Исповедь митрополита

19.02.2015 Бога нет/История

В нашей стране после Великой Октябрьской социалистической революции, обеспечившей в СССР подлинную свободу совести, достигнуты огромные успехи в деле освобождения трудящихся от влияния религии.

Победа социализма в СССР привела к тому, что человек труда впервые за свою многовековую историю по-настоящему почувствовал себя человеком, хозяином щедрой родной земли, обильно политой его потом и кровью. В стране утвердились новые общественные отношения, свободные от эксплуатации и угнетения, основанные на сознательном, планомерном преобразовании человеком природы и общества.

В борьбе за социалистические преобразования выросли новые люди, свободные от предрассудков старого мира. Сознательный труд на благо общества, организованный на научной основе, преобразил человека, изменил его духовный облик, воспитал в нем высокие моральные качества, веру в свои силы, в возможности построения справедливого общества здесь, на земле. Вот почему наша страна стала страной массового атеизма. Большинство трудящихся, убедившись в коренной противоположности науки и религии, в реакционности идей смирения и покорности, проповедуемых церковью, поняло вред религиозных предрассудков и покончило с ними. Рост атеизма повлиял и на духовенство. За последние 40 лет значительная часть христианских епископов и священников, сектантских проповедников, мулл и раввинов, лам и шаманов ушла от религии. Многие представители духовенства сняли сан еще в первые годы революции, когда они наглядно увидели, что религиозные организации используются реакционерами для антисоветских целей. В 1918 г. престарелый протоиерей Е.А. Богуславский заявил перед
 прихожанами в одной из церквей Москвы: «Раньше я не мог открыто сказать правду молящимся. За правду-матку ссылали... Боялся каменного мешка Соловецкого или Суздальского монастыря, куда бы меня заточили. Горько сознавать, что вся жизнь прошла впустую. Мы, отцы духовные, были холопами царя, старались засыпать народу глаза песком всяких поучений о небесном царстве. Не было его и нет. Пусть все священнослужители последуют моему примеру, уйдут из церкви и вместе со всем свободным народом начнут новую жизнь».

В январе 1925 г. бывший православный епископ Евгений Белков писал: «Я ушел из церкви для того, чтобы принять участие в действительной живой работе на благо будущих поколений, она состоит в том, чтобы создавать рай здесь на земле, а не на
 воображаемом небе». Сколько было таких заявлений!

15 — 16 августа 1928 г. в Воронеже состоялся областной съезд бывших служителей культа, снявших церковный сан. Этот небывалый в мировой истории съезд бывшего духовенства обратился с несколькими воззваниями к верующим и священнослужителям, призывая их порвать с религией. Даже многие представители наиболее фанатичного старообрядческого духовенства порывали с церковью. Так, например, старообрядческий епископ Михаил, который 30 лет носил духовный сан, писал в своем заявлении: «Из духовенства никто, не верит в бога. Они служат при церкви только для насущного хлеба и легкой наживы за счет других. Духовенство не верит в таинства... Священники в своей компании не могут смотреть друг на друга без смеха, вспоминая о тех нелепостях, которые они проповедуют народу за вознаграждение... Я добровольно слагаю с себя сан священника».

Примеру многих представителей православного духовенства, порвавших с церковью, следовали и наиболее честные люди из служителей нехристианских религий.

В течение 1928 г. среди бурят свыше 20 шаманов отказались от религии, прекратили камланья. И.Т. Тарбаев, имевший 30 лет «шаманского стажа», Ф. А. Манусов (41 год) выступили с заявлениями о том, что шаманство — один обман.

В 1928 г. в Башкирии сняли духовный сан 118 мулл и муэдзинов. В Казахстане в одном только Кустанайском округе порвало с исламом 20 мулл. Особенно много служителей культа сняло сан в годы коллективизации, когда с помощью религии кулаки пытались помешать преобразованию сельского хозяйства. В те годы среди духовенства происходило острое классовое размежевание: одна, наиболее реакционная его часть, выражавшая интересы кулачества, пыталась выступать против колхозов, другая, связанная с верующей массой тружеников, не сопротивлялась великому историческому переходу крестьянства от единоличного к коллективному сельскому хозяйству. Успехи социализма постепенно переубеждали многих священников, еще державшихся за церковь, и они покидали «корабль веры».

