отделались раньше, обвинив в ереси (см. главу «Преследование ересей»). Характерен один эпизод. Когда Медведев уже находился в пожизненном заточении, от его имени было обнародовано «Покаянное исповедание». Автор именовал себя «окаянным», «недостойным» и «многогрешным» писал о своих сочинениях, что «всё то отметаю, и отрицаю, оплёвываю, под ноги пометаю, и попираю, и огнём сжигаю, и анафеме предаю». Святейшего патриарха он называл: «пастырь добрый, полагающий душу свои за овец, верный строитель христовых тайн», просил у него «прощения и разрешения». Еще выше автор ставил одного из фаворитов патриарха, видного грекофила инока Евфимия – «самого православного мужа, правды ревнителя, церкви поборника, веры защитника». В конце XIX века, церковный историк Прозоровский обнаружил подделку: «Исповедание» было написано не почерком Медведева и не имело его подписи [22]. Любопытный пример подлога уже 20 в.: в известных «Очерках по истории русской церкви» А. Карташева «Исповедание» цитируется, как объективный отзыв о том же Евфимии: «добродетельный чудовский инок Евфимий. Характерен отзыв умного его противника Сильвестра Медведева. Он назвал Евфимия «поборником истины, воином церковным, защитником веры» [23]. То, что т. н. отзыв, даже по официальной версии писался не «противником» Евфимия, а полностью «раскаявшимся» в своих спорах с ним тюремным узником, - Карташев не счел нужным сообщить.

Победа над «латинствующими» стала последним триумфом Иоакима. В 1690 г. патриарх скончался, оставив завещание полное ненависти к иноверцам (см. «Гонения на иноверцев»). Ещё одно характерное совпадение – из семнадцати сожженных в 1647-1690 гг. ведьм и колдунов семь были сожжены в период патриаршества Иоакима (с 1674 по 1690 год). Последнее известное российское сожжение в 17 веке состоялось 8 января 1690 года, за два месяца до кончины патриарха, после чего череда огненных казней оборвалась.

б) Церковь при Петре I

В 1690 г. на патриарший престол взошел последний дореволюционный патриарх Адриан. Программа, выраженная в его послании к пастве, манифест главенства церкви над светской властью. «Два начальства вышнейших устроил Бог на земле, Священство, глаголю, и Царство». «Царство власть имеет только на земле… Церкви святой православной во всех случаях и скудостях помощь подавать, паче же еретиков, раскольников и всяких наветников отгонять; злодеев унимать, наказывать и казнить». «Священство же власть имеет и на земле, и на небесах, ибо кого свяжет на земле – будут связаны и на небе, и кого разрешит на земле - будут разрешены и на небесах». «Патриарх есть образ Христов. Ибо все православные оной суть сыновья по духу: цари, князья, вельможи, и славные воины, и простые, богатые и убогие, мужья и жены, всяких возрастов и чинов правоверные – мои суть овцы». Послание было удивительно многосторонним, давались наставления по педагогике: воспитывать детей побоями и «учащением ран»; по экономике: не трогать земельные владения церкви и монастырей, ибо бог пустошит дома церковных обидчиков; в парикмахерском деле: великий грех есть «блуднический грех брадобрития». Естественно, что «рабам» рекомендовалось почитать господ, трудиться для них с усердием и верностью и повиноваться не из страха, а по совести [24].

Петр быть овцой не желал и характером с патриархом не сошелся. Когда Адриан как-то встретил молодого царя в иноземной одежде и в присутствии матери обрушился на него с упреками – Петр выговорил патриарху: «Вместо того чтобы заботиться о портных пекись о делах церкви» [25].

Надо сказать, что мать царя Наталья Кирилловна была женщиной благочестивой. Характерна история начала русского флота. В 1688 г. Петр заинтересовался английским ботом. «На Яузе… бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил: для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевез его на Просяной пруд, но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу более. Того для я стал проведывать, где более воды; то мне объявили Переславское озеро (яко наибольшее), куды я, под образом обещания в Троицкий монастырь, у матери выпросился». Мать Петра, Наталья Кирилловна, отпустила шестнадцатилетнего юношу, отпросившегося будто на богомолье» [26]. Можно отметить не только благочестивое воспитание со стороны царицы (Петр знал, что лучшим предлогом будет поездка на богомолье), но и здоровый прагматизм царя по отношению к религии. Избрание патриарха, согласно дневнику П. Гордона, сопровождалось некоторым конфликтом Петра с матерью. Если Наталья Кирилловна стояла за Адриана, то Петр поддерживал другого кандидата – «снисходительного к иноверцам, ученого мужа». Достоверность этого известия в точности неизвестна, но безусловно, что Адриан считал своим пастырским долгом борьбу с латинскими, лютеранскими, кальвинистскими и прочими «ересями».

Стрелецкое восстание 1698 г. наглядно показало царю опасность со стороны старомосковской оппозиции. В восстании приняли участие и представители духовенства. Очевидец И. Корб называет среди начальников мятежа дьякона – любовника царевны Марфы Алексеевны. Кроме того, «несколько попов, находившихся вместе со стрельцами, были соучастниками их измены; они были виновны в том, что молили Бога об успехе бунта и также обещали нести между рядами мятежников образа Богородицы Девы и св. Николы и, во имя справедливейшего права и благочестия, привлекать народ на сторону изменников своему государю». Любопытный демарш патриарха последовал после того, как один из схваченных по делу попов, ранее уверявший следователей, что всё духовенство стояло за Петра, под пыткой изменил показания и признал, что сам «воодушевлял мятежников, одобрял их и благословил начало их предприятия». Через три дня Адриан явился к царю с иконой Богородицы и стал увещевать его отказаться от пыток. При всей благородной внешности поступка патриарха, вряд ли царь мог сделать иной вывод, кроме того, что патриарх боится новых показаний, порочащих церковь и, возможно, высшие духовные чины. Соответственно, Петр снова ответил выговором: «Убирайся отсюда живее и отнеси икону туда, где должно ее хранить с подобающей ей честью! Знай, что я чту Бога и почитаю Пресвятую Богородицу, быть может, более, чем ты. Но мой верховный сан и долг перед Богом повелевают мне охранять народ и карать в глазах всех злодеяния, клонящиеся к его погибели» [27]. О подлинных мотивах патриарха сейчас судить трудно.

Столкновения с церковью происходили всё чаще. В 1696 г. Петр отказал сибирскому митрополиту, просившему о назначении ему вотчин. В 1699-1700 гг. у Церкви были отобраны пошлинные и судебные привилегии. Нижегородский иерей Исайя пытался саботировать новые указы и сдался только после угрозы кары за «ослушное и предерзостное самочинство» [28]. Патриарх Адриан ответил изданием книги «Суд святительский», в которой перечислил все законы, подтверждающие судебные права православной церкви. Особенно умиляет включение в книгу ханских ярлыков времен монгольского ига – явно считаемого церковными иерархами золотым веком православного благочестия. Адриан адресовал сборник царю и недвусмысленно указал цель, «дабы церковный суд был неотменен и никакоже не нарушен» [29]. Петра пример монгольских владык не впечатлил, он только в очередной раз отметил оппозиционность патриарха.

Впервые пускается слух, что Петр – Антихрист. Московский книгописец Г. Талицкий распространял подметные письма следующего содержания. «Пришла кончина света и антихрист настал. Об этом говорит евангелие и библейские книги. В Апокалипсисе Иоанна Богослова, в главе XVII написано: антихрист будет осьмой царь. А по нашему счету – третье сложение Римской монархии царей греко-российских, осьмой царь – Петр Алексеевич. Он-то и есть антихрист. Да и лета сошлись. Царствующий град Москва – Вавилон, жители его вавилоняне, слуги антихристовы. И какой Петр царь… От такого царя нужно отступать, не надо его ни слушать, ни платить ему податей» [30]. На допросе Талицкий показал, что изложил свою теорию тамбовскому епископу Игнатию и услышал в ответ: «Видим мы и сами, видим мы, что худо делается… Да что мне делать? Один я немощен!» Патриарх Адриан решительно воспротивился аресту Игнатия, объявив, что на это имеет право только архиерейский собор. Собор был созван только после смерти Адриана, за тамбовского епископа вступился уже упомянутый поборник судебных привилегий церкви, нижегородский митрополит Исайя. В итоге, оба были сосланы.

Как видим, у Петра было достаточно оснований сетовать на противостояние ему высшей церковной власти. Еще при жизни Адриана, Петр стал вышучивать патриарший сан. Был учрежден шуточный «всепьянейший собор», пародирующий церковный собор. Царь учредил чин шутейного патриарха, архиереев и дьяконов. В источниках, сохранилось много описаний обрядов всепьянейшего собора [31]. Ограничусь одним примером: «Март 1699 г… После обеда думный дьяк Моисеевич, разыгрывающий роль патриарха, по требованию царя начал пить на поклонение. В то время как этот лицедей, подражающий духовному сановнику, пил, каждый должен был, в виде шутки, преклонить перед ним колено и просить благословения, которое он давал двумя чубуками, крестообразно сложенными. Один только из посланников, который по чувству уважения к древнейшей христианской святыне не одобрял этих шуток, скрытно удалился и тем избежал принуждения принимать в них участие. Тот же Моисеевич, с посохом и прочими знаками патриаршего достоинства, первый, пустившись в пляс, изволил открыть танцы» [32]. Ясен высмеивающий характер «собора» по отношению к высшим церковным иерархам.

После смерти Адриана в 1700 г. Петр не допустил избрания нового патриарха. Причина была изложена много позже в «Духовном регламенте» 1721 г. – патриарх нередко претендовал на роль второго государя, равносильного или даже большего, чем светский властитель, а церковь – на статус государства в государстве: «Папа не иным способом толико превозмог, не точию государство Римское полма пресече и себе великую честь похити, но и иные государства едва не до крайнего разорения не единожды потрясе. Да не воспомянутся подобные и у нас бывшие замахи» [33].

Стержнем церковной политики императора был, пожалуй, уже упомянутый здоровый прагматизм. Хорошо известны случаи разоблачения при нем «чудес». «Чудеса, без нужды учиненные, явленные образы, редко доказанные, повсюду прославляли, привлекали суеверное богомолье и делали доходы развратным священнослужителям. Все сие Петр Великий тщился отвратить… положил преграду ложным чудесам и явлениям» [34]. В петербургской кунсткамере хранились такие экспонаты, как «плачущая» икона (сквозь дырки в глазах текло масло) и несгораемая «чудесная» ткань (из асбеста) [35]. Чудотворцев ждали суровые наказания, до смертной казни включительно [36]. Полностью стоит привести классический эпизод о «плачущей» иконе. «От Р.Х. 1720. 1 мая [Петр] присутствовал при спуске нового девяносто-шестипудового корабля, наименовав его Фридрихштатом. По сем Великий Государь ездил на работу Ладожского канала. Присутствие его при сих работах оживотворяло, так сказать, вновь души работающих и вливало в них новые силы. В сию бытность Монаршую при сих работах поместим мы происшедшее в отсутствие его в Петербурге и записанное у господина профессора Штслина. Известно, что в первые годы по застроении сего города были Великому его Строителю премногие и сильные препятствия не токмо от неприятеля, среди которого он его застроил, но и от злобы и суеверия и неразумия, все силы напрягавшего к воспрепятствованию оного; однако ж мужество и постоянство Великого Государя всего оного было сильнее. В сию же отлучку Его Величества вдруг разнесся слух, что в одной церкви, и именно Троицкой, на Петербургской стороне большой образ Богоматери проливает слезы. Народ начал в великом множестве туда собираться. Суеверие приплело к сему опасное толкование, что Мать Божия церковь на Петербургской стороне недовольна сею страною, и слезами своими возвещает великое несчастье новому городу, а может быть и всему Государству. Канцлер граф Головкин, живший неподалеку от сей церкви, пошел туда, однако не токмо не мог разогнать сбежавшегося народа, но едва и сам мог сквозь тесноту назад выбщься. Он тотчас отправил гонца к Государю с известием о сем происшествии и о ропоте в народе. Великий Государь, ведая из опыта, что и одна искра суеверия может произвести страшный пожар, ежели заблаговременно оная не будет затушена, тотчас отправился в путь, ехал всю ночь, и на другой день поутру, прибывши в Петербург, тотчас подошел в помянутую церковь, где встречен был тамошними священниками и отведен к плачущему образу. Его Величество хотя сам и не видел слез, но многие из бывших там уверяли его, что действительно недавно оные видели. Государь, рассматривая несколько времени образ весьма пристально, приметил нечто подозрительное в глазах. Однако, не давши другим того приметить, приказал он одному из священников снять икону с места и отнести за собою во дворец. Тамо прозорливый Монарх рассматривал сей покрытый лаком образ весьма тщательно в присутствии канцлера, некоторых из знатнейших придворных, высшего духовенства и священников той церкви, которые сияли образ с места и принесли во дворец. Его Величество скоро нашел в глазах у образа весьма малые и почти совсем неприметные дырочки, которые наведенная в том месте тень делала еще неприметнее. Он, оборотивши доску, отодрал оклад, и выломивши переклад или связь, какая обыкновенно бывает у образов на другой стороне, к удовольствию своему увидел справедливость своей догадки и открыл обман и источник слез; а именно: в доске против глаз у образа сделаны были ямки, в которых положено было несколько густого деревянного масла, и которые закрывались задним перекладом. «Вот источник чудесных слез!» — сказал Государь. Каждый из присутствующих должен был подойти видеть своими глазами сей хитрый обман. По том мудрый Монарх толковал окружавшим его, как отовсюду закрытое сгустившееся масло в холодном месте могло столь долго держаться, и как оно в помянутые дырочки в глазах у образа вытекало наподобие слез, растаявши от теплоты, когда то место, против которого оно лежало, нагревалось от свеч, зажигаемых перед образом. Казалось, что Государь доволен был сим открытием и доказательством обмана. Он не дал никому приметить своего намерения исследовать далее сие дело и наказать выдумщиков, но сказал только присутствовавшим при том: «Теперь все вы видели причину мнимых слез. Я не сомневаюсь, что вы везде будете рассказывать о том, в чем собственными своими глазами уверились; это послужит к доказательству пустоты и к опровержению глупого, а может быть и злобного толкования это-то ложного чуда. Образ же останется у Меня; Я поставлю его в своей Кунст-Камере». Но в самом деле Государь, разгневанный таким обманом и злобным толкованием подделанных слез, употреблял втайне всевозможное старание сыскать выдумщиков. Чрез несколько времени после многих тайных разысканий они были найдены, и по признании во всех обстоятельствах сего дела и своих намерениях наказаны так, что впредь никто уже не осмеливался предпринимать таких обманов» [37].

Выше подробно перечислялись меры, направленные на реформирование монастырей (глава «Монастыри»), не будем повторяться. Нужно отметить, что реформатор обвинял монахов, прежде всего, в паразитизме. В указе от 30 дек. 1701 г. Петр сравнил российских монахов с легендарными монахами древности. Последние «сами себе трудолюбивыми своими руками пищу промышляли и общежительно живяше и многих от своих рук питали». Современные же Петру иноки «сами чужие труды поедоша, и начальные монахи во многие роскоши впадоша». В указе 31 января 1724 г. упрекая монахов за тунеядство Петр писал: «Корень всему злу праздность» [38]. Суть его политики: «Монастырские с деревень доходы употреблять надлежит на богоугодные дела и в пользу государства, а не на тунеядцев» [39]. Нельзя, конечно, забывать и мотив экономического ослабления церкви. В ведение монастырского приказа были переданы не только монастырские вотчины, но и все церковные вотчины вообще. При этом вотчины активно отчуждались в другие руки. Через тринадцать лет после смерти Адриана половина патриарших имений перешла светским владельцам. Доходы от второй половины поступали государству.

Интересны меры по укреплению веротерпимости. Наказные статьи Нерчинским воеводам «Об управлении земскими и военными делами» от 18 апреля 1696 г. предписывали тщательно выяснять добровольность принятия православия [40]. В 1702 г. последовал «Манифест о вызове иностранцев в Россию», содержащий знаменательные слова: «Совести человеческой приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому христианину на его ответственность пещись о блаженстве души своей» [41]. Всем христианским вероисповеданиям разрешалось иметь в России церкви и избирать церковный совет, не состоя под ведомством синода. В 1710 г. Петр повелел сибирскому архиерею Филофею обращать в христианскую веру иноверные племена, что «не зависит от царской власти, но от проповеди слова божия» [42]. Петр призвал церковь обращать проповедями, а не опираясь на государство. В 1716 г., по случаю посвящения архиереев в епархии Вологодскую и Астраханскую им была дана инструкция с раскольниками и противниками православия поступать кротко [43]. В это же время в России засвидетельствованы первые атеисты. В 1705 г. публицист И. Посошков так описал их: «Неции из нас глаголют и не токмо глаголют, но и стоят в том, яко несть на свете бога, но сей свет сам по себе стоит; несть у него не создателя, не владетеля, но мы-де сами собой и всем светом владеем; и кой де человек умен, той умно и живет, а кой глуп, той глупо и живет. И все де человецы пока живы, то их приобретение, а егде-де кто умрет, тут ему и конец весь, и ни царства небесного, ни муки вечныя, ни воскресения мертвых не сказуют: но егде-де кто умер да сгинул, тут-де ему и конец весь» [44].

Венцом подчинения духовной власти светской стал «Духовный регламент». Институт патриаршества был уничтожен. Высшим органом управления церкви утверждался Святейший Правительствующий Синод. Жадные до русской милостыни восточные патриархи признали за новым учреждением все патриаршие права: «В церковных делах Святейший Правительствующий Синод имеет право совершать и установлять то же, что и четыре апостольских святейших престола» [45]. Но на практике Синод стал одной из государственных коллегий, частью государственного аппарата империи (подробнее [46]). Этот же регламент содержал известный указ, требующий сообщать об услышанных на исповеди словах «до высокой его императорского величества чести касающиеся и государству вредительные» [47], но без пересказа какие именно слова были произнесены.

В церковной среде императора не жаловали. Пушкин связывал церковную оппозицию, прежде всего, с экономическими мотивами: «Учреждение Монастырского приказа (1701) подтверждено, а казна монастырей обращена в пользу отставных воинов. Петр принялся за духовенство: запретил пострижение прежде 50 лет. Монахиням велел заниматься рукоделием и смотреть за ранеными. Устроил при монастырях богадельни etc., etc. Ропот ужасно усилился. Появились подметные письма и пророчества, в коих государя называли антихристом, а народ призывали к бунту. Петр запретил монахам иметь в келиях бумагу и чернила – и настоятели должны были отвечать за тех, кои сие дозволяли» [48]. Помимо упомянутого выше Г. Талицкого среди распространителей слуха о Петре – Антихристе отмечены белгородский священник Иван Никитин и монах Варлам Левин. Так Никитин писал: «Такие се подати стали, уму непостижимы, а ныне-де и до нашего брата священника дошло… Никак же в нашем царстве государя нет, а ныне-де у нас не государь царствует – антихрист» [49]. Характерно для психологии священника: отец Иван понял, что Петр – Антихрист, когда подати дошли до «нашего брата священника», аргументация курьезная. Митрополит Ростовский Дмитрий, впоследствии канонизированный, грозил Петру за восстановление Монастырского приказа избиением… руками ангелов [50]. Более трезвомыслящие церковники объединялись вокруг царевича Алексея и его матери постриженной в монахини Евдокии Лопухиной [51]. Петр прямо выводил преемственность своего конфликта с церковью от противостояния светской власти и Никона: «Ой, бородачи, многому злу корни старцы и попы! Отец мой имел дело с одним бородачем, а я с тысячами» [52].

Бесспорно, что Петр должен был считаться с сопротивлением церкви. Синод стремился проводить независимую политику, не всегда следуя императорским указам. Статус его оставался неясным. На первом же заседании, иерархи потребовали равенства с высшим светским органом – Сенатом. В течении года они уклонялись от подписывания Духовного регламента. Петр вынужден был лавировать, не определяя точно компетенции нового учреждения. Синод добился передачи под свою компетенцию значительной части духовных вотчин. В 1721-23 гг. врхиерейские и монастырские люди были возвращены в подсудность церковной власти, хотя и с большими изъятиями [53].

Священнослужители в нетерпении ждали смерти Петра, надеясь на окончательный реванш при его преемниках.

в) Екатерина I и Петр II

У императрицы Екатерины I было много недостатков, но одного у нее не отнимешь – память покойного мужа она чтила свято. В 1726 г. императрица именным Указом заявила Синоду, что «подражая трудам выскославная памяти государя императора», освобождает Синод «от бремени хозяйственных забот» и оставляет «точию при едином правлении в духовных делах». Была создана «Коллегия экономии синодального правления» из светских чиновников. В 1727 г. коллегия была подчинена Сенату [54].

Надежды реваншистов терпели крах. Когда похоронили императора, счастливый вице-президент Синода новгородский епископ Феодосий дал волю языку: «[Петр] коснулся духовных дел и имений, Бог его взял». Погрузился епископ и в приятные мечтания: «Скоро гнев Божий снидет на Россию» – и жестом показал, как будут отсекать головы еретикам» [55]. Сладкие грезы прервала жестокая реальность – императрица сослала мечтателя в монастырь, послушные архиереи поспешили лишить собрата сана.

Напротив, все попытки консерваторов свалить другого вице-президента Синода Феофана Прокоповича оказались бесполезными. Ректор Киево-Могилянской Академии блестяще образованный Феофан был правой рукой Петра во всех церковных мероприятиях, проводником новой церковной политики, в т. ч. составил «Духовный регламент». Консерваторы Прокоповича ненавидели. Его обвиняли в непристойных словах на императрицу, лютеранстве, иконоборчестве et cetera. Другому церковнику подобное количество доносов быстро стоило бы свободы и сана. Но, как писал С. Соловьев: «Феофан был великолепный памятник петровского времени: разрушить памятник значило наругаться над этим временем» [56].