В этот период от религии начал отходить и ленинградский митрополит Николай Федорович Платонов, который в начале 1938 г. после долгих раздумий снял с себя сан, будучи 23 года служителем православного культа.

В своей автобиографии Η. Ф. Платонов так рассказывает о себе: «Я родился в семье петербургского ремесленника-живописца Федора Кирилловича Платонова 24 ноября 1889 г. Отец, всю жизнь до 1920 г., когда он умер, не менявший своей профессии, на свой трудовой заработок дал мне образование.

Я окончил Введенскую гимназию в Петербурге с золотой медалью в 1908 г. Выйдя из религиозной семьи, поступил в богословские классы Петербургской духовной семинарии, которую окончил первым по разрядному списку в 1910 г.

В 1914 г. окончил Петербургскую духовную академию со степенью кандидата магистра за представленное сочинение на тему «Идея бессмертия души в немецкой философии после Канта». По окончании академии был оставлен в числе первых двух студентов профессорским стипендиатом по кафедре истории философии. Впоследствии я получил степень магистра богословия за сочинение об евангелиях.

С 1914 г. по 1937 г., то есть 23 года, я состоял служителем культа в Ленинграде. Никаким репрессиям со стороны Советской власти не подвергался. Рост культурной жизни страны, успехи социалистического строительства, изучение классиков марксизма-ленинизма способствовали изжитию былых религиозных предрассудков, и я с начала января 1938 г. по убеждению вышел из состава духовенства и ушел из церкви.

Я прослушал полный курс лекций в университете марксизма-ленинизма, на семинарах выступал с оценкой «отлично». Сейчас работаю хранителем музея».

В 1938—1940 гг. Платонов выступал в ленинградских домах культуры, на фабриках и заводах, рассказывая о том, почему он ушел из церкви. Эти рассказы он называл своей исповедью перед народом. Во время осады Ленинграда немецко-фашистскими войсками, в январе 1942 г., Платонов умер.

После смерти Платонова остались его рукописи, содержащие часть его «Исповеди» и огромный труд по истории православной церкви (1890—1936 гг.), написанный на основе архивных документов, из которого он зачитывал различные фрагменты во время своих выступлений. В нашем сборнике мы публикуем эту часть «Исповеди» и несколько отрывков из его неопубликованного труда, относящихся к истории православия в 1923—1936 гг. Весь труд Платонова (около 40 авторских листов), в основном посвященный истории православия в эпоху империализма, ждет еще своего издания. Этот труд разоблачает политическую роль церкви на службе эксплуататорских классов. Платонов собрал богатейшие данные о прошлом православной церкви, так как он наблюдал ее жизнь свыше 20 лет, изучал несколько лет документы святейшего синода, которые хранятся в Ленинградском отделении центрального исторического архива.

Платонов хорошо знал историю православной церкви конца XIX и начала XX века. В своей рукописи он рассказывает, как эта церковь верно служила самодержавию, помещикам и капиталистам, оправдывала жестокую эксплуатацию народных масс, поддерживала эксплуататоров в борьбе против трудящихся.

Рукопись Платонова неопровержимо свидетельствует, что сразу же после победы Октябрьской социалистической революции, в годы гражданской войны и позже, различные, часто весьма значительные группы духовенства выступали враждебно по отношению к Советской власти, сотрудничали с контрреволюцией и всячески ей помогали.

Естественно, что в первые годы Советской власти борьба нашего народа против врагов социалистического государства включала в себя и борьбу против тех реакционных представителей церкви, которые занимались враждебной советскому народу деятельностью. Отдельные служители культа привлекались Советским государством к ответственности не за религиозную, а за антисоветскую деятельность, направленную против интересов нашего народа, в угоду внутренней контрреволюции и международному империализму.

Сам патриарх Сергий в своей книге «Правда о религии в СССР» признавал, что «за годы после Октябрьской революции в России бывали неоднократные процессы церковников. За что судили этих церковных деятелей? Исключительно за то, что они, прикрываясь рясой и церковным знаменем, вели антисоветскую работу. Это были политические процессы, отнюдь не имевшие ничего общего с чисто церковной жизнью религиозных организаций и чисто церковной работой отдельных священнослужителей».

Η. Ф. Платонов в печатаемых нами отрывках описывает этот период истории православной церкви, разоблачая и «тихоновцев» и «обновленцев». При чтении «Исповеди» Платонова следует помнить, что он не был марксистом, не воспринимал жизнь общества как историю классовой борьбы. Вот почему рукопись Платонова может служить лишь источником для изучения истории церкви. Эти воспоминания, имеющие много пробелов в изложении истории церковной жизни России в 1917—1936 гг., не дают ясного представления о том, как постепенно изменялась политическая позиция церкви по отношению к Советскому государству.

В результате успехов социалистического строительства в нашей стране сложилось невиданное морально-политическое единство всего советского народа. «В настоящее время, — говорится в постановлении ЦК КПСС, — в результате победы социализма и ликвидации эксплуататорских классов в СССР подорваны социальные корни религии, уничтожена база, на которую опиралась церковь. Служители церкви в своем большинстве, как свидетельствуют факты, также занимают теперь лойяльные позиции по отношению к Советской власти. Поэтому борьба против религиозных предрассудков в настоящее время должна рассматриваться как идеологическая борьба научного, материалистического мировоззрения против антинаучного, религиозного мировоззрения». Несмотря на то, что большинство населения в СССР давно освободилось от влияния религии, некоторая часть советских людей еще верит в бога. Поэтому наши общественные организации будут вести систематическую научно-просветительную пропаганду, терпеливо разъясняющую антинаучную сущность всякой религии.

Для этой пропаганды будет полезна и исповедь бывшего ленинградского митрополита Η. Ф. Платонова.

ПОЧЕМУ Я УШЕЛ ИЗ ЦЕРКВИ?

Я СНЯЛ САН

Перед всеми верующими и неверующими я хочу исповедаться в том, как в течение многих лет проповедовал идеи, не соответствующие истине, рассказать, почему я ушел из православной церкви.

Для того чтобы покинуть церковь, пробыв в ней 23 года священником, епископом и даже митрополитом ленинградским, должны быть очень серьезные причины.

Я был в молодости искренне верующим человеком и стал священником «по призванию». В 1914 г. я окончил Петербургскую духовную академию. Священником был с 1914 г. при Андреевском соборе в Петрограде, читал лекции в Московской богословской академии и в Петроградском богословском институте. С 1925 г. был епископом, а с 1934 г. — ленинградским митрополитом.

С остатками прежнего, царского епископата, который ставил своей задачей под видом охраны «старой церкви» держать верующих во тьме религиозных предрассудков и ждал возвращения господства фабрикантов, помещиков и кулаков, я, конечно, не мог идти одним путем. Но и обновленческая организация оказалась такой же реакционной, несмотря на всю свою маскировку и на громкие фразы о преданности социальной революции.

Некоторым верующим могло казаться — благодаря главным образом краснобайству обновленческого митрополита Александра Введенского, — что его направление будет «прогрессивным» движением в церкви. Но действительность показала, что никакого прогресса в церкви быть не может. Для Введенского была характерна церковная «хлестаковщина», «легкость в мыслях необычайная», хитрое извращение науки для укрепления буржуазной идеологии.

Я, пользуясь своим положением, стал внимательно наблюдать, что происходит среди духовенства, изучал людей, имевших влияние в церкви, их симпатии и идеалы, и чем дальше, тем яснее становилось мне, что религия — орудие обмана и лжи.

Многолетний опыт показал мне, что церковь является местом, где люди становятся жертвами самого изощренного обмана. Популярность священнослужителей определяется числом окружающих их «мироносиц» — поклонниц, а ореол святости достигается ханжеством и гнусным лицемерием в целях выколачивания денег у доверчивых людей.

Противна закулисная грызня священнослужителей между собою, интриги и иезуитизм, столь характерные для духовенства.

Я никогда не переставал учиться. Мне хотелось больше знать и понять, что делается вокруг. Я стал изучать гениальные творения Маркса, Энгельса и Ленина, следить за научной литературой, глубже всматриваться в историю человечества и критически разбираться в учении церкви. В свете марксизма-ленинизма я пересмотрел все, что знал с юности, и увидел, что правда жизни не в религиозных вымыслах, а в том великом деле, которое творят народы нашей страны под руководством Коммунистической партии.