Напротив, противостоящие Прокоповичу архиереи падали один за другим. У церковных историков есть тенденция приписывать их конец одной злой воле и интригам Прокоповича, но приходится считаться с фактом: «Репрессии против высших духовных лиц продолжались и после смерти Феофана Прокоповича в 1736 г., даже с еще большей суровостью» [57]. Если в 1730-36 гг. при жизни Феофана пострадало всего шесть иереев, то после его смерти – 1736-40 гг. – по меньшей мере десять [58]. Дело было не в Феофане, а в отношении государства к тем принципам, которые защищал он, и к тем, которые отстаивали его противники. Вернуть церковь ко временам Филарета, Никона или хотя бы Иоакима было уже невозможно, время церковных консерваторов безвозвратно ушло.

При Петре II церкви удалось добиться некоторых мер, противоречащих политике веротерпимости. Была издана запрещенная Петром I антипротестантская книга Стефана Яворского “Камень веры”. В ноябре 1728 года препозитом лютеранских церквей объявлен был синодский указ, чтоб пасторы не дерзали русских православных христиан учить своим догматам и привлекать в лютеранскую или другие веры. Приходящих на исповедь детей духовных, пасторы должны спрашивать не были ли они в вере греческого исповедания, и если окажется что были, то таких не принимать, но немедленно объявлять о них в канцелярии Синода.

Досталось и католикам. «Смоленский епископ Гедеон составил пункты о мерах к удержанию смоленской шляхты от принятия латинства [католичества]; пункты были утверждены Верховным тайным советом и состояли в следующем: находящимся на границе караульным офицерам и драгунам подтвердить с жестоким прещением, чтоб из Польши и Литвы не допускали выезжать в Россию римских ксендзов, а смоленскую шляхту выезжать за границу без указа и паспортов. Если какой-нибудь ксендз придет по своим делам, о таком объявлять губернатору, а губернатор дает знать архиерею; ксендзу назначается время, в какое он должен исправить все свои дела, и берется с него письменное обязательство, чтоб он русских людей по римской вере не исповедовал и не причащал, никакими вымыслами к своей вере не склонял, в домы их для того ни тайно, ни явно не ходил и не носил другого платья, кроме того, какое носят ксендзы. У всех смоленских шляхтичей взять сказки под жестоким истязанием, чтоб они нигде с римскими ксендзами ни тайно, ни явно сообщения не имели, в домы к себе их не пускали, для исповеди к ним не ходили и никаких наговоров от них не слушали. Ослушников ксендзов и шляхтичей брать и, сковав, присылать в Сенат немедленно; Сенат расспрашивает их и доносит немедленно же в Верховный тайный совет и послабления в том никому никакого не делает. Смоленской шляхте детей своих для науки за границу в Литву и никуда отнюдь не отдавать, отдавать в смоленские, московские и киевские школы Если кто по обучении в русских школах захочет ехать в другие государства, тех отпускать под присягою и брать поруки, что отъезжающий за границею не останется, веры греческого исповедания не переменит и против Российской империи в службу нигде ни к кому не вступит. Смоленской шляхте в домах своих для обучения детей и родственников отнюдь не держать римских учителей или инспекторов, а иметь инспекторов из русских подданных и веры греческого исповедания; если же таких сыскать не могут, то по нужде могут брать из-за границы, только православной веры греческого исповедания и со свидетельством архиерейским; а когда русских инспекторов будет довольно, тогда из-за границы не брать никого, чтоб под видом православных не было римской веры ксендзов. Если из-за польского рубежа римской веры девицы и вдовы захотят выйти замуж за смоленских шляхтичей, то им это позволять, когда они примут православную веру греческого исповедания, а смоленской шляхте дочерей и родственниц за границу замуж не выдавать за католиков и униатов» [59]. Но все интриги и взятки, употребленные дабы добиться восстановления института патриаршества и в это, в целом благосклонное к церковникам, царствование, оказались безуспешными.

г) Бироновщина

“Бироновщина” стала временем ужесточения и преследований за религиозные преступления. 17 марта 1730 г. вышел Указ, предписывающий Синоду иметь попечение о том, чтобы «все христианский Закон Божий сохраняли, тайны святые и прочие предания от церкви святой узаконенные с тщанием и благоговением исполняли и в праздники и в воскресные дни в церковь приходили с тщанием, и во время службы святой в церквах благочиние сохраняли» [60].

Жесткость правительства Анны Иоанновны в отношении религиозных преступников наглядно демонстрирует указ о наказаниях за волшебство от 25 мая 1731 года: «Ежели впредь кто, гнева Божьего не боясь и сего Ея Императорского Величества указу не страшась, станут волшебников к себе призывать, или к ним в домы для каких волшебных способов приходить, или на путях о волшебствах разговоры с ними иметь, и учению их последовать, или какие волшебники учнут собою на вред, или мняще, якобы на пользу кому волшебства чинить; и за то оные обманщики казнены будут смертию, сожжены; а тем, которые для мнимой себе душевредной пользы, станут их требовать, учинено будет жестокое наказание, биты кнутом, а иные, по важности вин, и смертью казнены будут» [61]. Указ, видимо, не очень строго соблюдался. Как уже говорилось в главе об «Охоте на ведьм», в 1735 г. трех колдуний только подвергли телесному наказанию, пригрозив смертью только в том случае, если они и в дальнейшем не оставят колдовство. Но немало известий и о смертных казнях за другие религиозные преступления.

1730 г. – приговорены к сожжению за богохульство 19-летний солдат Филипп Сизимин и дворовый Иван Столяр [62].

1732-36 гг. – дело одного из русских «Фаустов». В 1732 г. жена симбирского посадского знахаря Якова Ярова донесла на своего мужа, что видела, как он «по книгам своим еретическим чинил еретичество и молился на запад левою рукою ниц»; а когда она была беременна, якобы, говорил: «Ежели родит, чтобы того младенца отдать крестить отцу ево Сатанаилу». Сам Яров на допросе в Симбирской ратуше винился, что, найдя «приворотную к блуду» книжку в 1723 г. отрекся от Христа, призвал Сатану, некиих еретиков Дионисия и Варлаамия и назвал себя их рабом. Хотя дальнейшие показания были противоречивы, Ярова, так и не принесшего церковного покаяния, сожгли 18 марта 1736 года [63].

1733 г. – В тайной канцелярией вынесены смертные приговоры трём старообрядцам [64].

1734 гг. – дело секты христоверов - «хлыстов» (искаженное противниками «Христы», по учению секты Божий сын Христос воплощается не один раз, а постоянно – Христами называли себя главы секты). По доносу некоего разбойника Караулова в Москве были арестованы несколько сотен сектантов. Следствие, по указу Сената и Синода, вела комиссия из светских и духовных членов. Использовались пытки: кнут, жжение огнем; подследственные содержались в крайней тесноте и духоте. С 15 января по 23 июля 1734 года умерло тридцать подследственных. В итоге были осуждены 303 человека. Пять человек - в том числе две женщины – были казнены, 236 обвиняемых биты кнутом и сосланы, прочие – наказаны плетьми (двум девочкам заменены на розги) и отправлены в монастырь или по месту жительства [65].

1735 г. – казнен упорствующий старообрядец М. Прохоров [66].

1738 г. – крестьянки А. Петрова и В. Дмитриева были сожжены в срубах за то, что во время литургии выплюнули святые тайны - суд сослался на Соборное Уложение 1649 г. [67].

1738 г. – протопоп Иван Федосьев был казнен за то, что пьяным заявил: «Что мне Богородица, я с ней трижды сквернодеяние учиню (и выговорил прямо народным речением)» [68].

1739 г. – обезглавлен упорствующий старообрядец И. Павлов [69].

1738-40 гг. – дела о переходе в иную веру стоили жизни четверым преступникам: И. Исаеву, А. Возницыну, Л. Борухову и Т. Жулякову, трое последних были сожжены (см. приложение «Гонения на иноверцев») .

Но, как правило, преследования раскольников проходили без казней. Взимался двойной подушный оклад. Разорялись старообрядческие монашеские обители, а иноков рассылали по монастырям (после жалобы Тобольского архиерея на их частые побеги, стали посылать на казенные заводы). За совращение православного в раскол предписывалась ссылка на галеры [70].

Необычное наказание выпало на долю двух вероотступников-аристократов. Князь М. А. Голицын, во время пребывания во Флоренции, женился на итальянке и принял католичество. Князь убедил обратиться в католическую веру также и своего родственника А. П. Апраксина. Вернувшись в Россию, Голицын пытался скрыть брак и вероотступничество. Но слухи дошли до двора. В 1733 г. императрица велела развести Голицына с женой, и, в наказание за вероотступничество, произвела его и Апраксина в придворные шуты [71]. В 1740 г. князь должен был жениться на шутихе. Именно для этой свадьбы был выстроен знаменитый «Ледяной дом».

С чем же связано строгое благочестие этого периода? Вероятны два объяснения. Стремление 20 лет прожившей в Курляндии императрицы и её немецкого окружения подчеркнуть свою приверженность русским обычаям. Продолжение политики Петра I, для которого преступления против веры были, прежде всего, государственными преступлениями.

А как же реагировала церковь? По оценке Н. Костомарова: «Как ни сурово относилось правительство Анны Ивановны к расколу и к религиозным заблуждениям, но оно все-таки было мягче и снисходительнее, чем того желали некоторые ревностные духовные сановники. Так, например, в 1737 году рязанский архиерей доносил синоду, что ему, при его старости, трудно разглагольствовать с раскольниками, и находил, что лучше бы смирять их постом и плетьми. На это он получил такой ответ: "Надобно раскольников наставлять по-пастырски, словом учительским, и за трудность оного не почитать, ибо всякое дело труду есть подлежательно, а кольми паче надлежит приложить труд свой о человеке, гиблющем душою, к чему его преосвященство призван и таковым характером почтен» [72]. Точный текст послания архиепископа: «В виду того, что раскольники к увещеваниям, яко аспид глухи, так не лучше ли смирять их постом и стегать плетьми» [73]. Доктор исторических наук, профессор Е. В. Анисимов также отмечает, что жесткость государственной религиозной политики отставала от требований духовенства. «Церковники консервативного толка усматривали основное зло бироновщины как раз в усилении веротерпимости. В первых проповедях после переворота 25 ноября 1741 г. [приведшего к власти Елизавету] мотив борьбы с ересью, наводнившей Россию, стал одним из важнейших» [74]. О каких-либо возражениях церкви против духовных репрессий говорить не приходится. Определение о смертной казни христоверов С. Струкова и М. Павловой было вынесено комиссией, наполовину состоящей из духовенства (игуменов московских монастырей Кирилла и Евсевия). Принимали активное участие духовные отцы и в светском терроре. Именным указом Анна Иоанноанна укорила духовенство за частые безосновательные доносы, пригрозив ложным доносчикам лишением сана и ссылкой [75].

Жалобы церковных историков на эпоху Бироновщины касаются террора, направленного против представителей духовенства и связанного с подчинением церкви государству. Первоначальным поводом стало неучастие ряда представителей духовенства в присяге новой императрице. Позже в массовом порядке заводились дела об упущениях в молебнах за государыню. Всего, по подозрению в неблагонадежности, пострадало 16 высших архиереев и несколько тысяч мелких священнослужителей [76].

д) Благочестивая Елизавета

Правление Елизаветы Петровны принесло одну благодетельную перемену. В 1743 г. сенат вынес последний приговор о сожжении за религиозное преступление, а в 1744 г. императрица Елизавета распорядилась представлять ей на подпись все смертные приговоры и не одного из них не утвердила [77]. В 1754 г. смертная казнь была отменена официально, а ко времени смерти Елизаветы, утвердился век Просвещения и сожжения не возобновились. Тем не менее, «по указу 1731 г. продолжали судить волшебников и при Елизавете, и на тридцатилетие 1731-1761 гг. выпало в России чуть ли не самое большое количество процессов по волшебным делам (почти 150 из исследованных нами 240 процессов XVIII в.)», - отмечает современный исследователь этого периода религиозного террора Е. Б. Смилянская [78]. Ещё показательнее сравнение 20-летия правления Елизаветы с последующей эпохой: 1741-1760 – 97 процессов, 1761-1780 – 22 процесса, 1781-1801 – 18 процессов [79].

В прочих мерах Елизавета оставила далеко позади Анну Иоанновну. Как уже говорилось, Церковь приветствовала ее восшествие на престол, но требовала борьбы над еретиками, «правоверия ругателями, благочестия» [80]. Елизавета откликнулась на эти пожелания. Среди первых законов новой императрицы указы о сносе армянских церквей [81], борьбе с квакерами, изгнании из страны евреев, «яко от таковых Имени Христа Спасителя ненавистников, нашим верноподданным крайнего вреда ожидать можно» [82]. На рекомендацию Сената допустить в Ригу и Малороссию еврейских купцов императрица наложила резолюцию: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли» [83]. Указами 1743-44 гг. предписывалось разрушение мечетей в тех местах, где живут русские православные и новокрещенные «во избежание соблазна». При этом полный запрет строить мечети не был введен только во избежание аналогичных действий против православных церквей в мусульманских странах [84]. Церковь понимала указы самым радикальным образом. Казанский архиерей из 536 мечетей разрушил 418. В 1751 г. тобольский архиерей жаловался на мусульман за то, что вместо разрушенных мечетей они стали молиться в юртах [85]. Планировалось снести иноземные церкви на Невском проспекте в Петербурге, но этот проект был отложен на неопределенное время за недостатком средств.

Императрица предполагала также особый указ, допускавший крепостным людям делать доносы на своих господ, употребляющих мясо в постные дни, и получать за то свободу. Императрицу удалось отговорить, указав на опасность ложных доносов [86]. Сама императрица все посты соблюдала строго, что было ей особенно тяжело, поскольку единственно разрешенную в Посты рыбу она не любила. Иностранный наблюдатель отмечал, что «никто при ее дворе, ни первый министр, ни даже самый фаворит, не осмеливаются нарушить пост иначе, как самым секретным образом» [87]. В 1749 г. императрица предписала наказывать и тех, кто в церкви болтает - надевать железные ящики и цепи «для знатных чинов медные вызолоченные, для посредственных белые луженые, а для прочих чинов просто железные» [88].

Аппетит церковников разгорался. Синод обратился к Сенату с прошением, чтобы все дворяне обучали своих детей Катехезису и чтобы без знания катехезиса никого не в какие чины не повышали. Прошение было удовлетворено. Законопроект об освобождении от пыток преступников моложе 17 лет Синод счел недостаточно благочестивым - по учению святых отцов, совершеннолетие считается с 12 лет, с этого возраста и следует начинать пытать преступников [89]. В 1743 г. Синод представил к высочайшей подписи проект указа о запрете на ввоз из-за границы книг без предварительного просмотра. Канцлер Бестужев пытался протестовать, но императрица подписала. Из-за цензуры имели столкновение с церковью Московский Университет и Ломоносов. И, напротив, полная призывов к борьбе с иноверцами книжка Стефана Яворского «Камень веры» была изъята из продажи при Анне Иоанновне за нетерпимость, но вновь разрешена и переиздана при Елизавете. Часть архиерейских и монастырских вотчин со времен Екатерины находилась в управлении государственной экономической коллегии, а сборы с них шли на государственные расходы. В 1745 г. Синод обратился с прошением о возвращении всех этих вотчин и доходов с них в духовное ведомство. Императрица опять-таки подписала [90].

Не жалела Елизавета средств на строительство церквей. «Питала страсть к постройкам великолепных дворцов и церквей» [91], «страсть к построению церквей и монастырей. Императрица воздвигла много громадных зданий в этом роде. В бытность мою в Петербурге она вспомнила, что св. Иоанн Дамаскин, один из всех святых греческого календаря, не имеет в империи церкви, и немедленно ассигновала на постройку ее 100 000 рублей» [92].

Французский дипломат д’Аллион следующим образом обобщил наблюдения за церковной политикой Елизаветы: «Вернула духовенству все отобранные Петром Великим прежние его владения. Я замечаю, что и в смысле власти она позволяет ему мало-по-малу стать на прежнюю твердую почву. Дошло до того, что эта страна стала походить на страну инквизиции». Конечно, преувеличение, но есть и доля правды. Несколько примеров религиозных дел. Князь С. Долгорукий был заточен в монастырь на год, за то, что позволил своей жене и детям перейти в католичество. Князь И. Вяземский попал в пожизненное монастырское заключение в оковах на квасе и хлебе по делу о «О поругании Христовых тайн» [93]. Что уж говорить о нетитулованных преступниках. В 1748 году епископ Велико-Устюжский и Тотемский повелел: "Буде же кто леностью и нерадением во святую церковь ходить не будет, такого побуждать и увещевать непременно. А ежели во втором и третьем увещевании и понуждении кто непреклонен и упрям окажется, такового священником с причетником каждому своего прихожанина для наказания, и чтобы таковых исхождения лености не имел, садить в цепь и колодки и держать летним временем на площади при колокольне» [94]. Если смертная казнь была отменена, то плеть и кнут свистели невозбранно. Только в 1756 г. за участие в ереси, по указу Синода, были биты плетьми 216 монахов и разосланы по дальним монастырям [95].

Снова ожесточились меры против староверов. Приговоры к сожжению, как уже было сказано, не утверждались, но участь обвиняемых оставалась тяжелой. Например, в 1741 году к сожжению за богохульство был приговорен старообрядец П. Сахаров, выплюнувший причастие. Характерна инквизиционная схема: по доносу жены Сахаров был арестован («взят под караул») духовной властью – священником А. Михайловым из Азовского Духовного правления. После допроса, священник передал обвиняемого гражданскому суду, который и вынес смертный приговор. Исполнение приговора затянулось и узник дожил до указа 1744 года, по которому смертный приговор ему было решено не утверждать. Тем не менее, Сахаров продолжал оставаться в заключении. В 1746 г. протопресвитер Ф. Листьев рапортовал в контору Синода о том, что Сахаров не подает надежды на «чистое покаяние» (термин туманный). Контора Св. Синода обратилась к самому Синоду, дабы «потребовать от него указа, как поступить с Сахаровым. Контора же святого Синода полагает предать его гражданскому суду на жесточайшее истязание с целью дознания: не был ли он сам злым расколоучителем». В ожидании решения Синода Сахарова отправили в монастырскую тюрьму: «так, чтобы никого не допускать к нему для свидания и разговора. В пищу производить ему в сутки по малому числу хлеба и воды, более того отнюдь ему ничего не давать». Синод это решение поддержал и послал архимандриту монастыря указ: «содержать Сахарова под крепким караулом, и как к нему, так и его ни к кому не пускать, даже и в церковь; чернила и бумаги… не давать, а в пищу ему давать только хлеб и воду, и то в сутки по малому числу». Можно понять почему елизаветинскую Россию стали уподоблять «стране инквизиции». Но на этом мытарства Сахарова не закончились. Сахаров изъявил раскаяние. По приказу Московской духовной консистории, Сахарова навестил священник для утверждения в его Православной Греческого Исповедания Вере. От рапорта священника - было ли раскаяние «с сердечным сокрушением» - зависела дальнейшая судьба арестованного. Священник рапортовал, что Сахаров «явился не в сердечном сокрушении». Исходя из этого, светский Сыскной приказ постановил: «Сахарова, как явившегося не в сокрушении сердечном, пытать». На пытке Сахаров «подтвердил свое желание обратиться к Вере Греческого Исповедания. Дано 27 ударов. 7 августа [уже 1751 г.] на третьей пытке Сахаров показал то же. Дано 25 ударов». Последние листы дела утрачены и неизвестно, чем оно окончилось [96]. Можно констатировать, что последственным было непросто убедить власти в искренности своего раскаяния. Также ясны пути сотрудничества духовной и светской властей в преследованиях.

Интересно, что при Сыскном приказе был свой священник, занимавшийся увещанием непосредственно в камере пыток. Как пример, приведем дело раскольника Я. Куприанова. В Сыскной приказ он был прислан из Московской духовной консистории за раскол и непочитание икон. Во время пытки пригласили в застенок состоявшего при Сыскном Приказе священника Петра Васильева; он увещал Куприанова, но раскольник оставался непреклонен, хотя и получил за раз сто ударов. 15 февраля 1753 г. последовал приговор: «Куприанова, за показанные его злодеяния, за непочитание Святых икон, и им за непоклонение, и что он троеперстного сложения принять и на себе креста изображать не хочет, и Пречистую Деву, Матерь Божию, за истинную Богородицу не почитает, приговорить, на основании Уложения 1 главы 1 ст., к смертной казни, к сожжению, но предварительно представить о сем Правительствующему Сенату, а до получения разрешения сослать в Раервик» [97]. Зная отношение Елизаветы к смертным казням, смело можно считать, что и это сожжение не состоялось. Но у судей были возможности умерщвлять виновных и без формально утвержденного смертного приговора.

В 1760 году Дворцовая контора сообщила Раскольнической конторе (учрежденную в 1725 г. для сбора двойной подушной подати) о действиях судьи Юрьевецкого духовного правления священника Ивана Сокольского. Сокольский, в сопровождении «многолюдственного числа разных церквей церковников с ружьями и дрекольями», прибыл в Рыбновскую волость для сыска раскольников, живших в скитах. В починке Бурашном он захватил раскольника Лаврентия Леонтьева и велел бить его плетьми, спрашивая о раскольничьих кельях, причем грозил: «Ежели он о тех кельях не покажет, то будет теми побоями замучен и до смерти» (так судьи обходили запрет смертной казни). Леонтьев выжил, хотя у него «спину и всё тело облило кровью». Менее посчастливилось раскольнице девке Марфе Васильевой, также битой «до великой крови». По осмотру в дворцовом управлении на ней «явилось битых и на спине синих и багровых мест многое число, да на правом паху пробита великая рана, от которой она и к жизни своей безнадежна»» [98]. Сокольский был обычным представителем эпохи. В 1761 г. духовная комиссия производила в Екатеринбурге следствие о неуказных женитьбах раскольников. Комиссия без сношения с местными властями сажала заподозренных под караул и подвергала побоям и пыткам. Посланные от комиссии команды грабили дома и имения арестованных. Один из следователей, священник Семен Алексеев настолько вошел во вкус, что при участии в таком рейде, переоделся в солдатский мундир [99].