Героические подвиги сынов и дочерей родного народа, подъем культуры, расцвет жизни, построение социалистического общества закрепляли в моем сознании те выводы о правде, к которым я приходил на основе научного мышления.

Я стал тяготиться церковной деятельностью. В течение почти всего 1937 г. совершенно перестал служить. Я поступал так, руководимый своим изменившимся и высоким сознанием.

И я ушел из церкви.

Я считаю, что и другим, еще находящимся в церкви, пора перестать эксплуатировать религиозные предрассудки верующих и во имя счастья нашей цветущей Родины отдать все силы на борьбу за построение светлого, коммунистического общества.

Я решил исповедаться перед народом. В речи перед своими прихожанами в Андреевском соборе я рассказал им, почему ухожу из церкви. Моя исповедь ничего общего не имеет с тем «таинством покаяния», которое происходит в церкви.

ЧТО ТАКОЕ ПРАВОСЛАВНАЯ ИСПОВЕДЬ?

Исповедь занимает видное место среди обрядов православного культа. При одиночной, «частной», исповеди полумрак в церкви, мерцание свечей, интимность разговора создают нервное состояние у человека. При общей исповеди такое состояние усиливается тем, что сотни людей переживают общий нервный подъем, который вызывает и вздохи, и плач, и даже истерики.

Для священников исповедь служила всегда не только средством обирания верующих, но и политическим орудием. До последнего времени на языке священников исповедь называется «сенокосом». И действительно, это своеобразный «сенокос»: но это сбор не сена, а рублей. Верующие и не подозревают, что доверие, которое они оказывают попам на исповеди, те используют в своих целях.

Сколько женщин делаются жертвой сластолюбия священников только потому, что в интимной обстановке исповеди создаются подходящие условия для развращения! Посмотрите список вопросов, которые должен предлагать «духовник», согласно чину исповеди, напечатанному в церковной книге «требник»: здесь и вопросы о противоестественных грехах, здесь и выспрашивание подробностей грехов против супружеской верности.

На исповеди каждый священник умеет выспрашивать тайны человека, которые затем помогают ему держать этого человека в своих руках. Этой возможностью священники широко пользовались при царском режиме, когда на исповеди узнавали о революционно настроенных людях. На этих людей они потом доносили властям.

Мне лично верующие люди рассказывали, что один священник, бывший членом Государственной думы, узнав на исповеди от ученицы гимназии, где он преподавал «закон божий», об ее симпатиях к социал-демократической партии, донес на нее в охранку и эту девушку сгноили в тюрьме. Во время гражданской войны священники узнавали на исповеди, где находятся сторонники большевиков, известные исповедавшимся верующим, и выдавали их белым бандитам. Так, в Барнауле 18 января 1918 г. по доносу попа колчаковская разведка расстреляла 18 человек.

Помимо индивидуальной исповеди, в православной церкви была исповедь общая, которую ввел в церковь известный черносотенец отец Кронштадтский (И. И. Сергиев), известный как «чудотворец».

В газете «Новое время» 20 декабря 1883 г. впервые было помещено «благодарственное заявление священнику Иоанну Ильичу Сергиеву» от 16 лиц, будто бы исцеленных им от «многообразных и тяжких болезней». Даже обер-прокурор синода, известный мракобес Победоносцев, писал тогда по этому поводу начальнику главного управления по делам печати, что это рекламирование «весьма предосудительно». В 1894 г. он же указывал: «Едва не каждый день теперь являются в хронике известия о чудесах Иоанна Кронштадтского... Очевидно, и это дело газетной спекуляции...»

Победоносцев упоминал других подобных проходимцев и всех их откровенно называл «ловкими плутами», которые «собирают большие деньги... и прослыли за святых». Однако вскоре и Победоносцев понял, что «чудотворец» может пригодиться царизму, увидев, что Сергиев всей душой готов служить царизму как «всероссийский молитвенник» и ненавидит революцию.

В газетах чаще стали появляться сообщения о мнимых чудесах Сергиева и рекламы его «общих исповедей», через газеты объявлялось, где и когда он служит и т. д. Предприимчивые дельцы стали издавать его портреты, синод выпустил альбомы путешествий этого попа. У Сергиева появились не только выезды, но и собственные пароходы, на которых он и разъезжал в сопровождении специальных корреспондентов газет и художников.

Счёта деньгам Сергиев уже тогда не знал. Прикидываясь «благодетелем», он на виду у других раздавал сотни рублей, а сколачивал в то же время миллионное состояние, из-за которого потом передрались наследники. Со временем мне удалось познакомиться с секретаршей Иоанна — Руфиной Шемякиной. От нее я узнал об обширной переписке, которую вел кронштадтский священник с петербургской знатью — графами, князьями, банкирами. Ему хотелось войти и в придворный кружок: об этом свидетельствуют его многочисленные письма к царю и царице и подхалимски-верноподданнические проповеди. Но при дворе господствовали другие жулики, а с начала девятисотых годов засияла звезда Распутина. Эти жулики не хотели пускать в гору конкурента, и планы Иоанна не осуществились.

В годы первой революции многие рабочие и крестьяне убедились в контрреволюционном характере деятельности Иоанна Кронштадтского. Этот прислужник самодержавия был зло высмеян в тогдашних сатирических журналах.

Но царские власти использовали его прежнее влияние для одурачивания народа. Время от времени этого восьмидесятилетнего старика вывозили из Кронштадта в Петербург, в монастырь на Карповке. Крупные промышленники — Роменские, Фиделины и другие — были фактически распорядителями дел в этом монастыре. Игуменья Ангелина, казначея Анна и секретарша Александра были их ставленницами.

Немало ходило разговоров о молодой игуменье, которую Сергиев знавал, когда и сам был помоложе. Он-тο и вывел ее «в люди», поставив во главе нового монастыря, хотя она по возрасту, согласно церковным правилам, не могла быть даже простой монахиней. Едва не кончились скандалом первые годы ее игуменства: пьяные оргии в монастыре с участием местного священника Владимира стали «притчей во языцех» у жителей Петербургской стороны. Но деньги, поддержка власть имущих и заступничество кронштадтского «чудотворца» замяли скандал, хотя дело дошло было даже до синода.

О приезде «батюшки» в монастырь прежде всего оповещались гнезда его поклонников — иоаннитов, приютившихся около монастыря, на Теряевой и Плуталовой улицах. Это были притоны, в которых ловкие «пророки», «пророчицы», «архангелы» и «апостолы» Христа, будто бы вновь пришедшего на землю в образе Иоанна Кронштадтского, обирали доверчивых религиозных людей. Их главный штаб находился в Кронштадте, где известная в порту проститутка Порфирия Киселева величалась «богородицей», а ее покровитель Михаил Петров («благодетель», а потом и староста Михаило-архангельского собора в г. Ораниенбауме) — «Михаилом-архангелом». В их карманы стекалась добыча от богомольцев, приезжавших в Кронштадт, к «батюшке».

В домишки на кривых улицах Петербургской стороны иоанниты заманивали простодушных верующих, чтобы провести их к «батюшкиной» службе в монастыре и к самому «чудотворцу», передать ему в «собственные ручки» записочки с просьбами, дать освященной им воды и т. д. За все полагалось приношение. Эти изуверы создали в своих притонах целую школу кликушества, заставляя женщин, попавших в их сети, инсценировать припадки «беснования», а потом — «исцеления» по молитвам или от прикосновения Иоанна.

С полицией эти черные вороны, которыми руководила в Петербурге некая Перцева, жили в ладу. Полицейские чины и жандармы получали не только всякие подношения, но и сведения о «неблагонадежных»: многие иоанниты шпионили за «студентами и интеллигентами», которых всегда травил в проповедях и писаниях вдохновитель всей этой мракобесной шайки Иоанн Сергиев.

Иоанн служил по заведенному им самим трафарету. Действовал он больше «оригинальностью» приемов. То вдруг выкрикнет «возглас», то упадет на колени, когда это не полагается по церковному уставу, то подбежит от престола к жертвеннику и сделает вид, что читает ворох бумажек, поданных «о здравии» и «за упокой», и т. д. Говорил Сергиев в проповедях об «антихристе», метал громы и молнии против революционеров, вопил о «скорой кончине мира», слал проклятия науке, искусству, театрам, культуре. Проповеди сопровождались призывом каяться. Разместившиеся в разных местах храма иоанниты кричали о «божественной силе» проповедника, заражали своим исступлением слабонервных. Над толпой стоял общий стон. Это и была пресловутая «общая исповедь».