Наконец, когда духовная власть опасалась, что полагающегося по светским законам наказания будет недостаточно для обезвреживания старообрядца, она могла использовать ещё один способ расправы, вполне легальный. Об этом последний пример преследования старообрядца. В 1753 году из Чугуевского духовного правления был прислан в белгородскую консисторию (учреждение при епископе для управления епархией) старообрядец С. Чекменев, с изъяснением, что он «между простыми людьми рассевает богопротивные душевредные раскольничьи ереси». Чекменев показал, что «подал он о положении его в двойной раскольничий оклад сказку [в данном случае, прошение], токмо ешё того оклада не положили, и ныне от того раскола в православие обратиться и Св. церкви повиноваться не желает до кончины живота своего». Белгородский епископ (уже упоминавшийся святой Иосаф Горленко) всерьез обеспокоился: вдруг светская власть не сумеет наказать упрямца так, чтобы навсегда отбить у него желание проповедывать. В результате появился следующий документ: «Означенный раскольник Сидор Чекменев хотя, по силе указов, и подлежал суду гражданскому, но понеже из представления Чугуевского духовного правления оказалось, что он многие между простым народом рассевает ереси, и когда, по наказании, из светской команды освободится, то и больше такие раскольничьи ереси рассевает и простой народ совращать будет, и посему, чтобы той раскольничьей ереси не рассеивал и к своему погибельному пути никого из правоверных, отослать его Чекменева в Святогорский Успенский монастырь и содержать в том монастыре по смерть под крепким караулом в кандалах в особой тюрьме и никого к нему не допускать, и отправить его под караул с нарочными детьми боярскими, дав им с наставлением инструкцию, чтобы он Сидор утечки не учинил или отнят не был по тракту; и дать оным детям боярским в провожатые из церковно-причетников потребное число; если же он, будучи в том монастыре, познает истину православной церкви и пожелает обратиться, тогда представить о нем доношение» [100]. Видимо, по мнению святого Иосафа, кандалы особенно помогали вероотступникам «познавать истину православной церкви».

Крупнейшим делом елизаветинской эпохи стало новое следствие над христоверами, начавшееся в 1745 г. Следствием занималась комиссия из светских и духовных членов (три светских чиновника и три представителя духовенства). Как обычно использовались пытки, и 26 сентября 1747 года был засечен насмерть допрашиваемый крестьянин Тихон Яковлев. В 1748 году осудили более четырехсот человек. В определении меры наказания духовные члены комиссии сошлись во мнениях со светскими. Публичное сожжение в срубе - 5 человек. Просто смертная казнь – 26 человек. Кнут и ссылка – 189 человек. Плети и ссылка или отдача в солдаты – 55 человек. Плети и монастырь или прежнее место жительства – 83 человека. Заточение в монастырь без телесного наказания – 28 человек. Плети и выдача замуж за правоверных (практиковалась и такая мера воздействия на заблудших) – 9 женщин. Ешё несколько десятков приговоров не сохранилось. К счастью, Елизавета к тому времени уже не утверждала смертных приговоров и всем смертникам казнь была заменена на кнут и ссылку [100]. И без казней, как мы видели, у власти хватало средств для утверждения благочестия.

Но когда два епископа: Новгородский Амвросий Юшкевич и Ростовский Арсений Мациевич обратились к благочестивой императрице с предложением восстановить патриаршество, Елизавета ответила решительным отказом [101]. Положение церкви, как государства в государстве, осталось в безвозвратном прошлом.

е) Внук Петра

186 дней правления императора Петра III отмечены бурной законодательной деятельностью, в т. ч. и по отношению к церкви. Император первым из преемников своего деда стал лично посещать заседания Синода. Характерен выговор, сделанный им высшему органу управления церкви за «потачки епархиальным начальникам»: «Синод походит больше на опекуна знатного духовенства, нежели на строгого наблюдателя истины и защитника бедных и неповинных… Кажется, что равной равного себе судить опасается, и потому все вообще весьма худое подают о себе мнение» [102]. Указ предназначался «для всенародного известия»

Продолжением политики Петра I стало решение о секуляризации церковных земель. В феврале-апреле 1762 гг. последовали один за другим указы, регулирующие передачу церковно-монастырских имений в руки государства, «дабы духовный чин не был отягощен мирскими делами», «монашествующих, яко сего временного жития отрекшихся, освободить от житейских и мирских попечений» [103].

Другим радикальным поворотом Петра в церковной политике стала свобода совести для старообрядцев. Православная нетерпимость становилась анахронизмом для многоконфессиальной империи. Петр ссылался на то, что в России «и иноверные, яко магометане и идолопоклонники, состоят, а те раскольники – христиане». Соответственно серией указов предписывалось: «никакого в содержании закона по их [старообрядцев] обыкновению возбранения не чинить», защищать старообрядцев «от чинимых им обид и притеснений», в т. ч. со стороны местного духовенства [104].

В этом контексте не удивляет известие о том, что «недовольные главы духовенства, и в особенности архиепископ новгородский, при первом слове [о готовящемся свержении Петра III] обещали со стороны своей всякое пособие» [105]. Одна из заговорщиц княгиня Дашкова позднее вспоминала: «Архиепископ Новгородский был человеком очень образованным, он пользовался всеобщим уважением и любовью духовенства. Своим просвещенным умом он ясно понимал, что при таком царе, как Петр III, церковь неизбежно потеряет влияние, и не скрывал в связи с этим огорчения; насколько позволяла должность пастыря, он готов был оказывать нам содействие. Это было очень важно, ибо, кроме других достоинств, он обладал даром трогательного и мужественного красноречия и умел воодушевить своих слушателей» [106].

После переворота, Екатерина обвинила супруга в планах «подмены древнего в России православия и принятии иноверного закона» [107]. Церковь не возражала. Московский архиепископ Амвросий даже обратился к Екатерине с письмом о том, что покойного императора нельзя именовать в поминаниях «благочестивейшим»: он подрывал православие, истреблял «страх божий» и хотел ввести пресловутый «иноверный закон». Характерная деталь к психологии православного иерарха – в том же письме архиепископ попенял новой императрице за то, что она не сделала денежных пожалований в московские соборы и высшему духовенству [108]. Вскоре после переворота духовенство потребовало возвращения земель, отнятых покойным императором.

ж) Церковь при Екатерине II

В тронной речи Екатерина объявила, что не имеет «намерения и желания присвоить себе церковные имения» [109]. 12 августа 1762 г. она подписала указ о возвращении всех вотчин духовенству. В ноябре того же года специальная Комиссия приступила к новому проекту секуляризации. Страну сотрясали восстания монастырских крестьян, разъяренных отменой указа Петра III, в повсеместных бунтах приняли участие ок. 100 000 чел. (согласно письму Екатерины: «люди, подвластные церкви, страдая от жестоких нередко притеснений, к которым ещё более способствовали частые перемещения их духовных лиц, возмутились и, при моём вступлении на престол, их было более ста тысяч под ружьём. Вот почему я в 1762 году выполнила план совершенно изменить управление имениями духовенства» [110]). Церковники, приученные к дисциплине со времен Петра и Анны Иоанновны, покорились. Открыто высказал недовольство только ростовский епископ Арсений Мациевич, уже упоминавшийся ранее фанатик. В последний раз в устах православного иерарха зазвучали ссылки на блаженные времена монгольских ханов, не смевших трогать церковные имения. Арсений грозил отнимающим церковные имения участью Анании и Сапфиры – персонажей Нового Завета, убитых богом за сокрытие своего имущества от христианской общины. 9 февраля 1763 г. «митрополит учинил проклятие на раскольников и прочих еретиков. Начали между еретиками проклинать и тех, которые подписались к увольнению крестьян от монастырей в казну» [111]. В 16 в. всё это, может быть, и подействовало, но Екатерина определила бред архиерея адекватно: «властолюбие и бешенство». Послушный Синод лишил Мациевича сана, он умер в заточении. Ещё два архимандрита – сторонника Арсения – были сосланы [112].

Неприятные для кармана церковных иерархов законы издавались и в дальнейшем. Важным источником дохода архиреев были поборы с подчиненного им духовенства. Что творили пастыри можно судить, например, по мемуарам Болотова о тобольских архиереях. «Всякому, посвящаещемуся в попы, становилась поставка не менее как во 100, в дьяконы 80, в дьяки 40, в пономари 30 рублей, выключая то, что без десяти рублей келейник ни о ком архиерею не доказывал, а со всем тем от него все зависело». Один поп, определенный на место Синодом, вздумал было отказать архиерею во взятке. «К несчастью сего бедняка, вздумалось ему поупрямиться; он счел себя не под командою архирейскою и не хотел по двум посылкам ехать и везть к нему свою ставленную. Архиерей велел притащить его силою и до тех пор его мучил плетьми и тиранил, покуда не вымучил из него 500 руб. и не разорил его до конца. Но сего еще не довольно; но он на сии деньги сделал себе богатое платье и хвастал всему свету, что это платье упрямого попа» [113]. Что подобные случаи были правилом подтверждают многие примеры [114]. Но в 1764-1765 гг. Екатерина запретила или зафиксировала жесткими тарифами подати за поставление и за переводы с должности для священников.

В 1765 г. Екатерина запретила архиереям телесные наказания подвластного духовенства, используемые, как мы видели и для вымогательства. Впрочем, архиереи находили плетям разнообразные замены. Московский архиепископ Амвросий прославился гонениями на «безместных» (не имеющих своего прихода и предлагающих свои услуги на улицах) попов. Амвросий, устраивая на них облавы, пойманным рвал бороды и «многодетных в железах голодом и дымом морил подолгу, от жен отлучая» [115]. Жестокость его не осталась безнаказанной, но не от императрицы. Из-за начавшейся в Москве эпидемии чумы Амвросий нарушил некоторые церковные правила: запретил обмывания покойников и последнее мирское целование, приказал исповедовать умирающих через окна, перевесил повыше «чудотворную» икону Богородицы, через поцелуи которой распространялась зараза. Безместные попы натравили на архиепископа рядовых верующих. Амвросия схватили в храме Донского монастыря, где он тщетно пытался укрыться за иконостасом, и забили насмерть.

Из реформ Екатерины в области церкви следует особо выделить меры по укреплению веротерпимости. Указ Синоду 1773 г. провозглашал: «Как Всевышний Бог терпит на земле все веры, то и ее Величество из тех же правил, сходствуя его святой воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между ее подданными всегда любовь и согласие царили» [116]. Мусульмане получили свободу строить мечети и медресе, муллам и буддистским ламам было назначено содержание из казны. Прекратились преследования старообрядцев и тут же резко пошло на спад число самосожжений (см. приложение Раскольники). Времена православной духовной монополии канули в лету.

Был и один негативный эпизод, связанный с гипертерпимостью императрицы – Екатерина спасла от уничтожения орден иезуитов. Орден, к тому времени, довел до белого каления всех католических монархов. В 1759 г. иезуитов изгнали из Португалии. В 1762 – из Франции. В 1767 – из Испании и Неаполитанского королевства. В 1768 – за великими державами последовали пармский герцог и гроссмейстер Мальтийского Ордена. Римскому папе предъявили ультиматум и в 1773 г. глава католической церкви объявил орден распущенным. Казалось, одна из мрачнейших страниц истории католической церкви была закрыта навсегда, если бы не Россия. Екатерина запретила публиковать в России папскую буллу о роспуске Ордена и разрешила польским иезуитам образовать независимую монашескую конгрегацию. Именно Россия стала первой страной, в которой очередной папа с 7 марта 1801 г. официально разрешил деятельность ордена [117].

Известно и распространение при Екатерине вольнодумства, но эта тема заслуживает отдельной главы.

з) Вольномыслие и реакция при Екатерине

Что можно сказать о личном благочестии Екатерины? В письме к Вольтеру она назвала себя «главой греческой церкви» [118]. Известна ее строгость в исполнении церковных обрядов. В то же время вряд ли случайно, что духовник императрицы сомневался даже в том, верит ли его духовная дочь в бога [119]. Другой современник, князь М. Щербатов, говоря о том «имеет ли она веру к закону божию» утверждал, что Екатерина, «упоенна безрасмысленным чтением новых писателей, закон христианский, хотя довольно набожной притворяется, ни за что почитает, коль не скрывает своих мыслей, но они многажды в беседах ее открываются» [120]. Многие письма императрицы к Вольтеру уже в 19 в. не прошли цензуру, ибо содержали «шутки и остроты в отношении к предметам, тесно связанным с нашими религиозными убеждениями» [121].

Известная современная специалистка по екатерининской эпохе О. Н. Елисеева отмечает, что «внутреннее чувство религиозности… у нее, как и у любого ученика философии Просвещения, уже пошатнулось», но в то же время ссылается на то, что в записке «О предзнаменованиях» Екатерина особо отметила, что приняла православие 28 июня 1744 г., а захватила престол 28 июня 1762 г. [122]. Надо отметить, что упомянутая записка, как считают, была написана Екатериной незадолго до смерти [123], когда французская революция сильно повлияла на мировоззрение императрицы. Т. е., она не может служить источником по её взглядам более раннего времени.

В 1761 году императрица была рационалисткой, твердо уверенной в том, что нужно «уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела» [124]. Тот же Щербатов доказывал неблагочестие Екатерины не только ее речами, но и делами: «деяния и паче доказуют, многие книги Вольтеровы, разрушающие закон, по ее велению были переведены… и Белизер Мармонтелев, неполагающий никакой разности между добродетели язычников и добродетели христианской, не токмо обществом, по ее велениям был переведен, но и сама участницею перевода оного была; и терпение или лучше сказать, позволение противных закону браков, яко князей Орлова и Голицына на двоюродных их сестрах, и генерала Баура на его падчерице, наиболее сие доказуют» [125]. По поводу разводов можно констатировать, что, действительно, брак князя Орлова был счен нарушением церковных правил и его вместе с женой приговорили к пострижению в монахи. Екатерина же отказалась утвердить приговор. Справедливо, что в массовом порядке переводились и издавались французские просветители. Произведения одного Вольтера выходили 69 раз. Были переведены и Руссо, и Дидро, и Гельвеций – все критически настроенные к церкви и религии [126]. И это имело свое влияние на умы.

В правление Екатерины вольнодумство буквально вошло в моду. Известна оценка историка 19 века Н. Дубровина: «в царствование Екатерины II мы из подражания Западу, были вольнодумцами, атеистами и насмешниками над религиею» [127]. На самом деле, атеистов было не так много. В мемуарах до нас сохранились только свидетельства их противников. Среди таковых: А. Радищев, отметивший в знаменитом «Путешествии»: «Не признаватели бытия Божия, атеисты. Таковых у нас мало» [128], и Д. Фонвизин, описавший знакомого атеиста, как «почитаемого умным человеком, но погрязшего в сладострастии… Рассуждения его были софистические и безумие явное, но со всем тем поколебали душу мою». Еще любопытнее упоминание там же, что атеистом был один из екатерининских обер-прокуроров Синода – П. П. Чебышев [129]. Атеист, председательствующий на заседаниях высшего органа управления Православной церковью – парадокс екатерининского времени. В 1769 г. Чебышев спас от преследований Синода профессора Московского университета Аничкова, обвиненного в «атеистическом мнении» (см. приложение. Наука и просвещение). Охотно увлекалась новыми идеями молодежь. В мемуарах бывшего учащегося кадетского корпуса С. Глинки описываются партии «материалистов» - (поклонников Гельвеция), и «спиритуалистов» (защитников религии), сам Глинка принадлежал к последним. «Жаркие наши споры иногда оканчивались ручной схваткой» [130].

Церковные власти были всерьез обеспокоены наступлением века Просвещения. В ходе обсуждения екатерининского Наказа Уложенной комиссии представители высшего духовенства высказались “за усиление наказуемости преступлений против веры” и в примечаниях на Наказ записали: «святотатства и богохуления всегда нарушают покой общества, а потому, кроме церковного наказания, они должны быть караемы и светским» [131]. Можно только порадоваться, что Екатерина не позволила духовенству участвовать в Уложенной комиссии. В 1771 г. московский купец Струговщиков вздумал в частном разговоре излагать содержание книги Вольтера “Раскрытая завеса христианства”. Один из собеседников донес и по этому поводу допрашивали не только самого купца, но и переводчика, давшего купцу книгу, «уговаривая его тем, что оные книги делают человека просвещенным» [132]. Впрочем, ссылка на то, что он не сам придумал богохульные речи, а только повторял Вольтера, видимо, избавила купца от наказания.

Реакция наступила после Французской революции (см. Церковь и русская литература). Одна провинциальная типография была конфискована за издание… Вольтера [133]. Среди замечаний Екатерины на «Путешествие…» Радищева: «совсем противны закону божиею, десяти заповедям, святому писанию, православию» «И по всей книге видно, что христианское учение сочинителем малопочитаемо» [134]. Статс-секретарь императрицы в последний год ее жизни особо отметил «строгость насчет разговоров о вере… ни малейшего неприличного слова вымолвить о вере» [135], напомним, что князь Щербатов именно из бесед Екатерины выводил, что она «христианский закон ни за что почитает». Религиозное вольнодумство стало восприниматься, как причина вольнодумства политического.

з) Бедный Павел

Вслед за матерью, Павел был твердо уверен, что «русский государь - глава церкви» [136]. При этом, он не считал себя связанным конкретно с Православием. Без особых раздумий, стал магистром католического Мальтийского ордена, формального подчиненного римскому папе. С тем же папой он поддерживал активную переписку, добился отмены запрета ордена иезуитов на территории России и даже предлагал главе католической церкви переселиться в нашу страну. Наконец, император планировал соединить церкви и, по слухам, самому надеть папскую тиару [137].

Отечественных церковников потенциальный папа стремился поставить на службу государству. Ввел награждение церковных иерархов гражданскими орденами. Особым Манифестом повелел приходским священникам утверждать крестьян «в благонравии и повиновении господам своим» [138]. Обращался также и к архиеереям с повелением «всемерно предупреждать и отвращать народные возмущения» [139]. Рекомендовал детям священников «праздно живущим при отцах своих» идти в военную службу «по примеру древних левитов, которые на защиту отечества вооружались» [140].

Православие, как государственная религия, охранялась и защищалась. Известна забота Павла о материальном обеспечении церкви: земельные наделы монастырей и архиерейских домов значительно выросли, крестьяне законодательно обязывались обрабатывать церковные уделы вместо священников (ибо земледелие – дело, «с саном их несовместное»), более чем вдвое увеличилось жалованье попов. Десятая часть всех дел Тайной Экспедиции (наследницы Тайной Канцелярии) касалась «поношения веры и раскола». К концу павловского царствования в заключении и ссылке находилось 204 «духоборца из Слободской Украины» [141].

В то же время, общая тенденция была направлена к веротерпимости. Была разрешена свобода вероисповедания старообрядцам и униатам. Старообрядцам вернули отобранные у них книги. Униатов запретили силой обращать в православие, а нарушавших этот запрет священников лишали приходов [142]. Сошли на нет колдовские процессы. Характерно также дело попа Ивана Гурьева, который «поучал народ не веровать Богу, называя Христа разбойником, Богородицу блудницей, а святых апостолов есаулами». Церковь передала преступника для наказания светским властям. Приговор включал 100 ударов кнутом, вырезание ноздрей, заклепание в кандалы и вечная ссылка в рудники (с оговоркой, что богохульник достоин смертной казни, но она, увы, отменена). Гурьев подал прошение императору, и Павел заменил наказание отправкой в солдаты [143].

Церковь, в целом, была лояльна императору. Один «оппозиционный» эпизод -. московский митрополит Платон вызвал монарший гнев тем, что пытался воспротивиться награждению духовных лиц орденами. Но диссидент получил настолько грозное Определение от коллег из Синода, что даже занемог, и Павел попенял петербургскому митрополиту за излишнее усердие: «Пожалуйте, оставьте Платона в покое, и без меня не касайтесь до него, мы и так пересолили» [144].