К 1907—1908 гг. «святость» Иоанна Кронштадтского уже несколько потускнела в глазах верующих. Под влиянием революционных событий многие разочаровались в этом жулике.

Его погромные выступления против революции, клевета на интеллигенцию, науку и искусство, его бегство из Кронштадта во время восстания революционных рабочих и матросов, наконец, связи с алчными и развратными женщинами — все это оттолкнуло от него многих из тех людей, которые раньше чтили его, как святого.

...Моя исповедь — не церковное покаяние, а рассказ, основанный на документах о прошлом православной церкви, о ее деяниях, современником, а иногда участником которых я был.

ПОСЛЕ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Православная церковь в России в эпоху царизма была оплотом самодержавия и идеологом угнетения и эксплуатации трудящихся масс. Самым крупным церковным событием после крушения самодержавия был «поместный собор православной церкви», созванный в августе 1917 г. Временное правительство, организуя этот съезд церковников через посредство синода, главная роль в котором принадлежала члену Временного правительства обер-прокурору синода В. Н. Львову, надеялось получить в лице собора опору для борьбы с надвигавшейся пролетарской революцией. Поэтому на содержание собора было отпущено 15 миллионов рублей из государственных средств.

Собор оправдал эти надежды. Помимо 98 представителей высшего духовенства, в составе собора оказалось 11 князей и графов, 8 сенаторов, 10 офицеров, 22 помещика, 41 представитель буржуазии, 132 чиновника и т. д. Крупными фигурами на соборе являлись князь Трубецкой, граф Олсуфьев-Давыдов, генерал Артамонов, кадет Астров и др. Решения собора поступали на утверждение в епископский совет, в котором доминирующую роль играл известный черносотенец — монархист митрополит Антоний Храповицкий.

Понятно, что при таком составе собор стал средоточием церковной контрреволюции и после Октября не только призывал путем своих воззваний к борьбе против Советской власти, но и организовывал эту борьбу.

С избранием собором патриарха Тихона церковная организация получила своего главу.

Первая попытка Тихона поднять верующих против Советской власти связана с опубликованием ею декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви 23 января 1918 г. Этот декрет впервые в истории человечества гарантировал действительную свободу совести.

Чтобы возбудить трудящихся против правительства, Тихон и его приспешники пустили в ход все меры церковного воздействия: клевету на большевиков, как «гонителей веры и церкви», анафему (отлучение от церкви) всем, кто содействует этим «извергам рода человеческого», как назывались большевики в послании патриарха; организацию специальных братств «для защиты церковного имущества»; устройство массовых демонстраций в форме исключительно торжественных богослужений, крестных ходов, общих исповедей и массовых причащений.

Однако эта борьба против декрета была проиграна контрреволюционерами.

Советская власть национализировала капиталы, недвижимое имущество и торговые предприятия церкви. У церковников было изъято, за исключением Украины, Сибири и Кавказа, где проведение декрета задерживалось обстоятельствами гражданской войны, 715 миллионов рублей, национализировано 84 завода, 436 молочных ферм, 1112 доходных домов, 704 гостиницы. 827 540 десятин монастырской земли было передано крестьянам только от 673 ликвидированных к тому времени монастырей.

Анафема, наложенная Тихоном на большевиков, и контрреволюционные воззвания собора 1918 г. против Советской власти не помогли. Потерянного было не вернуть.

Тихоновских методов борьбы с Советской властью не одобряли некоторые священники, не разделявшие политической ставки на восстановление монархии. Некоторая часть духовенства не одобряла и слишком откровенной борьбы монашеского епископата и реакционного поповства за церковное имущество, за прежние привилегии духовенства и за интересы свергнутого революцией класса капиталистов и помещиков. Более дальновидные священники понимали, что это ослабляет позиции церкви в классовой борьбе, приведет к тому, что церковь потеряет свое влияние на трудящихся.

Еще в 1917 г. в Петрограде образовалась группа, носившая громкое название «союз демократического духовенства и мирян». В союз входило, по свидетельству его организатора и секретаря, тогда протоиерея Александра Введенского, человек 5 «прогрессивных» священников и несколько лиц из буржуазных слоев населения.