Примечания

1. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – М., 1999. – С. 12, 14-17

2. Там же. – С. 11

3. ААЭ. Т. 4. – С. 206

4. Там же. – С. 210

5. А. Богданов. Перо и крест. – М., 1990. – С. 330-331

6. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – М., 1999. – С. 70

7. А. Сахаров. Русская деревня: По материалам патриаршего хозяйства. – С. 217; РГАДА, Ф. 236, Оп. 5, Кн. 40, Л. 448

8. Крестьянские челобитные XVII в.: Из собраний Государственного Исторического музея. – М.: Наука, 1994. -С. 209-210

9. Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве министерства Юстиции. Т 9. – М., 1894. – С. 109

10. Там же. - С. 110

11. Там же

12. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – М., 1999. – С. 81, 86

13. С. Зеньковский. Русское старообрядчество. – С. 330

14. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – С. 36

15. С. Зеньковский. Русское старообрядчество. – С. 332

16. Повесть о боярыне Морозовой. – М., 1991. – С. 48

17. С. Зеньковский. Русское старообрядчество. – С. 335

18. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – С. 206, 209

19. Рассказ очевидца о жизни Московии конца XVII века // Вопросы истории. - 1970. - № 1. – С. 113

20. А. Богданов. Борьба за организацию Московской славяно-греко-латинской академии // Советская педагогика. – 1989. - № 4

21. М. Сменцовский. Братья Лихуды. – Спб., 1889. – С. 285-331

22. А. Прозоровский. Сильвестр Медведев.- М., 1896

23. А. Карташев. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. – М.: Терра, 1997. – С. 248

24. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – М., 1999. – С. 326-328

25. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – М., 1999. – С. 329

26. Е. Тарле. Русский флот и внешняя политика Петра I. – Спб., 1994. – С. 10-11

27. Рождение империи. – М., 1997. – С. 94-96, 177

28. А. Дмитрев. Петр I и церковь // Религия и церковь в истории России. – М., 1975. – С. 167-169 29. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – М., 1999. – С. 355

30. Реформатор: Русские о Петре I / А. А. Кара-Мурза, Л. В. Поляков. – Иваново: Фора, 1994. - С. 191

31. см. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – М., 1999. – С. 351-353

32. Рождение империи. – М., 1997. – С. 129

33. Законодательство Петра I. – C. 545

34. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие Радищева: Факсимильное издание. – М.: Наука, 1985. – С. 81

35. А. Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. - № 103; Церковь в истории России: IX в. – 1917 г. – М., 1967. - С. 175-176

36. Дело о дьячке Василии Ефимове, казненном в Новгороде сожжением за ложное чудо в 1721 г. // Русский архив. – 1867. - № 12. – С. 1708-1720

37. Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам. Т. 7. – М., 1789. - С. 93-97

38. Н. Павленко. Анна Иоанновна. – М., 2002. – С. 213

39. А. Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. - № 87

40. ПСЗРИ. Т. 3. № 1542, п. 23

41. Законодательство Петра I. – М.: Юридическая литература, 1997. - С. 536

42. История Петра // А. А. Пушкин. Историческая проза. – М.: Советская Россия, 1991. - С. 460

43. Там же. - С. 538

44. И. Посошков. Зерцало очевидное. Вып. 2. – Казань, 1895. – С. 284

45. сент. 1723 г., грам. вост. Патр. // Барсов Т. В. Сборник действующих и руководственных церковных и церковно-гражданских постановлений по Ведомству православного исповедания. СПб., 1885. Т. 1. - С. 2

46. Клеандрова В., Новицкая Т., Титов Н. Законодательство о правовом положении церкви // Законодательство Петра I. - С. 518-521

47. Там же. – С. 585

48. История Петра. – С. 381

49. Реформатор: Русские о Петре I. – С. 191

50. А. Карташев. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. – С. 459

51. см. Г.-Ф. Бассевич. Записки // Юность державы. – С. 365-366; А. Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. - № 154

52. А. Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. - № 154

53. Клеандрова В., Новицкая Т., Титов Н. Законодательство о правовом положении церкви. - С. 519-524

54. Н. Никольский. История русской церкви. – С. 225-226

55. Н. Павленко. Анна Иоанновна. – М., 2002. – С. 217

56. С. Соловьев. История. Т. 19, Гл. 2

57. В. Федоров. Русская Православная церковь и государство. – С. 160

58. Там же

59. С. Соловьев. История, Т. 19, гл. 2

60. С. Соловьев. Т. 19, Гл. 3

61. ПСЗ. Т. 8. № 5761. – С. 446

62. Е. Б. Смилянская. Волшебники. Богохульники. Еретики. – С. 218, 221

63. Дело Якова Ярова хранится в архивном фонде Синода РГИА – ф. 796, Оп. 21, Д. 328, 1740 г.

64. Е. Анисимов. Дыба и кнут: Политический сыск и общество XVIII века. – М., 1999. – С. 716

65. Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве министерства Юстиции. Т. 6. – М., 1889. – С. 83

66. Е. Анисимов. Дыба и кнут. – С. 528

67. Е. Б. Смилянская. Волшебники. Богохульники. Еретики. – С. 207; А. Лавров. Колдовство и религия в России. - С. 164

68. Е. Б. Смилянская. Волшебники. Богохульники. Еретики. – С. 211

69. Е. Анисимов. Дыба и кнут. – С. 381

70. Н. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Т. 2. Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II. XVIII-ое столетие. Вып. 7. – СПб., 1888. – С. 192-193

71. С. Шубинский. Придворный быт и забавы // Русская старина. Т. 7 – 1873

72. Н. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Т. 2. Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II. XVIII-ое столетие. Вып. 7. – СПб., 1888. – С. 195

73. Собрание постановлений по части раскола, состоявшихся по ведомству Св. Синода. Кн. 1: 1716-1800. - СПб., 1860

74. В борьбе за власть: Страницы политической истории России XVIII века. - М.: Мысль, 1988. – С. 81; в качестве примеров Е. Анисимов ссылается на проповеди архимандритов Дмитрия Сеченова и Кирилла Флоринского

75. Н. Павленко. Анна Иоанновна. – М., 2002. – С. 225

76. В. Фёдоров. Православная церковь и государство. – С. 159-160

77. Н. Гернет. Смертная казнь. – М., 1913. – С. 1

78. Е. Смилянская. Волшебники. Богохульники. Еретики. – С. 189

79. Там же. – С. 187

80. Цит. по В борьбе за власть: Страницы политической истории России XVIII века. – С. 81

81. ПСЗ. – Т. 11. - № 8500

82. ПСЗ. – Т. 11. - № 8673

83. ПСЗ. – Т. 11. - № 8840

84. С. Соловьев. История, 1744 г.

85. C. Соловьев. История. 1751 г.

86. Русская старина. Т. 4. – 1871. – С. 693

87. Ж.-Л. Фавье. Русский двор в 1761 году // Екатерина: Путь к власти. – М., 2003. – С. 195

88. Русская старина. – 1871. – Т. 3. – С. 530

89. Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон: Биографии. Т. 5. – М., 1994. - С. 73-74; Е. Анисимов. Русская пытка. – СПб., 2004. – С. 198; Чайковская. «Как любопытный скиф»: Русские портреты и мемуаристика II пол-ны XVIII в. – М.: Книга, 1990. – С. 155

90. Записки обер-прокурора Священного Синода Я. Шаховского // Империя после Петра: 1725-1765. – М., 1998. – С. 54-55

91. Б.-Х. Миних. Очерк управления Российской империи // Перевороты и войны. – М., 1997. – С. 313

92. Ж.-Л. Фавье. Русский двор в 1761 году // Екатерина: Путь к власти. – М., 2003. – С. 195

93. С. Соловьев. История. 1746, 1751

94. Отчет Императорской публичной библиотеки за 1899 год. СПб., 1900. С. 55

95. П. Кошель. История наказаний в России. История российского терроризма. - М., 1995. - С. 96

96. Дела сыскного приказа о раскольниках // ЧОИДР. – 1870. – Кн. 2. – V Раздел. - С. 16-24

97. Там же. С. 46-48

98. Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве министерства Юстиции. Т. 7. – М., 1890. – С. 40

99. Там же

100. Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве министерства Юстиции. Т. 6. – М., 1889. – С. 97-107

101. В. Федоров. Русская Православная церковь и государство. – С. 162; Упомянутый Арсений - пример редкого для 18 века фанатика. Его перу принадлежит странное доношение в Синод о том, что старообрядцев надо переименовать в «жидоверов» (Е. Б. Смилянская. Волшебники. Богохульники. Еретики: Народная религиозность и «духовные преступления» в России 18 в. – С. 356). В то время, когда ведовские процессы сходили на нет, он настаивал на том, что волшебство «дело самому христианству чуждое и ужасное» (Там же. – С. 196). Особенно болезненно воспринимались им покушения на церковное имущество. Став в 1742 г. архиепископом, он категорически отказывался принимать на кормление в монастыри отставных солдат, увидев в их присылке «неусыпное желание… всё монашество истребить и искоренить и церкви разорить». Помещика, выигравшего в суде тяжбу с Ростовским монастырем, Арсений отлучил от церкви вместе с семьей и крепостными. Даже Синод был готов отправить буйного архиерея в отставку, «но Елизавета благоволила Арсению и доклада не утвердила» (А. Карташев. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. – С. 458). То, что подобный человек в течении 20 лет был архиепископом, достаточно ясно характеризует елизаветинскую церковную политику.

102. Указ Синоду от 26 марта 1762 г. // Русский архив. – 1894. - Кн. 1. Вып. 2. – С. 190-192

103. ПСЗ. Т. 15, №№ 111441, 11481, 11498

104. ПСЗ. Т. 15, № № 11420, 11434-11435, 11456; А. Мыльников. Искушение чудом. – Л.: Наука, 1991. – С. 74-75

105. К. Рюльер. История и анекдоты революции в России // Россия 18 века глазами иностранцев. – Л., 1989. - С. 284

106. Е. Р. Дашкова. Записки. Письма сестер Вильмот. – С. 63

107. Манифест по поводу восшествия на престол // Екатерина: Путь к власти. – М., 2003. – С. 272

108. Затруднения при поминовении Петра III. Из бумаг М. Д. Хмырова // Исторический вестник Т. 4. - 1881

109. Цит. по Г. Прошин. Черное воинство: Русский православный монастырь. - С. 75

110. Цит. по А. Карташев. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. – М., 1997. – С. 468

111. Ростовская летопись // Цит. по Там же. – С. 459

112. Там же. – С. 472

113. А. Болотов. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Т. 2. 1760-1771. – М.: Терра, 1993. – С. 359-361

114. См. Русское православие: Вехи истории. – М., 1989. – С. 290-291

115. Цит. по История Москвы: Хрестоматия. Т. 3. Вторая столица Российской империи (кон. 17 – нач. 20 вв.). – М., 1997. – С. 106

116. В. Фёдоров. Русская православная церковь и государство. – С. 166-167

117. Г. Бемер. История ордена иезуитов. – Смоленск, 2002. – С. 427-439) (А. Карташёв. Т. 2. – С. 452

118. А. Карташов. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. – С. 452

119. Памятные записки Храповицкого статс-секретаря Императрицы Екатерины Второй. – М., 1862. – С. 28

120. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и путешествие .А. Радищева. – С. 94

121. Доклад министра нар. просвещения Ширинского-Шахматова, 22 июня 1850 г. // М. Лемке. Очерки по истории русской цензуры и журналистики 19 столетия. – СПб., 1904. – С. 266

122. О. Н. Елисеева. «Княжна Тараканова» от Радзинского // История России в мелкий горошек. - М., 1998. - С. 168

123. П. Степний. Время сметь или сущая служительная фива: Хроника времен императрицы Екатерины Великой. – М., 2002. – С. 179

124. В. Федоров. Русская православная церковь и государство. – С. 166

125. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и путешествие А. Радищева.. –С. 94

126. Библиотечка Клио. – М., 1990. - С. 54

127. Сборник РИО. Т. 113. – Кн. 1. – С. 13

128. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и путешествие .А. Радищева. - С. 251

129. Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях // Д. Фонвизин. Сочинения. – М., 1982. – С. 291, 294-295

130. С. Глинка. Записки // Золотой век Екатерины Великой: Воспоминания. – М.: МГУ, 1996. – С. 108-109

131. Е. Б. Смилянская. Волшебники. Богохульники. Еретики. – С. 207

132. Там же. – С. 299

133. Книговедение: Энциклопедический словарь. – М., 1982. – С. 449

134. Хрестоматия по истории СССР с древнейших времён до 1861 года. – М.: Просвещение, 1987. – С. 300

135. А. Грибовский. Записки о императрице Екатерине Великой. – М., 1864. – С. 42

136. Н. Шильдер. Александр I. Т. 1. – СПб., 1897. – С. 244

137. В борьбе за власть: Страницы политической истории России XVIII века. - М.: Мысль, 1988. – С. 349

138. ПСЗ. Т. 24, № 17789

139. Там же, № 17998

140. М. Клочков. Очерки правительственной деятельности времён Павла I. – Пг., 1916. – С. 136

141. В борьбе за власть: Страницы политической истории России XVIII века. – С. 374, 376

142. В. Федоров. Русская Православная церковь и государство: Синодальный период. 1700-1917. – С. 169

143. Е. Б. Смилянская. Волшебники. Богохульники. Еретики. – С. 212

144. Записки сенатора И. В. Лопухина. – М.: Наука, 1990. – С. 76

Приложение. Гонения на иноверцев

а) Борьба с конкурентами

Согласно летописной повести о «выборе вер», пропаганда христианства на Руси началась со следующего поучения греческого миссионера: «Слышали мы, что приходили болгары и учили тебя принять свою веру; вера же их оскверняет небо и землю, и прокляты они сверх всех людей, уподобились жителям Содома и Гоморры, на которых напустил Господь горящий камень и затопил их, и затонули, так вот этих ожидает день погибели их, когда придет Бог судить народы и погубит всех, творящих беззакония и скверное делающих. Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут ею по бороде и поминают Магомета. Так же и жены их творят ту же скверну, и еще даже больше, от совокупления и с мужчинами и с женщинами вкушают». Услышав об этом, Владимир плюнул на землю и сказал: «Нечисто это дело» [1]. Рассказ о «выборе вер» легендарен. Но достоверно описаны методы, используемые проповедниками в нелегкой идейной борьбе с конкурентами. В том же стиле св. Феодосий Печерский писал о католиках (11 в., «Слово о вере христианской и о латинской»): «неправильна вера их, и нечисто они живут: едят с собаками и кошками, и пьют свою мочу… А попы их не женятся законным браком, но от рабынь детей имеют и служат беспрепятственно. А епископы их наложниц держат… а крестятся они в одно погружение, а мы - в три. Мы же, крестившись, мажемся миром и маслом, а они соль сыплют крещаемому в рот. Имя же они не дают в честь святого, но какое имя дадут родители, тем именем и крестят, и говорят, что Дух Святой исходит от Отца и Сына. И других злых дел много у них, развращена и полна гибели вера их. Даже иудеи не делают того, что они творят» [2].

Интерес к половой жизни иноверцев не исчерпывался теорией. Издревле в ведении церковных судов находился такой специфический вид религиозных преступлений, как любовные связи с «иноязычниками»: «Аще жидовин или бесерменин будет с русскою, на иноязычниках митрополиту 50 гривен, а русскую поняти в дом церковный» [3]. Мужчине – наказание мягче: «Аще кто с бесерменкою или с жидовкою блуд створит, а не лишится [разойдется] – от церкви отлучится и от христиан, а митрополиту 12 гривен» [4]. Даже в 19 веке брак с иудеями и мусульманами разрешался христианам только протестантского вероисповедания, при условии, что дети будут воспитываться в христианской вере [5].

Да, что там наши Ромео и Джульетты. Тот же «Устав князя Ярослава о церковных судах» карал просто тех, кто «ест и пьет» «с некрещеным или иноязычником» (без конкретного наказания – «митрополиту в вине») [6]. В Киево-Печерском патерике описана реакция монаха, выяснившего, что осматривающий его врач придерживается армянской веры. Характерна конфессиальная бдительность монаха. «Сказал лекарю: «Сын мой, не погневайся: убоги мы, и нечем нам угостить тебя». Армянин же сказал ему: «Теперь, отче, четыре дня этого месяца мы постимся». Блаженный же спросил его: «Кто же ты и какой веры?» Лекарь же ответил ему: «Разве ты не слыхал, что я армянин?» И сказал ему блаженный: «Как же смел ты войти, и осквернить мою келью, и держать мою грешную руку? Иди прочь от меня, иноверный и нечестивый!» Армянин, посрамленный, ушел» [7].

Столь суровое отношение к иноверческим лекарям оказалось долговечным. В 1585 году Борис Годунов обратился в Англию с просьбой прислать акушерку и искусного врача для его сестры, русской царицы Ирины Федоровны (ибо та, хотя «часто бывала беременна, но не имела детей» [8]. Елизавета исполнила просьбу, послав с акушеркой своего лейб-медика. «Обращение к иноверцам и еретикам вызвало раздражение истинно православных людей. Из благочестивых побуждений бояре и попы возражали против того, чтобы еретическая «дохторица» помогала рождению царского ребенка» [9]. Акушерка-протестантка не была допущена к царице.

Борис Годунов не исправился и позже, взойдя на престол. В 1600 году «для того, чтобы в будущем иметь среди своих подданных мудрых и способных людей, он предложил оказать всей стране милость и благоволение, и выписать из Германии, Англии, Испании, Франции, Италии и т. д. ученых, чтобы учредить преподавание разных языков. Но монахи и попы воспротивились этому и ни за что не хотели согласиться, говоря, что земля их велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речах и т. п. Если же иные языки, кроме родного появятся среди русских, то в стране возникнут распри и раздоры и внутренний мир не будет соблюдаться так, как сейчас… из-за решения монахов и попов это благое намерение царя и не могло быть исполнено» [10]. Что Годунову удалось сделать, это укомплектовать штат придворных врачей иноземцами. Врачи-лютеране «сообща подали челобитную и получили позволение построить по своему вкусу церковь в немецкой слободе» [11]. Православные люди возмущались, но реванш смогли взять только с воцарением Романовых. В 1623 году было официально заявлено, что «костелы иных вер в Московском государстве никогда не бывали и впредь то статися не может, потому, что то нашей православной вере противно» [12]. О Годунове вспоминали, что при всех достоинствах он «одно имел неисправление и от бога отличение, ко врачам сердечное прилежание» [13]. Особенно жестким было отношение к католикам. Голштинская кампания, получившая от Михаила Федоровича привилегию на торговлю в различных городах, обязывалась под угрозою смертной казни, не привозить и не держать по домам «римской веры попов и учителей и никаких римской веры людей» [14].

Ненависть к иноверцам проявлялась и в обидных мелочах. Австрийский посол во времена Никона дал русскому духовенству негодующую характеристику: «Все они до одного какие-то полоумные и называют погаными людей другого, а не русского, исповедания. Оттого-то и наш поп не хотел нам подать руки, в обыкновенный знак радости гостям, чтобы не осквернить ее прикосновением наших рук» [15]. Отсюда же экзотический обычай, существовавший при приёме иноверных послов – после приёма московский государь омывал руки, «оскверненные» прикосновением иноверцев. Реакция европейских послов (С. Герберштейн, А. Поссевино, А. Мейерберг) колебалась от недоумения до негодования. Сирийский архидиакон Павел Алеппский, напротив, был в восторге: «Какое убеждение! Какая вера! Какая преданность Богу! Они даже не пускают чужестранца в свои церкви, думая что он их осквернит; отнюдь не принимают и не любят людей другой церкви. Мы уже рассказывали, что когда идёт к царю турецкий посол, то его не вводят со стороны церкви Благовещения, дабы он не осквернил её. После того как он поцелует полу царской одежды, а царь положит свои руки на голову в знак дружбы, тотчас же по выходе посла он моет руки водой с мылом, думая, что они осквернены; затем призывают священников совершить водосвятие в том месте и окропить его, дабы оно очистилось, ибо осквернено. Мы дивились и изумлялись такой строгости. Да продлит Бог их (существование) до дня Страшного Суда и воскресения из мертвых!» [16].

Уже в конце 17 века патриарх Иоаким объявлял грехом обедать вместе с иноверцами или обращаться за помощью к немецким врачам [17]. В 1686 г. священники Архангельского уезда донесли своему архиепископу, что, под влиянием общения с иноверными купцами, русские люди порывают с православием и посещают протестантские церкви (кирхи). Архиепископ Афанасий, бывший ученик Иоакима, обратился к царям с просьбой запретить православным общение с иноверцами. Состоялся указ о том, чтобы православные не смели жить у иноземцев на дворах, ослушникам назначалась смертная казнь. После челобитной иностранных купцов о невозможности обойтись без русской прислуги, власти ограничились тем, что приказали поименно переписать православных, живущих у иноземцев, а священникам ближайших дворов следить за тем, чтобы те ходили часто ходили в церкви и не подходили к кирхам [18]. Перед походом на Крым в 1687 году Иоаким потребовал уволить из армии неправославных офицеров - «доносил начальствующим с молением и написанием, еже бы еретикам иноверцам над христианами в полках начальниками не быть». Ненависть Иоакима распространялась и на храмы других религий: «иноверцам еретикам костелов римских, кирх немецких и татарам мечетей в своем царстве и владении всеконечно не давать строить нигде», «молбищных бы по прелестям их сборищ еретических строити не давати места всеконечно, но которые здесь и есть близ или между христианских домов – и те бы разорити годно и должно яко диавольские сонмища». Особенно энергичных мер Иоаким добивался против миссионеров: «да повелевают царским указом: отнюдь бы иноверцы придя сюда в царство благочестивое вер своих не проповедовали, и в укоризну о вере не разговаривали ни с кем, и обычаев своих иностранных и по своим их ересям на прелесть христианам бы не выносили. И сие бы запретить им под казнью накрепко» [19]. Впрочем, суровые меры к конкурентам существовали и до завещания Иоакима. По «Соборному уложению» 1649 г., мусульманина, обратившего русского в свою веру, следовало «сжечь огнем безо всякого милосердия» [20].

В 1689 году в срубе на Красной площади был сожжен сектантский проповедник Квирин Кульман вместе с найденными у него «развратными книгами и письмами». «В Москве жил ясновидящий Кульман у иностранца Нордемана. Кульман написал книгу о новом пришествии на землю Христа в качестве Великого Пророка. Желая напечатать книгу, Кульман передал ее заведующему типографией, но последний отказал в напечатании без патриаршего благословения. Книгу доставили патриарху [Иоакиму]. При просмотре книга была признана еретической и Кульман и его хозяин Нордеман (последний неизвестно за что) были сожжены» [21]. По случаю сожжения Кульмана, новгородскому воеводе была дана грамота о соблюдении впредь более осторожности при расспросах проезжающих в Москву иностранцев и непропуске никого из них в Москву без царского указу [22]. Больше повезло католическим проповедникам – чешским монахам-иезуитам Иржи и Тобиашу. Руководители православной Церкви обратились к царям с доносом: «Великим же Государям бил челом и просил у них Великих Государей святейший Кир Иоаким, Московский и всея России и всех северных стран Патриарх, со всем освященным собором, что они езуиты живут на Москве многое время без дела, а прежде до сего исстари при предках их Государских Римские езуиты в Московском Государстве никогда не бывали и не живали; а ныне, живучи они Езуиты на Москве чинят многую святой Соборной Апостольской церкви и догматам её противность печатными письмами и образами на полотнах и на роговой кости, также и иными прелестями; а у святой Соборной Апостольской Восточной Церкви с Западным Римским костелом многие несходства, как о том свидетельствуют семь святых Вселенских соборов и от Восточной Апостольской Церкви Рим отпал, и чтоб они Великие Государи больше сего им езуитам за такими вышеупомянутыми препятствиями жить не поволили» [23]. Чешские монахи были изгнаны.

Руководителям православной церкви было чего опасаться. Крупную победу на высшем уровне католический миссионер одержал в 1582 году. Иван Грозный, желая облегчить мирные переговоры с польским королем Стефаном Баторием, призвал в качестве посредника папского нунция. Приманкой послужила возможность объединить католическую и православную церкви. В действительности, Грозный ни о чем подобном не помышлял, но разрешил папскому нунцию устроить диспут с русскими иерархами. На диспуте ростовский архиепископ Давид Ростовский сказал, что согласен с католическим вероучением, «ересь свою объяви. Государь же, дав ответ, папина посла отпусти. Потом же Давида ересь его изобличив, посла в монастырь под начал дондеже в чувство прийдет». «В чувство» Давид не пришел и умер в заточении [24].

В 1605 году Борис Годунов послал крупный воинский отряд помочь православной Грузии против дагестанцев и турок. Отряд был разбит. Несколько человек попали в плен, один из них - стрелецкий голова Смирной Маматов - принял ислам и женился на мусульманке. Вероотступнику не повезло, турецкий султан вернул пленных России. «Царь его велел за то казнить разными муками: «Ты де покинул веру христианскую да убусурманился!» [25]. Другая летопись уточняет подробности казни: «[царь] бусурмана Смирного сведал, что он убусурманился, повелел ему дать разные муки, а напоследок же его окаянного велел обдать нефтью и повелел зажечь. Тут окаянный скончался» [26].

В 1697 году объявил о своих симпатиях католицизму юный дьякон Петропавловской церкви в Москве Петр Артемьев. Донос на него подал священник той же церкви, добавивший, что «и многие вослед него уклонились». Новоявленный католик, в числе прочего, выступал против пыток старообрядцев. Патриарх Адриан, как кажется, не хотел раздувать дела. Начав с угрожающего: «Потщусь на него нарочито собор собрать; если таков и отец [Артемьева], каков сын, то обоих доводится сжечь», он затем передал Петра на исправление упомянутому отцу – суздальскому священнику: «добрый человек, сказывают, отец у него». Петр, однако, не унимался и был сослан в монастырь. Собравшийся церковный Собор приговорил отступника к вечному заточению. В итоге молодой Артемьев попал в земляную тюрьму Соловецкого монастыря и в 1700 году в Москву сообщили о его смерти «в твердом узилище» [27].

В 1706 году русский посол в Константинополе Петр Толстой отравил молодого подьячего Тимофея – насколько известно, чтобы скрыть собственное казнокрадство, о котором Тимофей пытался сообщить в Петербург. Убийца не понес никакого наказания, так как грамотно мотивировал убийство: «Подьячий Тимофей намеревался было стать бусурманом [т. е. принять ислам], о котором его намерении Бог мне помог увидеть. Позвав его к себе, тайно запер его у себя в избе, где сплю до ночи. А в ночь он выпил рюмку вина, скоро умер и тем сохранил себя от такой беды». Получив процитированное письмо Толстого, начальство было вполне удовлетворено [28].

В 1738 году еврей Борух Лейбов ухитрился обратить в иудаизм флотского капитан-поручика Александра Возницына. Возницын даже совершил обрезание и был изобличен в вероотступничестве собственной супругой. Та подала донос и, по высочайше утвержденной резолюции сената, Лейбов и Возницын были сожжены: «обоих казнить смертью, сжечь, чтобы другие смотря на то невежды и богопротивники, от христианского закона отступить не могли (как Возницын) и таковые прелестники, как и оный жид Борох, из христианского закона прельщать и в свои законы превращать не дерзали» [29]. Благочестивая вдова, кроме законной части из имения мужа, получила еще сто душ с землями «в вознаграждение за правый донос» [30].

В июне 1740 года в Санкт-Петербурге был казнен Р. Исаев за возвращение в ислам [31]. Следует уточнить, что Исаев участвовал также и в башкирском бунте [32].

Позже смертные казни прекратились и вероотступников стали отправлять в монастырские тюрьмы. Так в 1786 году в монастыре был заключен «полоцкого наместничества мещанин Леонович за переход из православия в Унию» [33]. Униаты - православные, объединившиеся (заключившие Унию) с католической церковью Новый толчок в пользу католицизма дала эмиграция католиков из революционной Франции. На резкое увеличение обращений в католицизм в 1814-15 гг., правительство ответило высылкой из России монахов-иезуитов, уловивших «в сети католичества не одно сердце, жаждавшее религиозной пищи» [34].

б) С крестом и мечом

Христианизация завоеванных народов проводилась различными методами. Самым безобидным было уничтожение иноверческих святынь. Как это делать, миссионеров подробно инструктировало «Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, епископа Пермского» (в 14 веке крестившего народ коми). «Однажды преподобный раб Божий, помолясь Богу, сотворил молитву и вошел некое место, где была их знаменитая кумирница, иначе капище, и собрался разорить идолов. И опрокинул жертвенники, и богов сравнял с землей, и с Божьей помощью знаменитую их кумирницу поджег, огнем запалил ее. Все это сделал один, когда идолослужители не знали и кумирников не было, и не было ни спасающих, ни защищающих». «Какое рвение было у преподобного против статуй, которых называли кумирами, как возненавидел он их из-за непомерной мерзости! И совершенной ненавистью возненавидел их, и до конца их ниспроверг, и идолов попрал, и кумиров сокрушил, богов с землей сравнял. Те статуи, высеченные, изваянные, выдолбленные, вырезанные, ниспроверг, и топором посек, и огнем испепелил, и пламенем пожег, и без остатка их истребил. Неленостно сам со своими учениками по лесам обходя, и по погостам выспрашивая, и в домах ища, и в лесу находил, и здесь и там всюду находил, пока все кумирницы не уничтожил и до основания их не искоренил, и ни одной из них не осталось» «Кумира сначала обухом в лоб бил, а потом топором сек на маленькие полена и, разведя огонь, сжигал» [35].

Новгородский архиепископ св. Макарий (будущий митрополит) ссылался на опыт св. Владимира. В 1534 г. он сообщил правительству, что инородцы Новгородской земли: чудь, ижорцы и корелы «обычая держаться от древних прародителей» - «прелести кумирской». Макарий напоминал о том, как на Руси покончили с язычеством: «когда мы приняли от святого велико князя Владимира святое крещение: во всей Русской земле скверные мольбища идольские разорены тогда». Митрополит обвинил язычников в следующем: «Мы слышали, будто немцы [иноверцы] тайно детей своих закалывают и образы святых икон огню предают, всячески дьяволу угождают, и колдовство многое творят, яко с бесами беседуют». Светская власть ответила указом архиепископу «прелесть оную искоренить и просветить божественным учением». Макарий послал некоего монаха Илью, который «воздав молитву всемилостивому Спасу и пречистой Богородице и всем угодникам его, начал искоренять прелести кумирские и скверные мольбища, деревянные сечь и огню предавать, каменные же в воду метать» [36]. Интересно, что в грамоте того же года, обращенной к местным священникам, Макарий формулирует претензии совершенно иначе: «молятся по скверным своим мольбищам древесом и каменью, по действу диаволю; и среды и пятницы и святых постов не чтят и не хранят и в Петров пост едят скоромное, и жертву и питье жрут и пьют мерзким бесам, и призывают на те свои скверные мольбища злодеевых отступников арбуев [жрецов, волхвов] Чудских, и мертвых своих они кладут в селах по курганам и по коломищам с теми же арбуями, а к церквам на погосты тех своих умерших они не возят хоронить; также у них, у которых жены детей родят, и они наперед к тем своим родильницам призывают тех же скверных арбуев, и те арбуи младенцам их имена нарекают по-своему» [37]. В грамоте местным священникам загадочным образом не упоминаются наиболее серьезные обвинения, о которых архиепископ писал в Москву: человеческие жертвоприношения и сожжения икон. Объяснение представляется печальным для репутации Макария: новгородский архиепископ оклеветал конкурентов светским властям, чтобы получить санкцию на насилие против язычников. В грамоте местному духовенству, хорошо знакомому с истинным положением вещей, лгать не имело смысла и архиепископ не стал повторять ложные обвинения. Далее Макарий приказывал подчиненным: «заповедали бы арбуям и их ученикам, идолопоклонникам, накрепко, чтобы они своих прежних скверных дел перестали и вперед бы о православии береглись, к церквям Божиим к пению ходили и к вам к отцам своим духовным на покаяние приходили, а вы их на покаяние принимали почасту и поучали бы их и исправляли по правильному извещению Святых Апостолов и Святых Отцов (…) а которые арбуи, и их ученики, идолопоклонники, вас, отцов своих духовных, на начнут слушать и на поучение к вам приходить, и вы бы о тех о всех непослушниках сказывали и возвещали тем детям боярским, которые христиане за которыми детьми боярскими живут, чтобы они тех законопреступников имали и к нам присылали в Великий Новгород (…) тех всех ослушников и законопреступников, которые не начнут вам о согрешениях каяться, давать на крепкие поруки с записями, да срочити перед себя, перед архиепископа, в Великий Новгород, и тем всем от государя великого князя быть в великой опале» [38]. Итак, методы христианизации: аресты и наказание от светских властей.

Как видим, ненависть к иноверцам направлялась не только на деревянные и каменные статуи. Религия же была и обычным обоснованием войн. Перед выступлением в поход исполнялся особый «воинский» стих: «Да не уклонимся, о воины // Пойдем на супротивных и безбожных агарян [так называли иноверцев] // Попирающих православную веру. // Приспело время // Смертью выкупить вечную жизнь. // И если погубят нас агаряне // И прольют кровь нашу // То мучениками станем Христа, бога нашего» [39]. Уже в 17 веке сирийский архидиакон Павел Аллепский отметил, что погибших в войне с Польшей «причисляют к лику святых и мучеников, ибо они воевали за правую веру» [40]. Австрийского посла особенно удивил один из подобных святых: «Сколько ни пало московских вождей в войне с татарами, русские всех их чествуют празднованием их памяти, жертвами и молитвами, как мучеников. В 1659 году пал в передовом полку в сражении с польским, казацким и татарским войском князь Семен Романович Пожарский [41], потомок Ивана, второго сына Всеволода, князя московского, человек отягченный бесчестными делами и преступлениями и недавно снискавший себе дурную известность убийством жены; и Алексей Михайлович торжественно причислил даже и его к мученикам, и в честь его ныне бывает особенное служение в церкви» [42]. Последнее свидетельство посла подтверждается несколькими русскими летописцами, в которых Семен Пожарский именуется «страстотерпцем и благоверным князем», в приложении к одному из сводов летописного свода 1652 г. есть тексты тропаря и кондака «новому страстотерпцу… благоверному князю Семиону Пожарскому» [43]. Итак, неверно расхожее представление, что только по учению Ислама убитый в войне за веру попадает в рай. «Смертью выкупали вечную жизнь» и западные крестоносцы, и русские православные воители. И, увы, не только своей смертью. Церковь специально разъясняла: «Воин на брани за благочестие аще убиет, то не убийство вменяется» [44]. В 1452 году, во время княжеской междоусобицы, войско московского князя разгромило издревле жившее в Северной Руси «языческое племя кокшаров. Средневековый человек, слышавший в церкви проповеди о любви к ближнему, не знал пощады к своим врагам, а иноверцев, тем более язычников, не признавал за людей. Вот и отмечает бесстрастный летописец: великий князь Иван «воюючи, город Кокшенгский взял, а кокшаров секл множество» (ПСРЛ. - Т. 37. - С. 89). Ни осуждения, ни одобрения - обычный факт средневекового бытия» [45].

Судьба Кокшенги не единственный пример особого отношения к иноверцам на войне. Жестокая резня произошла после штурма Казани в 1553 году. «Казанская история» (написанная русским очевидцем): «Русские же воины быстро, словно орлы или голодные ястребы, летящие к гнездам своим, полетели к городским башням и, словно олени, скачущие по горам, помчались по улицам города; и рыскали они, как звери по диким местам, туда и сюда, рыча, словно львы, в поисках добычи, разыскивая казанцев, скрывающихся в своих домах, и молельнях, и погребах, и ямах. И если где находили они казанца – старика, или юношу, или средних лет человека, - тут же вскоре оружием своим смерти его предавали; в живых оставляли только юных отроков и красивых женщин и девушек; не убивали их по повелению самодержца» [46]. Летопись подтверждает: «И полон повеле государь имати всей рати: жен и малых детей, а ратных сечи» [47]. По «Царственной книге», воины «сечаху нещадно нечестивых, мужей и жен» [48] (обращает внимание эпитет «нечестивых» - на взгляд летописца, это оправдывало избиения). Воевода, которому царь повелел сосчитать убитых, доложил: «Побито, - сказал он. – самодержец, более ста девяноста тысяч казанцев, детей и взрослых, старых и молодых, мужчин и женщин» (русских воинов погибло 15 355). «И повелел царь великий князь пехотинцам вычистить город, и царский двор, и все улицы, и площади и вытащить вон из города трупы всех убитых казанцев, и побросать их далеко за городом, в пустынном месте, на съедение псам и зверям и на расклевание птицам небесным» [49]. Уже после смерти Грозного, первый русский патриарх и православный святой Иов описал взятие Казани так: «В 7061 (1553) году царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич, видя богомерзкое нечестивцев ожесточение, устремился на них с большими силами и город их стольный Казань взял, всеми землями казанскими завладел, несметное множество нечестивых булгар истребил, избежавших же плена всех под свою царскую десницу покорил» [50]. Вся та же темная черта средневекого сознания, истребление «несметного множества нечестивых» людей автором не осуждается.

Когда в 1563 году был взят литовский город Полоцк, католические монахи были обезглавлены, а горожане-иудеи утоплены [51]. Характерно одобрительное описание полоцкой трагедии современниками - священнослужителями. Царский духовник, будущий митрополит Афанасий: «Благочестивый царь и великий князь подвижеся со множеством силы своея и, шед, взя древнее своё отечество, славный град Полтеск и тамо живущих богоубийственных жидов конечной пагубе предаде и богомерзких латын и злейших иконоборец расплени и расточи и град благочестием обнови и в нём истинное православие утверди, и во всём поспешествующу ему Всемогущему Богу» [52]. Уже тогда, задолго до черносотенцев, убийство «богоубийственных жидов» понималось, как «благочестие» и «истинное православие». Мотивы убийства поясняет православный монах Евфимий, ставший впоследствии игуменом Волоколамской обители: «Благоволением же Божиим и Промыслом Вышняго Царя, Им же царие царствуют и миродержители дръжат землю, и молитвами Пречистые Богородицы и великих Чудотворцов руских и верою желанною и ревностию по благочестии и слезами государя нашего царя, Великаго князя Ивана Самодръжца и правдою, еще же и молением святейшаго преосвященнаго Митрополита Макариа чюднаго и всего освященнаго Собора Рускиа Митрополиа святые великиа Апостольскиа церкви царю и государю державному Господь Бог даровал победу на поганых безсермен и на латин — град Полтеск взял и (епископа та, рек)ше бискупа, святителя их, сведе и всех людей, иже во граде хотящих обратитися к вере православного христианства, повеле приимати на покаяние и милость показа — не предавати на смерть. Неповинующих же ся царьскому его велению и веровати не хотящих — жестосердых жидов и лютавар злых и не покоривых латын, повеле огню и мечю предати. И тако отчину свою град великий Полтеск благочестия ревнитель царь и государь Великий князь от диаволскаго пленениа злые ереси исхытил и благочестие утвръдил и многыя святыя церкви Христовы и Богородичны повеле воздвизати и святым всем в похвалу и славу Вседръжителю Богу и Пречистеи Его Матери и великим чюдотворцам» [52]. Благочестивый инок, к счастью, преувеличил, перебили упрямых иудеев, а большую часть неправославных жителей Полоцка только выслали в Россию. Позже Грозный взял ливонский город Дерпт и его жители-лютеране были также переселены в Россию. В то же время, когда православное духовенство потребовало запретить переселенцам протестантское богослужение - царь отказал. Более того, царь наказал московского митрополита, силой заставившего одного немца принять православие. По немецким источникам, митрополит принужден был заплатить за насилие над лютеранином 60 000 рублей (Иван IV рассчитывал включить Ливонию в Московское государство и не хотел раздражать новых подданных до завершения военных действий) [53].

Походы Ивана Грозного на Казань и на Полоцк церковь благословила как священную борьбу против иноверцев: в первом случае «за святые церкви и за нашу святую православную веру против безбожных агарян (мусульман)» (митрополит Макарий), во-втором - «против безбожной Литвы и прескверных лютор [лютеран] за имя Господне и святые церкви» (новгородский архиепископ Пимен) [54].

Одной из целей похода на Казань Макарий назвал обращение «безбожных» и «поганых» мусульман в христианство [55]. Тому же поучал царя и протопоп Сильвестр, выступая поборником не только завоевания Казанского края, но и насильственного обращения неверных в христианскую веру, «аще и не восхотят» [56]. Распространение православия среди населения Поволжья началось сразу по присоединении этого района к России. Перед походом царь дал обет «перед образом Спаса, пойдя на Казань, разрушить поганые мечети и воздвигнуть на их месте святые церкви», «веру их – истребить и до конца искоренить мечом их жертвенники». Обет был выполнен. Очевидец ликующе писал: «Некогда можно было слышать и видеть в Казани в мерзости и запустении стоящие мечети варварские, теперь же на их месте видны церкви божии христианские, пресветло сияющие; там, где некогда оскверняли воздух злосмрадные воскурения, приносимые бесам, ныне благовонный фимиам кадилами воссылается ко Христу ароматом благоуханным». Т. о., город Казань «православием просветился, и обновился божественными храмами, и, словно младенец, народился, избежав обмана темной веры, и истребил всякое нечестие, и окончательно разрушил магометанскую веру». «Когда же минуло два года после взятия Казани, божиим промыслом по желанию самодержца и по решению большого святительского собора впервые для службы в городе Казани поставлен был новый архиепископ – бывший игумен честной Иосифовой обители по имени Гурий, для того, чтобы в новом царстве, в Казани, проповедовал он, и утверждал, и насаждал слово истинной веры, а также для очищения города от льстивых изменников и для наблюдения за христианами, живущими в городе и селах, дабы духовно и всячески не прельщались люди, сходясь с поганой черемисой, так же как литовская Русь с ляхами, и не переженились бы с ними, и не посягали на них, не ели бы и не пили у них, и к себе бы их не приглашали» [57].

Совет Сильвестра осуществлялся в отношении некоторых пленных. Согласно современнику Флетчеру, «Взявши в плен какого-нибудь Татарина, они [русские] обыкновенно обещают ему жизнь с условием, чтобы он крестился» [58]. Есть тому подтверждения и в русских источниках. Так, казанскому царю Иван велел передать: «Если проклянет он магометанскую веру и уверует в распятого сына Божия, в господа нашего Иисуса Христа, примет русскую нашу святую веру, в которую мы, русские, веруем, переняв ее у греков, то избавится он от заключения… если же не захочет он этого, то умрет страшной смертью в тяжком заточении, в горькой темнице, в тяжелых цепях и оковах». И коснулась сердца казанского царя благостная искра святого Духа, и захотел он принять нашу истинную православную веру и быть христианином» [59]. Шестьдесят казанских татар, также взятых в плен, были отвезены в Новгород. После двухлетнего тюремного заключения часть пленников согласилась принять православие и была распределена по монастырям, «а которые не захотели креститься, ино их метали в воду» [60].

Исчерпывался ли список насильственных крещений этими примерами? В начале 90-х преемник Гурия епископ Гермоген (в будущем, православный святой) направил патриарху Иову и царю Федору Иоанновичу письмо, в котором жаловался на то, что по всей Казани строятся мечети, чего не бывало со времени покорения города, и на то, что новокрещеные некрепки в православии. В ответ последовал царский указ от 18 июля 1593 года. Указ повелевал: а) разрушить вновь отстроенные мечети и впредь строительства новых не допускать, б) собрать новокрещеных татар в Казань, в особую слободу с церковью и обязать исполнять христианские обряды под угрозой смирения темницами и оковами [61]. А. Богданов, приводя указ, делает вывод, что до насильственного обращения в православие русской церкви того времени было еще далеко. М. Козаченко, напротив, считает данный документ доказательством того, что казанские татары принимали христианство не добровольно [62]. В самом деле, людей, по собственному желанию принявших ту или иную религию, не требуется силой принуждать к исполнению ее обрядов.

При том же благочестивом Федоре Иоанновиче продолжалось завоевание Сибири. Как писал после смерти царя патриарх Иов, самодержец «Сибирскую страну всю и живущих в ней злочестивых сыроядцев себе рабы сотвори и всю землю их облада… и тамо нечистые и бесовские службы их разори» [63]. Отвоевав у протестантов-шведов Ивангород Федор Иоаннович «вскоре повеле Ивангород от нечестивых истребити и всяких языческих богомерзких гнусов повеле очистити» [64]. Патриарх хвалил царя за благочестие: «О великий государь, боговенчанный царь и великий князь Федор Иванович Всея Руси! Во-истинну еси ты равен явися православному первому в благочестии просиявшему царю Константину и прародителю своему великому князю Владимиру, просветившему Русскую землю святым крещением: они же убо каждый в свое время идолы поправше и благочестие восприяша; ты же ныне великий самодержец и и истинный рачитель благочестия, не единых идолов сокрушая, но и служащих им до конца истребляя» [65] (вспомним, что казнь языческих жрецов предписывал церковный Номоканон). Тогда же воеводам, захватившим Карелию, было приказано «капища языческие разорить и идолы сокрушить» [66].