Эта группа создалась при поддержке Временного правительства, которое предоставило ей для публичных собраний помещение в доме обер-прокурора синода. Союз получал и некоторую субсидию из средств синода на свое издательство и пропаганду своих идей.

В Москве, в Одессе, в Вятке, на Юге и в Западном крае создавались подобные же ячейки союза. Союз стал издавать газету «Голос Христа», брошюры, а к осени 1918 г. основал и собственное издательство «Соборный разум».

Руководители союза — Введенский, Боярский, Егоров — по вызову генерала Алексеева выезжали на фронт для агитации за войну «до победного конца» перед июньским наступлением 1917 г. Я тоже бывал на совещаниях по этому поводу у протопресвитера Шавельского, но, как отказавшийся вступить в союз, не поехал на фронт.

По приглашению эсера Авксентьева и меньшевика Чхеидзе Введенский, которого в церковных кругах того времени считали эсером, был делегирован от союза на «Демократическое совещание» в сентябре 1917 г., где и выступил с речью в духе своих покровителей. Союз в политическом отношении смыкался с эсерами и меньшевиками.

Союз выступал с демагогическим лозунгом: «Христианство — на стороне труда, а не на стороне насилия и эксплуатации». Буржуазия, поддерживавшая союз, пыталась при посредстве новой церковной проповеди его членов обмануть трудящиеся массы, дезориентировать их в классовой борьбе. Группа священников, входивших в союз, стояла ближе к рабочим массам, чем тихоновцы. Боярский, например, был настоятелем собора в Колпине при Ижорском заводе, Егоров — Введенского собора в рабочем районе Московской заставы. Они не могли не видеть ту беззаветную поддержку, которую оказывали массы рабочих своему правительству, и как эти массы ненавидели свергнутых эксплуататоров.

Однако отсюда не следовало, что деятели союза в классовой борьбе стали на сторону трудящихся. Наоборот, мы видим, что, выбрасывая ложный лозунг, союз в то же время укреплял свои ряды заядлыми врагами трудящихся.

С января 1918 г. в руководстве союза наряду с Введенским и Боярским появляется протопресвитер военного и морского духовенства царской армии Г. Шавельский, который был перед Февральской революцией против «распутинщины» и участвовал в подготовлявшемся дворцовом заговоре против Николая Кровавого. После революции Шавельский был в особой дружбе с генералом Алексеевым и вообще со «ставкой». На соборе 1917—18 гг. он составлял воззвания к армии о продолжении войны «до победного конца»; он «верой и правдой» служил буржуазному Временному правительству.

Из епископов к союзу примкнул один лишь уфимский епископ Андрей (князь Ухтомский), активный контрреволюционер, создававший потом, во время гражданской войны, белогвардейские «полки Иисуса».

Вскоре Шавельский бежал за границу и там «во имя божие» поднимал белогвардейские банды на поход против Советской республики. К 1920 г. союз прекратил свое существование как организация.

Гражданская война разоблачила подлинное лицо реакционного духовенства. В областях, захваченных белыми или интервентами, священники с колокольным звоном встречали захватчиков, ретиво служили в белогвардейских контрразведках. Образовавшееся Высшее церковное управление юга России осуществляло свои права по управлению православной церкви на территории, захваченной Деникиным, а потом Врангелем.

С 1919 г. по требованию трудящихся повсеместно начались вскрытия мощей, являвшихся в руках духовенства сильным средством воздействия на верующих. Получился громадный скандал для церковных руководителей: обнаружились все махинации с каркасами, ватой, воском, при помощи которых монахи фабриковали «нетленные» мощи, оказавшиеся на поверку обычными сгнившими или полусгнившими костями (иногда от различных людей) и в редких случаях мумифицированными трупами. Так, например, я хорошо знаю всю историю вскрытия мощей Иакова Боровичского, находившихся в Валдайском мужском Иверском монастыре Ленинградской области. Монахи веками распространяли сказки о приплытии этих мощей в колоде к берегу, об их нетленности, благоухании, о чудесах от них...

Начиная с XVI века сотни тысяч простаков приходили на поклонение этим мощам, отдавая монахам трудовые гроши, из которых составлялись несметные богатства этого монастыря.