Даже на этом фоне выделялось отношение к иудеям. Преподобный Иосиф Волоцкий в начале 16 века писал великокняжескому духовнику Митрофанию: «Православный царь Ираклий повеление изложи по всему своему царству: Аще жидовин не крестится, да убиен будет. Тако же Омиритский царь Авраамий повелел убивать не хотевших креститься жидов» [67]. На практике последовал за «православными царями» Иван Грозный – выше уже описывалось истребление полоцких иудеев. Пример не единственный. В 1654 году войска царя Алексея Михайловича взяли Смоленск, до того некоторое время принадлежавший Польше. Сохранилось следующее известие архидиакона Павла Алеппского (сын антиохийского патриарха, в 1654 г. был в России): «Многие из ратников рассказывали нам об этом городе [Смоленске] и его покорении… По взятии города царь [Алексей Михайлович] нашел в нем много евреев, которые скрывали себя, переодевшись христианами, но московиты узнали их по неумению делать крестное знамение. По приказанию царя их всех собрали и потребовали, чтобы они крестились, если хотят спасти себе жизнь; кто уверовал и крестился, тот сохранил свою жизнь, а тех, кто не пожелал, приказано было посадить в деревянные дома, и всех их сожгли. Царь велел разрушить в городе все церкви ляхов» [68].

Тот же автор так рассказывает о судьбе крымских татар, взятых в плен и проданных в рабство: «их не оставляют так, но тотчас обращают в христианство, хотят ли они этого или нет; их крестят даже насильно… Когда мы заговаривали с ними по-турецки, они совсем нам не отвечали из боязни своих господ, которые услышав, что они говорят на своем языке, думают, что прежняя вера ещё в груди их» [69].

В 17 в. продолжалась христианизация Сибири. Тщательно следили за тем, чтобы православные «без крестов не ходили и с некрещеными татары и с остяки, и с вагуличи вместе всякие скверности не ели. И с калмыцкими, и с татарскими, и с вагулицкими женами, также и с крещеными не по закону и в сродстве не смешалися» [70]. Царский указ 1625 года предписывал епископу «татар к себе приучати, и приводити их ко крещению с любовью, а страхом и жесточью ко крещению никак не приводити». В то же время, крещение было способом избежать наказания за любое преступление, кроме измены: «А который татарин дойдет до вины и убежит к нему, архиепископу, от опалы, от каковы ни будет, опричь измены, и похочет креститись, и ему тех татар принимать и держать их у себя бережно» [71].

Внутри государства действовали грубее. В 1656 году церковь приобрела нового мученика при следующих обстоятельствах (по записи очевидца - конюшего А. Бахолдина). К мордве Шацкого уезда в Рязанской епархии отправился миссионерствовать рязанский архиепископ Мисаил. Неблагодарные мордвины «воспротивились благому делу святителя, - не захотели креститься. Преосвященный писал об этом в Москву к государю слезно моля содействовать успеху святой проповеди между мордвою царской властью» [72]. Слёзы полействовали. «Великий Государь указал ему Преосвяшенному архиепископу взять с собою Государственных служилых людей в Шацком уезде в селе Конобееве сколько человек пригоде, и ехав в Мордву и Татар в крещение приводити». Мисаил отправился в Конобеево, но по дороге неосмотрительно решил испытать действие царского указа. В сопровождении своей челяди, он отправился в мордовскую деревеньку Янбирную, чтобы «им Великого Государя указ прочесть, что указал Великий Государь их мордву и татар крестить». Мордвины его не поняли и как повествует конюший епископа А. Бахолдин: «Вышли многие люди мордва с ружьем и дубьем из струбов и нас домовых людей [челядь] всех разогнали». «Один мордвин Преосвященного архиепископа из лука прострелил» [73]. Интересна оценка действий епископа в «Руководстве по истории русской церкви» (1888 г.) преподавателя Тульской духовной семинарии П. И. Малицкого: «язычники обнаружили такое упорство, что потребовалось содействие гражданской власти. От царя последовало распоряжение приводить силой упорных в христианство» [74]. Очевидно, на сём благом примере преподаватель учил будущих миссионеров, как надо работать. «А если нас тоже убьют?» - робко спрашивали у своего преподавателя семинаристы. Тем лучше, отвечал им учитель. «Убиение Мисаила вызвало сильное движение к христианству среди мордвы. В том же году в с. Кошкове крестилось 684 человека, привлечённых к судебной ответственности за убийство епископа. Обращением к христианству они хотели облегчить тяжесть совершенного им преступления, и кровь святителя, таким образом, сделалась семенем новых христиан» [75]. Как мы увидим далее, будущие миссионеры усваивали полученные уроки и впоследствии охотно применяли их против «упорных язычников».

То, что новокрещеных приходилось удерживать в православии самыми жесткими мерами показывает «Привилей Московской академии» подписанный царем Федором Алексеевичем в 1682 г. «Из разных вер и ересей к нашей православной восточной вере приходящих и оную приемлющих, всех вписати в книги и отдати блюстителю училищ с учителями, дабы они их в хранении нашей православной веры и церковных преданий наблюдали, и кто из них како житие свое в ней препровождает, и крепко ли и цело ону и церковные предания содержит, известие имели. Аще же кто из новопросвещенных не цело храняй православную нашу веру и церковные предания явится, и такового в дальные наши грады, на Терек и в Сибирь ссылати. Аще же кто явится в держании своей прежней веры или ереси, из нее же пришел есть к православной вере, а нашей веры в хулении, и таковый да сожжется без всякого милосердия» [72].

В первой половине XVIII века активизировались меры по христианизации в Поволжье (в противовес мусульманским миссионерам – в период русско-турецких войн). 6 декабря 1714 года последовал именной указ Петра I сибирскому митрополиту Феодору: «Об уничтожении кумиров и кумирниц у вогуличей, у остяков, у татар и у якутов и о крещении сих народов в христианскую веру» [73]. «По сему указу ехать тебе богомольцу нашему во всю землю вогульскую и в остяцкую и во все уезды и в татары и в тунгусы и в якуты и в волостях их где найдешь их кумиры и кумирницы и нечестивые их чтилища, и то по сему нашему великого государя пожечь, а их вогуличей и остяков и татар и всех иноземцев божиею помощью и своими труды приводить в христианскую веру и о том явить им словесно и сей наш указ сказать: и которые вогуличи и остяки и татары и все иноземцы крестятся, тем нашего царского жалованья давать холст ко крещению, на рубаху, и ясаку им льгота будет».

Ученый 18 века И. Э. Фишер пишет в "Сибирской истории с самого открытия Сибири" о язычниках-кызыльцах: «Все насильственно окрещены Филофеем [митрополитом Тобольским] в годы 1716-1717. Церемония происходила зимой. В реке вырубалась большая прорубь, кандидат стоял по брюхо в воде, а поп брал их за голову и трижды окунал в воду. После этого им надевали кресты» [74].

В 1722 году Сенат издал указ о налоговых льготах крещеным черемисам (марийцам): «Яранского уезда новокрещеным черемисам, за восприятие христианской веры, во всяких государственных податях и в изделиях, буде им с восприятия христианской веры по указу на урочные годы не дано, дать им льготы впредь на три года. А как те урочные выйдут: и с ними брать всякие подати с другими наряду, как его императорского величества указы повелевают» [75].

В 1736 году бушевало башкирское восстание на Яике и правительство согласилось простить тех бунтовщиков, которые примут христианство. Один из них - Тойгильда Жуляков – в 1738 г. был сожжен за то, что он «крестясь в веру греческого вероисповедания, принял снова магометанский закон и тем не только в богомерзкое преступление впал, но яко пес на свои блевотины возвратился и клятвенное свое обещание, данное при крещении презрел, чем Богу и закону его праведному учинил великое противление и ругательство». Казнь была совершена «при собрании всех крещеных татар», «на страх другим таковым, кои из магометанства приведены в христианскую веру» [76].

Указом от 11 сентября 1740 года были намечены меры по скорейшему ЗАВЕРШЕНИЮ процесса христианизации. Комиссия новокрещенских дел была реорганизована в Новокрещенскую контору, в распоряжении которой, помимо священников и проповедников, находились постоянно увеличивавшиеся воинские силы. Архиереем края был назначен ярый фанатик Дмитрий Сеченов. Новокрещеные получали деньги, одежду, освобождение от податей и рекрутской повинности. Отказывавшиеся креститься, напротив, платили повинности за новообращенных христиан, подвергались побоям и прямому насилию – последнее, впрочем, происходило по личной инициативе архиерея. Такая политика привела к тому, что в 1741 - 42 годах, удалось обратить в христианство более 17 тысяч человек. Но насколько было крепко подобное "обращение", показал следующий случай. В 1743 году Сеченов, проезжая через мордовскую деревеньку, благочестиво распорядился разорить языческое кладбище. С трудом избегнув рук возмущенных местных жителей (Димитрий, донося об этом происшествии, писал, что бунтовщики не только мордва, но и старые русские идолопоклонники, по-мордовски говорить не умеют, а говорят ярославским наречием), он вызвал воинскую команду, которая несколькими залпами (отнюдь не в воздух) рассеяла "бунтовщиков". На следствии выяснилось, что во главе возмущения стоял новокрещеный мордвин Несмеянко - Кривой. Последний, как выяснилось, не только отрекся от православной веры и снял с себя крест, но и расколол икону. Сенат приговорил вероотступника к сожжению [77].

В то же время архиерею Сеченову было официально запрещено насильно крестить язычников. Однако уже в 1745 году, по изложению Соловьева, «мордва той же Терюшевской волости подала просьбу императрице, что епископ Димитрий насильно принуждает ее к принятию христианства, держит многих под крепким караулом в кандалах и колодках, бьет мучительски, смертно; многих и в купель окунали связанных и крест надевали на связанных же; кладбища их и моленные амбары архиерей все пожег и дома разорил, от чего многие разбежались и живут в лесах, оставшиеся пришли в конечное разорение, так что податей и помещичья доходу стало платить нечем. По выезде своем из их волости Димитрий оставил протопопа, который бьет их и мучит, а губернская канцелярия правит на них подушные доимочные деньги 7000 рублей будто за принявших православную веру. Сенат приказал: так как в Терюшевской волости осталось мало некрещеных и 7000 заплатить нельзя, то подождать взыскивать до будущего разрешения; в Синод сообщить ведение, чтоб отнюдь принуждения к вере не было, и Синоду рассмотреть дело по мордовской челобитной (РГАДА, ф. 248, Сенат, кн. 2242, л. 166-181). Но кроме мордвы роковой Терюшевской волости и чуваши Ядринского и Курмышского уездов подали просьбу императрице на игумена Неофита, на курмышского протопопа Киприанова, на двоих дьячков и крестьян Дудина монастыря, что били их мучительски, разоряли и крестили неволею» (РГАДА, Ф. 248, Сенат, кн. 2239, л. 108-110 об.) [78]. Не удивительно, что, когда на Волге появился Пугачев, «иноверцы и новокрещеные стали убивать русских священников» [79].

Здесь следует также учесть, что протест иноверцев вызывали и нравы служителей новой веры - в миссионеры шли не только благочестивые фанатики, но и откровенные авантюристы сомнительной морали, вынужденные покинуть родные места из-за каких-либо проступков. Как отмечал известный краевед Сибири Н. В. Латкин: «Духовенство [17 в.], стояло не на высоте своего призвания и вместо забот о пастве и духовного ее просвещения грешило теми же общественными недугами. Мздоимство, лихоимство, корыстолюбие и всякого рода насилие внедрились в его среду, и духовные, в большинстве случаев, стремились не поучать свою паству, а как можно лучше и прибыльнее ее обобрать, не стесняясь никакими мерами и предлогами, прибегая даже к насилию». То же о 18 в.: «Миссионеры… спаивают инородцев и даже прелюбодействуют с тунгусскими и инородческими женщинами» [80]. В грамоте 1621 г. царя Михаила Федоровича архиепископу Сибири Киприану цитируется донесение архиепископа. «По которым городам ты ехал и попов видел, и по городам попы воры и бражники» [81]. В начале 20 в. бурятский старейшин Турунхоев, объясняя причины, по которым крещеные буряты вернулись к язычеству, сетовал: «если бы духовное начальство и наши ближайшие пастыри относились к нам по-отечески» и, в качестве примера, описывал «диакона Карлова, всегда пьяного, который собирает в церковь народ, немного почитает на клиросе, берет тарелку и идет деньги собирать, потом немного опять почитает и опять с тарелкой идет по церкви деньги собирать, и так до тех пор, пока кто-либо из стариков не скажет: «о. диакон, пожалуйста больше не ходи денег собирать, все, какие были с собой, отдали» [82].

Жалобы на миссионеров светские власти принимали и рассматривали (хотя и не всегда успешно, когда в 1751 г. мусульмане жаловались на тобольского архиерея, что он принуждает к крещению оковами и голодом, заставляя подписывать бумагу, что они крестятся по своему желанию – дело кончилось ничем [83]). Но с теми, кого уже успели крестить, обращались уже по принципу: «Ах, попалась, птичка, стой». Указ 1744 г. предписывал обращенных в православие калмыков, башкир, татар и т. п. иноверцев по крещении из России не выпускать [84], видимо, чтобы не передумали. Бывало и хуже – вот, некоторые заключенные Соловецкого монастыря этого времени [85]:

1746 – по распоряжению Синода, прислан новокрещеный перс Александр Михайлов «чтобы он от благочестия каким-либо случаем не мог в неверие обратиться и тем благочестие поругано не было и для лучшего в благочестивом законе к вере утверждения содержать его безвыходно с дачею надлежащего пропитания и с крепким смотрением».

1748 – заключен новокрещен из евреев Павел Федоров «дабы он от православной веры не отвратился».

1755 – прислан новокрещен из евреев Афанасий Кискин за произнесение о вере Христовой непристойных слов и поругание св. креста.

В том же 1755 г. вспыхнуло очередное восстание в Башкирии. Предводитель восстания так объяснял императрице его причины. «В Казанской, Оренбургской, Сибирской и Тобольской губернии магометанского закона людей русские архиреи, попы и другие насильством, нападками, лукавством и обманом до крайней возможности из магометанской веры в христианский закон обращают, написывая им прошении якобы по их просьбе и желанию написанных к которым и тамги [знак, заменяющий подпись] прикладывать принуждают. И то бедные люди когда о таком насиловании и нападках, приходя к командирам, жалобу приносят…, в таком случае никакого прошенья от них не принимают почему в вечной обиде остаются. Из магометанской же веры за приведенных в закон христианской ясак и прочие службы на оставшихся в магометанской вере твердо, состоят и, тем уничтожая их, издревле небывалую на них тягость налагают» [86]. На восстание правительство всё же отреагировало – так, казанского архиепископа Луку Конашевича признали виновным в том, что он «насильно созидал среди инородческого населения церкви и часовни, забирал детей против воли родителей в заведенные им новокрещенские училища… другие многие причинял иноверцам противности, чем сильно огорчал их, так что они нередко едва удерживались от всеобщего смятения». Именным указом, «в предварение всеобщего смятения, а также в прекращение часто случавшихся по той же причине со светскими правительствами несогласий» [87], неистового епископа перевели в белгородскую епархию (видимо, за отсутствием там иноверцев). Хорошо, конечно, что светские власти противодействовали миссионерскому пылу епископа, но нельзя забывать, что Конашевич (до сих пор поминаемый в Татарстане недобрым словом) безнаказанно бесчинствовал в Казани с 9 марта 1738 года по 9 сентября 1755 года. А не произойди восстания? В 1750 году новокрещеные татары подали на Конашевича жалобу в сенат, «что они преосвященным Лукою, архиепископом Казанским в православно-восточную Греко-Российскую веру крещены из-под неволи» [88]. Жалоба была переправлена в Синод, и тот признал обвинение лживым. Очевидно, что если бы «гром не грянул», то Конашевич бесчинствовал бы в Поволжье до конца жизни.

Из иных мер по христианизации следует упомянуть указ об изгнании некрещеных евреев от 2 декабря 1742 года, замененный после присоединения Польши печально известной чертой оседлости – ограничением прав евреев на местожительство. До революции действовало также ограничение числа евреев, могущих поступить в высшие учебные заведения. В церковных сочинениях на иудеев возлагались самые дикие обвинения. «Житие св. вмч. Гавриила» (жившего, якобы, в 17 столетии) повествует о том, как иудеи распяли шестилетнего русского мальчика Гавриила, выпустили из него всю кровь и приготовили себе на ней мацу (особые лепешки, которые евреи пекут на пасху). «Увещание от Святейшего Синода к православным христианам» в период наполеоновских войн извещало православных, что «желает он [Наполеон] с помощью помощников злодейства своего иудеев похитить священное имя Миссии» (1807) [89].

Статьи, карающие отступление от православия, включает и «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 года.

Ст. 190: «За отвлечение, чрез подговоры, обольщения или иными средствами, кого-либо от христианской веры православного или другого исповедания в веру магометанскую, еврейскую или иную не христианскую, виновный приговаривается к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу в крепостях на время от восьми до десяти лет, а если он по закону не изъят от наказаний телесных, и к наказанию плетьми»

Ст. 191: «За совращение из православного в иное христианское вероисповедание, виновный приговаривается к лишению всех особенных лично и по состоянию присвоенных ему прав и преимуществ и к ссылке на житье в губернии Тобольскую или Томскую, или, буде он по закону не изъят от наказаний телесных, к наказанию розгами»

В 19 веке существовала и разветвленная система наказаний за насильственное обращение православного в другую веру: магометанскую, еврейскую, иную нехристианскую или в христианскую неправославную. Тем с большим недоумением дореволюционный юрист А. Лохвицкий отметил, что «не постановлено никакого наказания за насильственное обращение иноверца в православное или иное христианское исповедание» [90]. Между тем, подобная статья была бы для российской действительности очень и очень актуальной.

Униаты западных губерний. Из Отчета III отделения за 1836 год: «О расположении умов. В белорусских губерниях заметно какое-то чрезмерное домогательство обращать униатов в православие. Тамошнее начальство, конечно, думает угодить этим правительству, но что оно производит? Волнения и беспорядки между крестьянами. Тогда прибегает к силе для приведения их в повиновение и наконец с торжеством доносит, что столько-то сотен крестьян добровольно приняли христианство» [91].

Витебский губернатор негодовал на провокации миссионеров. «Первый приступ с их стороны (православных священников) всегда бывает одинаков: к архиерею, обыкновенно, явится неожиданно человек из какого-либо значительного селения, с просьбой о желании всех будто бы обывателей оного обратиться к православной церкви. Не стану и не хочу даже рассказывать, что все подобные искатели были к сему подстрекаемы и что даже большею частию в числе их непременно есть люди, не заслуживающие уважения. Епархиальное начальство таковую просьбу всегда принимает с жаром, немедленно относится к земскому начальству, извещает оное об отправлении в селение с просителями особого православного священника, требует без малейшего промедления допустить православного священника в приходскую униатскую Церковь и указывает полиции принять немедленно под покровительство всех обращающихся». «Православный священник, не упуская минуты времени, приезжает в селение очень часто прежде даже прибытия туда чиновника земской полиции, входит, обыкновенно, в дом помещика и, в выражениях нередко далеких от приличия, объявляет ему причину своего наезда и от него требует содействия и настояния к открытию церкви. Вообще, при всех подобных случаях униатский священник скрывается, с умыслом или случайно – этого решительно нельзя вдруг определить. Двор уже наполнен крестьянами, большей частью не имеющими не только желания к присоединению, но даже и понятия чего от них требуют. Конечно, при этом не может быть совершенного спокойствия, иногда встречается и сопротивление; тогда тотчас возникают жалобы: крестьяне де бунтуют, помещик и униатский священник не только подстрекают бунтующих, но даже научают их противодействию» [92].

Штаб-офицер корпуса жандармов А. Куцинский составил особую записку «Об обращении униатов к православной церкви в Могилевской губернии» (1837 год), в которой печалился о том же. «Обращение униатов к Православию не делается в Могилевской губернии с той благонамеренностью, с той кротостию, какую ожидает правительство и какие необходимы по важности предмета. Величайшее зло есть поспешность и применение мер полицейских. Умы местной власти заняты только тем, как бы успеть побольше присоединить униатов во время своего влияния на дела – и кое-как достигши цели, оставляют новых сынов нашей церкви без малейшей заботливости в моральном отношении. Обыкновенные пружины, которыми действуют лица, употребляемые к присоединению Униатов, это непозволительные обольщения и угрозы, и потому достигаемые посредством их священные узы единоверия могут ли быть прочны? Чиновники, командируемые для присоединения по какому-нибудь неосновательному доносу нашего священника, получив лестные предписания Начальства, увлекаются избытком усердия и почти никогда не имеют в виду благоразумную осмотрительность: и ежели не обольстят крестьян ни именем монарха, ни льготами, которые их ожидают тотчас по вступлении на лоно православной церкви, ни даже вином (есть примеры, что и этот способ употреблялся), то тогда, зная посредством лазутчиков побойчее и позажиточнее крестьян, приписывают неудачу вредному их влиянию на умы своих собратов, берут их под стражу и даже переходят к угрозам: когда есть в имении помещик или управляющий, всячески стараются взвести на него обвинение, представляют об этом начальству – Учреждается следственная комиссия, которою редко руководствуют справедливость и беспристрастие – и крестьяне, утомленные производством дела, в страхе за будущее принимают Православие, в чём иногда способствует и сам владелец, дабы смыть приписываемую ему неблагонамеренность». «Полагаю необходимейшим: 1) Оградить духовенство в действиях, переходящих черту благоразумной кротости. 2) Чиновники земской полиции и прочие не должны выказывать себя в виде грозных миссионеров». «Праздная жизнь, отчуждение от порядочного круга, чрезвычайная дешевизна вина и бедность, имеет вредное влияние на моральное духовенство, оно не может внушить к себе должного уважения, не может благочестивым образом жизни подать пример прочим, и тем привязывать к себе сердца, не только что людей иноверческого исповедывания, но и собственной своей паствы, и потому оно никогда не успеет благородными средствами обращать униатов – нужны содействия местной власти, но если последния не будут употребляться с благоразумными осмотрительностью и кротостью, то правительство ещё не скоро достигнет своей благодетельной цели, а братские наши узы будут весьма сумнительной прочности» [93].