Когда 16 марта 1919 г. в присутствии около 2000 граждан вскрыли мощи, там оказалась «только груда потемневших от времени костей, обмотанных ватой», на которую были одеты покровы, придававшие вид фигуры этим частично развалившимся, а частично уже совершенно истлевшим костям (не хватало пальцев на руках, пяточных костей и т. д.). Когда монахами, производившими весь процесс вскрытия, вата была удалена, то в воздухе распространился острый запах тления. Когда мощи были вскрыты и граждане, допущенные к осмотру их, убедились, что вместо нетленного тела в раке лежат тлению подверженные кости и что никакого чуда не произошло, то возбуждение их резко упало, они стали критически относиться к мощам, осматривали их уже не с благоговением, а просто с любопытством и из их среды вместо возгласов недовольства стали слышаться уже критические замечания как по адресу священников, так и по адресу мощей.

В 1922 г. Тихон сделал попытку поднять восстание против Советской власти в связи с декретом об изъятии церковных ценностей в помощь голодающим Поволжья. Но среди верующих трудящихся, на которых Тихон думал воздействовать своим авторитетом, он не встретил поддержки. Правда, в различных местах были спровоцированы реакционным духовенством эксцессы, но инициаторы преступных махинаций (в Петрограде, Москве, Шуе, Туле и др. местах) были быстро разоблачены и понесли заслуженное наказание.

Тихон был изобличен во многих антисоветских действиях — таких, как организация сопротивления изъятию церковных ценностей, анафемствование большевиков 19 января 1918 г., посылка Николаю Романову в Екатеринбург через епископа Гермогена просфоры и благословения, рукоположение в священный сан и приближение к высшим иерархическим должностям целого ряда лиц, определенно выявивших себя в качестве приверженцев старого, монархического строя, превращение церкви в политическую организацию, прикрывшую своей ризой и впитавшую в свои приходские советы те безответственные элементы, кои хотели именем церкви и под флагом церкви свергнуть Советскую власть.

РАСКОЛ ЦЕРКВИ

В связи с тем что часть духовенства не поддержала Тихона, среди нее образовались группы: «Живая церковь» (протоиерей В. Красницкий), «Союз церковного возрождения» (епископ Антонин Грановский), «Союз общин древнеапостольской церкви» (СОДАЦ) (протоиерей А. Введенский) и т. д. Основными пунктами всех этих обновленческих программ являлись заявления о «признании справедливости социальной революции» и декларации об отмежевании от всех контрреволюционеров.

Разнообразие этих группировок объясняется тем, что каждая из них в погоне за влиянием на церковные дела стремилась завоевать определенные слои верующего населения. «Живая церковь» привлекала на свою сторону белое духовенство. «Союз церковного возрождения» преобладающее влияние на церковные дела давал так называемым мирянам. «Союз общин древнеапостольской церкви» приманивал мистически настроенных людей. «Свободная трудовая церковь» думала привлечь на свою сторону рабочих и выбрасывала лозунги: «Все колокольни под метеорологические станции» и т. д. Все эти группировки церковников были формой нащупывания возможных путей для проникновения в среду трудящихся.

«Живая церковь» хотела сорганизовать белое духовенство, предоставив ему занимать епископские должности, несмотря на его брачное состояние, право второго брака, право распоряжаться всеми делами в храме, право пользования всеми средствами церкви, объединенными в «единую церковную кассу», наконец, право управления делами церкви через участие в созданных по принципу коллегиальности епархиальных и высших церковных управлениях. Красницкий надеялся, что организованное белое духовенство сможет надолго удержать в зависимости от себя мирян, особенно в селах.

Но против таких установок восстали верующие миряне. Они, разбуженные уже Октябрьской революцией от многовековой спячки, вовсе не хотели оставаться «безгласным стадом». Это учли деятели прежнего «Союза демократического духовенства» и для укрепления церковных позиций в классовой борьбе решили создать свои «древнеапостольские общины», в которых при формальном демократизме для мирян, при их заинтересованности в материальных ресурсах храма руководящая роль в церковной политике оставалась бы все-таки за попами.

Рост капиталистических элементов в начальный период нэпа окрылял церковников надеждой, что поставленный в процессе классовой борьбы исторический вопрос «кто — кого?» решится в сторону старого, капиталистического у

Последние публикации на сопряженные темы