Но благоразумным чиновникам не удалось повлиять на императора и в 1839 году последовало насильственное воссоединение большей части униатов с православной церковью. При подготовке «воссоединения», епископ Смарагд откровенно заявлял: «Одной проповедью и похвальбою православия ничего взять нельзя. Теперь не апостольские времена» [94]. Положение Секретного комитета по униатским делам от 26 января 1839 года предусматривало: «генерал-губернаторы непременно должны быть снабжены единообразною инструкциею и особым полномочием, с помощью коего малейшие беспорядки, если бы они и случились вдруг в нескольких местах, были бы немедленно пресекаемы в самом их начале. Генерал-губернаторам должно быть предоставлено снестись с военным министром о помещении для надлежащей предосторожности под благовидным предлогом войск в те уезды, которые находятся в сомнительном положении» [95]. 12 февраля последовало воссоединение. Уния была официально запрещена на всей территории России, кроме трех польских губерний: Люблинской, Сувалкской и Седлецкой. «Обычными были сцены, когда полицейские власти выбрасывали церковные униатские предметы из храмов, а затем начинали чуть ли не поголовное сечение упорствующих до тех пор, пока последние не подписывали заявлений о своем «согласии» перейти в православие. В наиболее «беспокойных» приходах войска оставались до тех пор, пока прихожане, разоряемые постоями, не изъявляли «добровольного согласия» подчиниться требованиям православных и светских властей» [96]. «Упорствующие» униатские священники были разосланы по православным монастырям [97].

Очень характерна короткая речь Александра II 12 июня 1867 г. к крестьянам тех же западных губерний: «Очень рад вас видеть православными. Уверен, что вы перешли в древнюю веру края с убеждением и искренно; знайте, что раз принявшим православие я ни под каким видом не позволю и не допущу возвратиться в католичество. Слышите ли? Повторяю: рад вас видеть православными» [98]. Угрожающий тон императора по адресу своих новых единоверцев достаточно красноречив. В 1873 и 1874 гг. из Седлецкой губернии стали поступать приговоры оставшихся униатских общин (234 тыс. человек) о присоединении к православию. В 1875 году последовало воссоединение, но униаты подали кассационные жалобы. Проводивший расследование А. Ф. Кони выяснил, что «приговоры были составлены не только не добровольно, но явились результатом настойчивого давления и всяческого воздействия, до угроз включительно, со стороны ближайшего полицейского начальства» [99]. Более развернутое описание Кони дает в воспоминаниях о деле Засулич: «О каких принципах веротерпимости могла быть речь, когда турки лишь не позволяли звонить в колокола, а мы в Седлецкой губернии силою и обманом обращали в православие униатов и проливали их кровь, когда они не хотели отдавать последнее имущество, описанное за недостаточно поспешное обращение «в лоно вселюбящей матери-церкви»?» [100]. Кони, несмотря на противодействие Синода, сумел настоять на отмене некоторых незаконных приговоров. Но большинству «присоединенных» вырваться не удалось. Бывший люблинский епископ Евлогий (Георгиевский) уже в эмиграции признал: «При воссоединении допущено было много ошибок. Не посчитались с народной душой. Вмешалась администрация: губернаторы, полиция... стали народ загонять в православие. Многие приходы переходили фиктивно; появились так называемые "упорствующие" - лишь на бумаге православные люди, а по существу те же униаты. В условиях фиктивного воссоединения с Православной Церковью они лишь дичали, тянулись к католическому зарубежью, а с местными православными духовными властями ладили путем хитрых уловок». «До 100000 "православных" в душе оставались униатами... Официально уния была упразднена в 1875 году государственным законом, но веру в душах закон упразднить не мог» [101].

В 1829-1830 гг. Синод решил крестить язычников-черемисов в Вятской губернии, поводом послужило совершение идолопоклоннического обряда в котором приняли участие около трех тысяч человек. Миссионер, потерпев неудачу с проповедью, обратился за помощью к полицейскому исправнику. Тот «взял с собою команду и поехал осаждать черемисов словом божиим. Несколько деревень были окрещены». Исправник был награжден бриллиантовым перстнем [102].

В эти же годы существовала практика крещения евреев во время нахождения в кантонистах - воспитанниках специальной военной школы. «Практика сдачи кагалами малолетних (с 12 лет) детей и даже просто ловля на улицах местечек и насильственный увоз детей привели к росту среди кантонистов числа крещеных евреев» [103]. Росту значительному, уже
в 1884 г. обер-прокурор Синода отметил, что наибольшее число число ежегодных обращений из иудейства в православие пришлось на 1843-1857 гг. (собственно, время существования кантонистских батальонов), когда за 15 лет было обращено 27 748 иудеев [104]. Официально – крещение кантонистов проходило добровольно, воспоминания переубеждаемых сохранили другую картину.

«Побоями, истязаниями и даже пыткой заставляли перейти в православие. Загоняли даже в реку и грозили утопить, если не окрестится» [105]. «Командир при первом осмотре нашей партии заявил перед всем батальоном, что пока он будет жить ни один не выйдет из вверенного ему батальона евреем, и, действительно, сдержал своё слово. Крестник его, унтер-офицер Гуревич исполнял желание своего крестного отца следующим образом. Каждый вечер, около 9 часов, когда нужно было ложиться спать, Гуревич ложился на свою кровать, подзывал к себе нескольких мальчиков и приказывал им становиться возле кровати на колени; затем начинал их увещевать и доказывать изречениями из священного Писания (у него было Пятикнижие Моисеево), что евреи заблуждаются и что истинный спаситель есть Иисус Христос; наконец тоном угрозы требовал, чтобы мальчики изъявили согласие креститься. Согласных Гуревич отправлял спать, и на другой день желающим креститься выдавали новое обмундирование и кусок хлеба; упорствующих же он держал всю ночь на коленях около своей кровати, а на другой день их оставляли без куска хлеба, придирались к ним и по всякому поводу пороли. Конечно, при таких мученьях мальчики не могли долго сопротивляться – и против желания соглашались с виду креститься. Старшие кантонисты, 12-15 лет, дольше мучились, тех больше били, пороли. То и дело передавали, что тот или другой из наших товарищей от тяжких ран умирает. К началу 1855 года весь батальон был окрещён; за исключением, как помню, одного из 1 роты, которому было 17 или 18 лет. Он сильно упорствовал, и за это ежедневно пред обедом клали на скамейку, давали по сто и более розог. Помню один раз я был очевидцем, как струйки крови текли со скамейки на пол, а юноша только охал. После сечения его отправляют в лазарет, залечат раны и опять секут. Этого кантониста спасло восшествие на престол незабвенного царя Александра II. 26 августа 1856 г. последовало высочайшее повеление об уничтожении баталионов и полубаталионов военных кантонистов» [106]. Царскосельский купец Нанкин: «Приставленный к Нанкину дядька-солдат исполнял свою обязанность весьма усердно. Он заставлял мальчика-кантониста стоять на узких стенках двух соседних, широко раздвинутых, кроватей и при этом ещё держать высоко над головою в каждой руке по довольно тяжёлой подушке. В таком неестественном положении, с растопыренными ногами и руками, простаивал мальчик долго, покуда не сваливался на пол или на кровать, получая каждый раз тяжелые ушибы. Когда уже не было мочи стоять больше, и несчастный кантонист-ребёнок начинал умолять своего истязателя: «Дяденька, отпусти!» – он слышал грубый ответ: «Крестись, жид, тогда отпущу!». Подобные истязания, в числе прочих, заставили Нанкина, как и многих других товарищей, глубоко преданных еврейским традициям, отречься от еврейства и перейти против воли в православие» [107]. Неуказанный по имени рассказчик: «Бывало, накормят нас «солянкой» (маленькие солёные рыбки), пустят в баню, жару нададут, а воды ни капли… «Ну будете, жиды, крестится или нет?» Ну, вестимо, дети малые: кто и заявляет желание… У меня тоже терпения не хватило, ну и окрестился» [108]. Подобные методы не могли применяться без молчаливого согласия священнослужителей, совершавших обряд Крещения. Я. Ерманович описал и случай непосредственного участия духовенства в увещании: «[Ермановича и одного из его товарищей] посылали несколько раз на увещание к тогдашнему иркутскому архиерею Нилу, но увещания не помогали: юные «еретики» упорствовали в своей слепоте. Отвели их однажды, после подобного увещания архиерея, на колокольню архиерейской церкви, а это было в холодный октябрьский день. О мальчиках как бы совершенно забыли, и они оставались там с вечера до шести часов утра в тонких шинельках и сапогах. Морозы были уже, по местному климату, довольно сильные. Всю ночь мальчики, прижимаясь друг-к-другу, отогревали себя, чем и спасли себя от смерти» [109].

Известен случай, когда светская власть умерила пыл духовной – попытка массового крещения буддистов в Сибири: «крещение насильное, с облавами в лесах, с побоями, истязаниями, даже над беременными женщинами, совершалось полицией по требованию местного духовенства [миссионеров иркутской Православной миссии]» [110]). Когда известия «об ужасных насилиях совершавшихся для обращения буддистов в православие» проникли в печать, вмешался губернатор Восточной Сибири Горемыкин и прекратил безобразие.

Но, как и в 18 веке, когда речь шла об инородцах, уже обращенных в православие и вернувшихся затем в свою веру – светская власть была целиком на стороне церкви. В сер. 19 в. произошел массовый переход латышей из лютеранства в православие. Причиной, согласно отношению обер-прокурора Синода Победоносцева к министру внутренних дел Толстому от 16 февраля 1884 года, «была распространившаяся между лифляндскими крестьянами молва, что с присоединением к православию они заслужат у русского православного царя облегчение тяжелой своей участи, именно даровой земельный надел, свободу от повинностей в пользу помещиков и пасторов». Обманувшиеся в своих надеждах новокрещенцы вскоре вернулись к протестантизму (по данным Рижской епархии, число «уклоняющихся от православия» составило 18 тыс. человек). В 1864 г. рижский епископ Платон предложил правительству категорически запретить православным латышам переход в лютеранство, тех же кто будет упорствовать переселять внутрь империи в немецкие колонии. В либеральную эпоху реформ предложения епископа встретили возражения [111]. Более того, в 1867 г. Платона за резкие выступления против лютеран перевели из Риги в Новочеркасск [112]. Но в 1886 г. лифляндский губернатор Зиновьев приказал объявить во всех церквях о том, что «уклоняющимся» грозят «печальные последствия», в частности, «православные родители, воспитывающие детей своих в лютеранской вере на основании ст. 190 Уложения о наказаниях подвергаются тюремному заключению на время от 8 до 1 года и 4 месяцев». На предложение лифляндского предводителя дворянства вычеркнуть вернувшихся в лютеранство из метрических книг православной церкви последовал категорический отказ. К сер. 90-х гг. было заведено 178 уголовных дел на пасторов по обвинению «в совращении веры» [113].

Государство активно помогало церкви в борьбе с зарубежными проповедниками. «Знаете ли вы, что в Астрахани еще очень недавно, несколько лет тому назад [письмо написано в 1844 г.] были английские миссионеры. Это не были наши пьяные священники… Тихо и скромно жили они здесь, русские очень мало заботились их пребыванием, многие и вовсе не знали этого, но духовенству стало обидно, наконец и их вытеснили. Они, миссионеры, удалились на Кавказ, но правительство вытеснило их и оттуда» [114].

Еще жестче было отношение к нехристианам. Крещеных татар и башкир, вернувшихся в ислам, Уфимская палата уголовного и гражданского суда ссылала на каторгу. Известны три случая, когда центральная власть смягчила им наказание: совращенные и совратители были навечно сосланы в Сибирь с лишением всех прав [115].

Не жалели средств и на «мирную» миссионерскую деятельность. Только в 1870-1893 гг. Православное миссионерское общество истратило 2.891.042 рубля, 35 ¾ копейки. За этот же период было окрещено 103.531 человек [116]. Согласно докладу иркутского архиепископа Серафима: «Новокрещеным выдавались деньги – на маленьких по 20 коп., а на взрослых – от одного до пяти рублей на человека; кроме того, щедро раздавались платки, халаты, рубашки и т. п. Эти подарки были большою приманкою для бурят. При крещении целой семьи, особенно многолюдной, одних денег приходилось на семью от 30 и более рублей. Из-за получения денег многие охотно принимали крещение, а некоторые крестились по два и по три раза» [117]. Чиновник для особых поручений Б. Струве, исполнявший обязанности попечителя бурят Иркутской губернии, вспоминал: «Крещающемуся инородцу полагались от правительства крест и нижняя одежда, рубашка и исподнее. Духовенство давало таким новокрещающимся ещё от себя денежное пособие, чтобы отличиться своим усердием в глазах владыки и угодить ему» [118].

Не считалось насилием уничтожение «идолов». В Заполярье «миссионеры разъезжали по тундре, отыскивая кочевья ненцов и эскимосов, сокрушали и сжигали их кумиры, повсюду водружая православные кресты. Архимандрит Сийского монастыря В. Смирнов пробрался на о. Вайгач, где сокрушил «главного идола» и до 400 «малых» [119]. По описанию архиепископа Серафима: «В этот же период [70-е гг. 19 в.] делались распоряжения об отобрании у крещеных инородцев предметов их языческого религиозного почитания. В силу распоряжений миссионеры являлись в юрты крещеных бурят, силой отнимали у них “бурханов” и «онгонов» (изображения ламаитских божеств)» [120]. «Обращаемые» не всегда понимали смысл действий вандалов. Отчет Красноярского миссионерского общества за 1904 г. повествует о том, как миссионер иеромонах Платон отбирал у языческих жрецов «всяких чертей и шайтанов, и парки, и бубны», а язычники понимали дело так, «что он, верно, сам хочет шаманить, наибольшим шаманом хочет быть» [121]. Ненависть православных вызывали также и священные места язычников – в кон. 19 в. по требованию миссионеров были взорваны священные скалы бурят на р. Иде у подножия горы Шаманка и на р. Лене вблизи Верхоленска [122].

Особый интерес миссионеры проявляли к детям. «Опыт достаточно показал, как трудно ожидать, чтобы настоящее поколение закоснелых язычников приняло христианство. Нужно, следовательно, по крайней мере подготовить к христианству наступающее поколение. Начальником миссии предложено отцам миссионерам обратить свое внимание на юных, еще не отвердевших в язычестве, детей» [123]. Как инструмент руссификации использовались миссионерские школы. Характерна история крещения киргизки Замилли [124].

«12 ноября утром я получил бумагу из Долгонского станичного правления следующего содержания: «Дочь киргиза Аккумской волости, Калыбая Пашкина, Замилля изъявила желание принять православие и желает, чтобы св. крещение было совершено в самом непродолжительном времени». Очень обрадовался я этому известию. Замиллю я знал еще с 1891 года. Она училась в Черемуховском начальном училище (в 20-ти верстах от Долони), и наравне с другими учила молитвы и Закон Божий. Я беседовал с ней и советовал креститься. Она же почему-то не решалась на это, хотя не скрывала своего желания принять крещение. Ни одного праздника нашего, ни одной службы священника в молитвенном доме за всё время учения Замилля не пропускала. Все считали ее за свою «русскую», называли «Таня», что ей весьма нравилось, а киргизское имя свое она не любила и обижалась, когда кто называл ее по-киргизски. Киргиз-жених перестал платить калым за то, что Замилля сторонилась не только от него, но избегала и вообще киргизов, ее общество обыкновенно составляли – учительница и русские подруги-девушки. Однако же киргизы не упускали ее из виду и стали чаще и чаще поговаривать, что жених приедет воровать Замиллю, как только станет Иртыш. Года, по киргизскому обычаю, ей вышли: ей немного не достает до 15 лет, а у киргизов нередко выдают даже 10-12 летних… Эти слухи в связи с некоторыми другими обстоятельствами придали больше решимости Замилле и она уже целый месяц хлопотала о своем крещении».

Но и религиозные школы далеко не всегда давали положительный эффект. «Комитет, к прискорбию не достиг тех результатов, какие надеялся получить от миссионерских школ: инородческие дети в школах обучались, но христианства не принимали, исключая редких, единичных случаев. Правда, за последнее время инородцы весьма сочувственно относились к школам и охотно в них обучали своих детей, но вместе с тем и слишком ревниво оберегали свою языческую веру, подстрекаемые в сем случае противниками христианства – языческими жрецами и магометанскими муллами». «Комитет в отчетном году решил отказаться от содержания миссионерских школ, чтобы затрачиваемые на этот предмет средства с большей пользой употребить на учреждение института особых миссионеров для борьбы с пропагандою магометанства и язычества» [125].

Вообще христиане первобытных народов воспринимали новую веру поверхностно и легко возвращались к язычеству. И. Аксаков писал из Астрахани: «Замечательно, что обращаемые нашими священниками нисколько от того лучше не становятся и частехонько после крещения убегают в свои улусы и снова в кибитках поклоняются своим бурханам [калмыцким идолам]. Недавно двое калмычат-певчих в здешнем соборе, знающих наизусть все тропари и песнопения, предпочли степи соборному клиросу и бежали» [126]. Адъютант командующего приамурского аналогичным образом писал о Чукотке: «Обращение чукоч в православие пока не дало никаких ощутимых результатов. Хотя теперь большая часть чукоч Колымского округа и около 700 человек Анадырского числится православными, но сами обращенные остались верными прежним языческим обычаям» [127]. Краевед о Енисейской губернии: «Христианство, принятое в силу вынуждения или соблазна мирскими выгодами, скользнуло только по инородцу, ничуть не возбудив в нем порыва к новой духовной жизни; он остался и теперь таким же язычником, каким был до своего крещения. Нет чума или юрты, даже у христиан, где в потайном месте не хранился бы домашний идол, так сказать, пенат – хранитель дома, хотя тут же имеется на видном месте деревянная или медная икона какого-нибудь православного святого» [128]. Из отчета об экспедиции к нанайцам Амура: «Глядя на эти цифры [количество крещенных], казалось бы велики заслуги миссии перед церковью, но когда вглядишься во внутреннюю жизнь, то с грустью приходится сознаться, что у православной церкви среди этих инородцев нет ни одного христианина, а есть лишь инородцы, зарегистрированные в церковные книги. Этим начинается, этим и кончается деятельность наших миссий, а инородцы по своим внутренним убеждениям остаются все те же… «Сказывает батька, по русскому закону все должны быть крещены, и мы крестимся, а вера все равно у нас своя» [129]. «Остяки крещены 150 лет назад, - пишет другой очевидец, - но руководствуются внешними обрядами и иконы лежат в заднем углу или под лавкой и вынимаются в редких случаях при приезде священника». Начальник Тобольской губернии в своём отчёте за 1864 год свидетельствует о том же. Обращенные в православие буряты и якуты остаются при прежних суевериях и продолжают сноситься с шаманами (см. Шашков. Инородцы в XIX в.)» [130]. В 1916 г. исследователь-этнограф так обобщил наблюдения за крещенными Камчатки и Чукотки: «Христианство усвоено инородцами в его внешней, обрядовой стороне, а внутренний смысл и сущность христианской религии остались для них чуждыми, и инородцы-христиане поныне сохраняют языческие религиозные воззрения» [131].

Не скрывают того, насколько формальным было обращение даже такие тенденциозные источники, как миссионерские отчеты (для примера, процитирую пять отчетов от разных миссий, на самом деле подобных высказываний несоизмеримо больше).

1. "Враг человеческого спасения не дремлет, старается всеми возможными средствами разрушить дело Евангельской проповеди. Особенно сильный соблазн произведен был в отчетном году на новокрещеных инородцев Жымыгетского стана появлением в районе его молодой монголки, выдававшей себя за божество. Вот, как описывает этот печальный факт миссионер священник Василий Флоренсов: "10-го октября в районе Жымыгытского стана появилась монголка, выдававшая себя и принятая нашими бурятами за божество женского пола. Эта молодая монголка, лет 17-18". "Буряты не иначе и выражались о ней, как о живом боге: "сколько лет жил я на свете и только теперь увидел живого бога". "Побывав во всех почти улусах стана монголка эта в самый день приезда из Иркутска миссионеров обоих названных станов, 18 октября быстро выехала в Монголию, так что посланные земским заседателем, по заявлению миссионера, для ареста ее казаки возвратились ни с чем. Трудно даже придумать что-либо иное, - прибавляет о. Флоренсов, - чем бы более успешно, существенно и безнаказанно можно было нанести вред успехам христианства, нежели нанесен он появлением этой богини". Дай Бог, чтобы подобные факты на следующее время не повторялись!" (Отчет о состоянии и деятельности Иркутской духовной миссии в 1893 году)

2. «По донесениям священников-миссионеров [названы округа] инородцы не более предшествующего года усвоили себе дух христианской жизни». «а) Число бывших у исповеди и святых тайн причастия» – [длинная таблица по округам. Менее половины]. «б) В законный брак, по чину Православной церкви, в силу укоренившегося языческого обычая, и в отчетном году вступили немногие [конкретные цифры]. Большинство же инородцев пребывают по-прежнему во внебрачном сожительстве. Инородцы так безразлично относятся к таинству брака, что ни один из них не считает нужным идти в церковь венчаться, до тех пор, пока его не убедит повенчаться священник» [далее данные о «незаконнорожденных» детях – тех, чьи родители не венчались в церкви]. «в) О крещении 1616 чел.». «г) О приглашении священника для погребения умерших. Инородцы только ближайших к храму улусов приглашали священника для погребения умерших». «д) За напутствованием больных святыми тайнами инородцы, хотя и редко но прибегают, особенно инородцы ближайших к храму улусов». «е) По сообщаемым миссионерами-священниками сведениям, только самые простые молитвы знают все… по словам Аскыгского священника, многие по выходе из школы, забывают все молитвы, так как никогда их не читают» «ж) Главною причиною неисполнения инородцами требований христианского благочестия служит то обстоятельство, что они редко посещают храм Божий и поэтому не имеют возможности аккуратно исполнять требования Православной церкви, а также в течение большей части своей жизни лишены постоянного надзора и руководства священников» «з) Остатки языческих верований и обычаев до сих пор упорно держатся среди инородцев, так что их можно отчасти назвать полуязычниками» «и) Выдающиеся пороки инородцев [крещеных] – это пьянство, воровство, конокрадство, беспечность и леность, несоблюдение постов и ядение недозволенных церковью животных» (Отчет Енисейского епархиального комитета православного миссионерского общества за 1894 год).

3. «Многие возвышенные истины христианского учения для инородцев непонятны; к числу таковых истин, например, относится бессмертие человеческой души. Инородцы не могут даже представить себе жизнь, чуждую их теперешней обстановке, поэтому до сих пор они полагают в могилу покойника вещи, необходимые для домашнего обихода и промыслов (даже трубку с табаком и бутылку водки). Не имея правильного понятия о загробной жизни инородцы-христиане не могут уразуметь и христианского учения о мздовоздаянии и редко молятся за умерших в будущей жизни. Поэтому они безразлично относятся к христианскому обряду погребения… В законный брак по чину Православной церкви, в силу укоренившегося языческого обычая, вступают немногие инородцы» (Отчет Красноярского епархиального комитета православного миссионерского общества за 1904 год).

4. «Едва ли можно разобраться в душе черемиса. Его понятие о Боге и о святых самое неопределенное. Святых они по-прежнему называют «Иумы» – Бог» (Вятский комитет Православного миссионерского общества. 1914 год) [следует иметь в виду, что для родоплеменного общества типично многобожие].

5. «Как ни элементарны, как ни мало развиты своеобразные религиозные понятия наших шаманистов – детей природы, но они тем не менее крепки в них и составляют, пожалуй, сущность их мышления и основу их жизни. Обращаясь к христианству, вообще инородцы, по своей неразвитости, предполагают большей частью перемену только во внешней обстановке, и в сущности, в принципах смутно представляют себе христианство, не подозревая в нем особого миросозерцания» (Отчет Алтайской духовной миссии за 1904 год).

Можно только поразиться упорству, с которым миссионеры, прекрасно понимая иллюзорность своих успехов, продолжали «обращать» иноверцев в невразумительную для них веру. Антиисторична сама попытка внедрения христианских догматов – сформировавшихся в условиях развитой позднеантичной цивилизации – людям, живущим при первобытно-общинном строе. С прекращением государственной поддержки миссионеров, христиане малых народов скоро и безболезненно вернулись к язычеству.

17 апреля 1905 года был издан декрет о веротерпимости.

“Высочайше утвержденное положение Комитета Министров

I. По общим началам веротерпимости:

1) Признать, что отпадение от Православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно за собою влечь каких либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причем отпавшее по достижении совершеннолетия от Православия лицо признается принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало.

2) Установить... что лица, числящиеся православными, но в действительности исповедывающие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к Православию принадлежали сами они или их предки, подлежат, по желанию их, исключению из числа православных.

3) Разрешить христианам всех исповеданий принимаемых ими на воспитание некрещеных подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры».

Были разрешены все исповедания, кроме униатства и «изуверских сект». Последствия оказались для правительства неожиданными.

В местечки и села Западного края (современная Украина и Беларусь) сразу же стали распространяться листовки с призывом к бывшим униатам переходить в римское католичество. Польские помещики обязались материально поддержать переходящих. В Холмщине в латинство перешли все упорствующие, государственное православие потеряло свыше 200 тыс. душ.

В это же время, «согласно манифесту», вернулись из Православия «в веру отцов», т. е. в язычество, сибирские буряты [132]. В Прибалтике и Петербургской губернии более 10 000 человек перешло в протестантство. В Казанской, Уфимской и других восточных губерниях вернулись в ислам около 36 тыс. татар и башкир [133]. В 1905-1910 гг. отошло от православия 316.8 человек [134].

«Миссионерское обозрение» негодовало на «предательский законодательный акт» «измену и в отношении церкви и державных прав православного русского царя» [135]. Есть даже известие, что в 1906 году ректор Костромской семинарии произнес речь воспитанникам, «содержание которой сводилось к следующим тезисам: 1) Всех отступников от православия следует казнить смертной казнью [как мы помним, последний смертный приговор за отступление от православия был вынесен в 1743 году, накануне отмены смертной казни]; 2) указ 17 апреля о свободе совести не согласен с духом церковных школ» [136]. Но и после указа от 17 апреля России было далеко до полной веротерпимости. В 1906 году солдат Никифоров назвал себя атеистом. Бригадный священник А. Райков донес начальству. Ответ был следующим: «Точный смысл высочайшего указа за 17 апреля 1905 г. устраняет всякую возможность принятия каких-либо репрессивных мер относительно лиц, объявивших себя атеистами, пока последние не приступят к учинению действий, известных в законодательстве под именем "совращения православных в иное вероисповедание, учение или секту" [137]. В 1907 году Святейший Синод особым определением объявил, «что в качестве высшей духовной власти, господствующей в Российской Империи Православной церкви (…) считает своей священной обязанностью настаивать на том, чтобы все существующие ныне в Российской империи преимущества Православной церкви были неизменно сохранены за нею и впредь, и чтобв право свободного распространения своего учения принадлежало только одной Православной вере». «Святейший Синод находит необходимым (…) сохранить статьи [следуют номера статей Уголовного Уложения] карающие совращения христиан в веру нехристианскую и православных в иное нехристианское исповедание» [138].

Примечания

1. ПСРЛ. Т. 1. – С. 86

2. Златоструй: Древняя Русь X-XIII вв. – С. 160-161

3. Древнерусские княжеские уставы. – С. 88; Церковный дом предполагал особо суровое заключение с епитимьей. Сроки заключения - вплоть до пожизненного. Историк Б. А. Романов отмечал, комментируя применение того же наказания к матери-детоубийце: «Что это был за «дом церковный» легко представить по оговорке: «а чим ю род окупит» (если родня не выкупит). Предполагалось, что родня не остановится перед расходами, только бы вызволить свою из беды, которая надвинулась на нее в виде «дома церковного»». В отличии от детоубийцы, для женщины, сошедшейся с иноверцем, выкупа не предусматривалось.

4. Там же. – С. 90

5. Устав о пресечении и предупреждении преступлений, Ст. 115; за нарушение – по Уложению о наказаниях уголовных и исправительных - расторжение брака и ссылка в Сибирь (Российское законодательство X-XX веков. Т. 6. - С. 214, 332).

6. Древнерусские княжеские уставы. – С. 89

7. Киево-Печерский Патерик // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4. – СПб., 2000. - С. 403 8. Д. Горсей. Путешествия сэра Джерома Горсея // Россия XVI века: Воспоминания иностранцев. - Смоленск: Русич, 2003. – С. 348

9. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – С. 32

10. К. Буссов. Московская хроника: 1584-1613. – С. 17

11. К. Буссов. Указ. Соч. – С. 20; ср. П. Петрей. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в Московии. – С. 269; Д. Цветаев. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. – М., 1890. – С. 49

12. Грамота Михаила Федоровича к шведскому королю // Д. Цветаев. Указ. Соч. – С. 57-58

13. Повесть 1626 года // РИБ. – Т. 13. – Стб. 708

14. Акты исторические. Т. 3. - № 181

15. А. Мейерберг. Путешествие в Московию. - С. 77

16. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. – С. 328. Немецкий дипломат Герберштейн – автор первого иностранного сочинения, специально посвященного России – в 1517 году с недоумением отметил, что рядом с троном московского князя при приёме стоит «таз с двумя рукомойниками и положенными сверху ручными утиральниками. Говорят, что князь, протягивая руку послу римской веры, считает, что дал руку человеку нечистому, и потому, отпуская его, тотчас моет руки» (Россия XVI века: Воспоминания иностранцев. – С. 286). Папский посол А. Поссевино в 1582 году писал о том же с негодованием: «Поговорив с послами любого государя, после их ухода он [царь] моет руки в серебряном тазу, как бы избавляясь от чего-то нечистого и показывая этим, что остальные христиане – грязь. Когда я упрекал его в этом (что очень хорошо видно из моих писем к нему), он пытался оправдаться, но не смог этого сделать» (А. Поссевино. Исторические сочинения о России XVI в. – М.: МГУ, 1983. – С. 63). А. Мейерберг в 1661году скорее иронизировал: «На краю лавки, вправо от царя, стоял серебряный рукомойник с подливальником и полотенцем, которые после того, как мы, по обычаю, поцелуем его правую руку, должны были послужить ему для омывания и обтирания её, оскверненной нечистыми устами поганых, как называют москвитяне всех приверженцев латинской церкви» (А. Мейерберг. Путешествие в Московию. – С. 85).

17. к. и. н. О. Наумов. Как патриарх Иоаким оказался родственником римских пап // Историческая газета. - 1998. - № 8. - С. 12

18. Д. Цветаев. Протестантство в России в в правление Софьи // Русский вестник. – 1883. – Т. 168. – С. 53

19. патр. Иоаким. Духовное завещание // Русские патриархи. Т. 2. – С. 309, 312, 313

20. Хрестоматия по истории государства и права России. – М., 2000. - С. 143

21. ЧОИДР, 1871, кн. 3. - С. 187

22. С. Викторовский. История смертной казни в России и современное ее состояние. - С. 204

23. Полное собрание законов. Т. 3. – СПб., 1830. – С. 39

24. Н. Карамзин. История государства Российского. Т. 9, прим. 627; А. Поссевино. Исторические сочинения о России XVI в. – М.: МГУ, 1983. – С. 52

25. Пискаревский летописец // ПСРЛ. Т. 34. – С. 204

26. Новый летописец // ПСРЛ. Т. 14. – С. 58; см. также С. Ю. Шокарев. Служилые люди в эпоху Смуты // История. – 2002. - № 36; Хроники смутного времени. – С. 295, 512

27. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 2. – С. 380-381

28. Г. Кессельбреннер. Известные дипломаты России. - М., 1999. - С. 152-153

29. Цит. по С. Викторовский. История смертной казни в России. - С. 204

30. М. Пыляев. Старый Петербург. – СПб., 1889. – С. 155

31. С. Викторовский. История смертной казни в России. - С. 204

32. ПСЗ. Т. 11. - № 8125

33. М. Колчин. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI – XIX вв.: Исторический очерк / С пред. А. С. Пругавина. – М., 1908. – С. 93

34. В. Зеньковский Россия и православие // Христианская мысль. – 1916. - № 2. – С. 116

35. Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, епископа Пермского // Жизнеописания достопамятных людей земли русской. - С. 105 – 107, срв. ПСРЛ. Т. 8. – С. 69

36. ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. – С. 141-142

37. Дополнения к актам историческим. Т. 1. – СПб., 1846. – С. 27-28

38. Там же. – С. 28-30

39. Памятники литературы древней Руси: Сер. 16 в. – С. 561

40. Путешествие антиохийского патриарха в Россию в половине XVII века. – С. 355

41. Следует уточнить, что Пожарский попал в плен и был обезглавлен. Причины казни не связаны с религией. По сообщению украинского летописца, Пожарский был казнен за то, что он «вилаяв хана за московським звичаєм матом». По российскому источнику, «...князя убили за то, что в прошлом он ходил под Азов, воевать царство Крымское» (С. Тюляков. Какие эпизоды выпячивает школьный курс истории на Украине // Независимое Военное Обозрение. – 2005. - № 19)

42. А. Мейерберг. Путешествие в Московию. - С. 110

43. Там же. – С. 480; А. Булычев. Между святыми и демонами. – С. 105

44. ПСРЛ. Т. 21. Ч. 2. – С. 539

45. Ю. Алексеев. Государь всея Руси / АН СССР. - Новосибирск, 1991. - С. 44

46. ПСРЛ. Т. 19. – С. 161

47. ПСРЛ. Т. 34. – С. 188

48. ПСРЛ. Т. 13. – С. 513

49. ПСРЛ. Т. 19. – С. 167

50. ПСРЛ. Т. 14. - С. 3

51. Н. Карамзин. История государства Российского. Т. 9, прим. 69; ПСРЛ. Т. 5. Вып. 2. – С. 244; ПСРЛ. Т. 32. – С. 110; Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. - Рязань, 2005. – С. 489

52. О преставлении старца Феодосия, бывшего епископа Великого Новгорода и Пскова, и житии его вкратце // архимандрит Макарий (Веретенников). Московский митрополит Макарий и его время: Сборник статей. – М., 1996. – С. 90

53. Р. Скрынников. Великий государь Иоанн Васильевич Грозный. Т. 1. – С. 247-248

54. ПСРЛ. Т. 13. – С. 351, 482; Р. Скрынников. Великий государь Иоанн Васильевич Грозный. Т. 1. - С. 176, 247

55. М. Худяков. Очерки по истории Казанского ханства. – М.: Инсан, 1991. – С. 150

56. Цит. по Д. Альшиц. Начало самодержавия в России. – Л.: Наука, 1988. – С. 68

57. ПСРЛ. Т. 19. – С. 108, 169, 170-171, 172-173

58. Д. Флетчер. О государстве русском. – С. 124

59. ПСРЛ. Т. 19. – С. 180-181

60. Новгородские летописи. - Спб., 1879. - С. 84, 87; ПСРЛ. Т. 3. Новгородские летописи. – СПб., 1841. – С. 157

61. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 207

62. М. Козаченко. Разгром польской интервенции в начале XVII века. – М., 1939. – С. 17

63. ПСРЛ. Т. 14. – С. 4

64. Там же. – С. 8

65. Там же. – С. 9

66. Там же. – С. 10

67. Послание преподобного Иосифа Волоцкого к Митрофану, архимандриту Андрониковскому // ЧОИДР. – 1847. – Кн. 1. – Отд. 4. – С. 1-2

68. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. - М., 2005. – С. 243, 244; Ср. сообщение одной из польских хроник о московских войсках: «совершили много убийств и жестокостей по отношению к людям, сжигая их заживо» (Документы об освободительной войне украинского народа 1648-1654 гг. Киев: Наукова Думка, 1965. – С. 14).

69. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию. – С. 206, 327

70. История Сибири. Первоисточники. IV вып. – С. 197

71. Там же. – С. 214

72. Рязанские епархиальные ведомости. – 1866. – Прибавление № 15. – С. 435

73. Т. Воздвиженский. Историческое обозрение Рязанской епархии. – М., 1820. – С. 125-127

74. П. Малицкий. Руководство по истории Русской церкви. – М., 2000. – С. 336-337

75. Там же. – С. 337

72. Привилегия Московской академии. – С. 239

73. ПСЗ. Т. V. - С. 133

74. Цит. по Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири. - Л.: Наука, 1979. - С. 180

75. ПСЗ. Т. 4, № 4048. – С. 736

76. Русская старина. – 1878. – Т. 23. – С. 309

77. Соловьев С. История. 1743 г.

78. С. Соловьёв. История, 1745 г.

79. А. Пушкин. История Пугачева // А. А. Пушкин. Историческая проза. – М., 1991. – С. 237

80. Латкин Н. В. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее. – СПб., 1892. – С. 422, 461

81. История Сибири. Первоисточники. IV вып. – Новосибирск, 1994. – С. 179

82. Православный благовестник. – 1916. - № 2-3. – С. 196

83. С. Соловьев. История. 1751 г.

84. С. Соловьев. История. 1744 г.

85. М. Колчин. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI – XIX вв.: Исторический очерк / С пред. А. С. Пругавина. – М., 1908. – С. 78-81

86. Письмо Батырши Елизавете Петровне. - Уфа, 1993

87. А. Лебедев. Белгородские архиереи и среда их архипастырской деятельности. – С. 117-118

88. П. Фирсов. Инородческое население прежнего Казанского царства. – Казань, 1869. - С. 101

89. В. Томсинов. Светило российской бюрократии. – М., 1991. – С. 122

90. А. Лохвицкий. Курс русского уголовного права. – СПб., 1867. – С. 307

91. Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1861 г. – М., 1980. – С. 254-255; ГА РФ. Ф. 109. Оп. 231. Отчеты III отделения. Т. 2. – Л. 171

92. Уния в документах. – Минск, 1997. – С. 476-477

93.Там же. – С. 477-478, 479

94. В. Федоров. Русская Православная церковь и государство. – С. 205

95. Уния в документах. – С. 480

96. Там же. – С. 206-207

97. П. Зырянов. Русские монастыри и монашество в XIX и в начале XX века. – С. 97

98. С. Татищев. Император Александр II. – М., 1996. – С. 24-25

99. Русское православие: Вехи истории. – С. 377

100. А. Кони. Собрание сочинений. Т. 2. – М.: Юридическая литература, 1966. – С. 77; А. Кони. На жизненном пути. Т. 1. - СПб., 1912. – С. 513

101. Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского). – М., 1994. – С. 91, 128

102. Столетие Вятской губерния: Сб. мат. Т. 2. - Вятка, 1881. - С. 535-557; А. Герцен. Былое и думы, гл. 15

103. Российский историко-бытовой словарь / Авт.-Сост. В. Беловинский. - М.: Российский архив, 1999. - С. 181

104. А. Доброклонский. Руководство по истории русской церкви. – С. 497

105. Автобиография Сосновского Л. С. // Энциклопедия «Гранат». Т. 41. Ч. 1. – С. 91

106. И. Ицкович. Воспоминания архангельского кантониста // Еврейская старина. – 1912. – Т. 5. – Вып. 1. - С. 60

107. С. Бейлин. Из рассказов о кантонистах // Еврейская старина. – 1909. – Т. 2. - Вып. 3. - С. 118

108. Там же. – С. 119

109. Там же. - С. 117

110. Дневник князя Мещерского, 11 февр. 1892 г.; Гражданин. – 1892. – 12 февраля

111. Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. Т. 1: 1861-1864 гг. – М.: Издательство АН СССР, 1961. – С. 305, 420-421

112. Там же. Т. 2. – С. 193, 485-486

113. РГИА, ф. Департамента духовных дел. Оп. 5. д. 280, л. 4-5, 30, 101, 160, 208; П. Зайончковский. Российское самодержавие в конце 19 столетия. – С. 126-127

114. Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 1. Письма 1838-1849 гг. - С. 134

115. РГИА, ф. Комитета министров, д. 4852, ст. 364, журнал 14 мая 1891 г.; д. 4936, ст. 952, журнал 22 декабря 1892 г.; д. 4931, ст. 833, журнал 24 ноября 1892 г.; см. П. Зайончковский. Российское самодержавие в конце XIX столетия. – С. 130. Ссылку на каторгу вместе с мужем крещёной татарки Анны, вышедшей замуж за мусульманина, упоминает в своих воспоминаниях о детстве татарский писатель Гумер Баширов (Баширов Г. Родимый край — зелёная моя колыбель. М, 1979. С. 92-94)

116. Православный благовестник. – 1895. - № 2. – С. 76

117. Доклад иркутского архиепископа Серафима от 6 октября 1913 г. // История России 18-19 вв.: Хрестоматия. – М.: Вербум-М, 2003. – С. 295-296

118. Б. Струве. Воспоминания о Сибири // Русский вестник. – 1888. - № 4. – С. 168

119. В. Федоров. Русская Православная церковь и государство. – С. 133

120. Доклад иркутского архиепископа Серафима от 6 октября 1913 г. // История России 18-19 вв.: Хрестоматия. – М.: Вербум-М, 2003. – С. 296

121. Православный благовестник: Орган православно-христианской внешней миссии. – 1916. - № 2-3. – С. 163

122. Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири / АН СССР, Институт этнографии. - Л.: Наука, 1979. - С. 138

123. Отчет Алтайской миссии Томской епархии за 1894 год // Православный благовестник. - 1895. - № 9

124. Свящ. Иоанн Никольский. Крещение киргизки: Из записок миссионера за 1895 год

125. Отчет Православного миссионерского общества за 1898 год // Православный благовестник: Издание православного миссионерского общества. – 1899. - № 17. – С. 55-56

126. Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 1. Письма 1838-1849 гг. – М., 2003. - С. 134

127. А. Олсуфьев. Общий очерк Анадырской округи. – СПб., 1896. – С. 95

128. Н. Латкин. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее. – СПб., 1892. – С. 143

129. РГИА, ф. 391, 1908 г., оп. 3, д. 1181, л. 197-198

130. Н. Ядринцев. Сочинения. Т. 2. Сибирские инородцы: Их инородцы: Их быт и современное состояние: Этнографические и статистические исследования с приложением статистических таблиц. – Тюмень, 2000. - С. 231. - (переиздание 1891 г.)

131. В. Солярский. Современное правовое и культурно-экономическое положение инородцев Приамурского края. – Хабаровск, 1916. – С. 99

132. архимандрит Ефрем. Из поездки по миссии // Православный благовестник: Орган православно-христианской внешней миссии. – 1916. - № 2-3. – С. 191

133. Всеподданнейший отчет обер-прокурора св. Синода по ведомству православного исповедания за 1905-1907 гг. – С. 29-31; Миссионерское обозрение. – 1908. - № 1. – С. 123-124

134. Церковный вестник. – 1911. - № 26

135. Миссионерское обозрение. – 1908. - № 1. – С. 118

136. Церковная газета. – 1906. - № 4. – С. 10

137. РГИА, Ф. 797, оп. 76, II отд. 3-й стол., д. 464, л. 15-16; «совращение» взято из 90 статьи Уголовного уложения 1903 года.

138. Церковные ведомости. – 1908. - № 1. – С. 4, 6

Последние публикации на сопряженные темы