Ненависть  девятнадцатого  века  к  Реализму  - 
это  ярость Калибана, увидевшего себя в зеркале.

Не   приписывайте   художнику   нездоровых   тенденций: 
ему  дозволено изображать все.

Ценности и их изменение пропорциональны росту власти
у полагающего ценности.

Когда верховные ценности обесцениваются,
то все идет только к худшему и пустоте.

 

…«Жюстина, или несчастья добродетели» - гениальное творение маркиза де Сада. Нет, конечно, оно полно диких извращений, но цинизм маркиза раскрыл мне глубокие истины нашего человеческого бытия. Особенно тот эпизод, где хозяйка гостиницы обворовывает бедную девушку и посылает к мерзкому извращенцу для «любовных» утех. Когда девушка робко пробует протестовать, хозяйка популярно объясняет ей, что никто не поверит в то, что в этом «благочестивом доме благочестивая хозяйка из милосердия пригревшая сироту» обворовала ее, и никто не поверит, что почтенный господин, меценат и благотворитель на деле мерзкий извращенец. Так что молчи и смиряйся…Более того воры и извращенцы считают себя НА САМОМ ДЕЛЕ почтенными людьми, благочестивыми и добрыми.

…Когда  я стал задумываться о смысле бытия, я долго не мог понять, как воспринимает и оценивает себя плохой человек. И один из ответов, который пришел по мере накопления знаний, состоит в сути работы нашего сознания. Итак, плохой человек, во избежание когнитивного диссонанса и  внутреннего разлада бессознательно использует так называемый «метод проекции», обвиняя в своей душевной гадости других людей, приписывая им те поступки и эмоции, в которых повинен сам. Об этом блистательно писал Шекспир: «Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…».

…Надо сказать, что особенно сделки с совестью характерны для теперешних «верующих» людей, особенно, когда их вера становится идеологией, да еще «единственно верной». Их внутренняя гордость не позволяет им признать, что они зачастую бывают более грешны, чем люди, которых они презирают как неверующих…То же самое касается целых религиозных организаций. Об этом в форме аллегории я и хотел бы рассказать. И может быть, кто-то из тех пакостников в масках добродетели узнает себя…

…Я познакомился с этим человеком очень давно. Служил он священником. Я вообще-то прохладно отношусь к вере, особенно к «большому театру» богослужений. Поэтому думал, глядя из окна, как он ходит в рясе и с чемоданчиком по улице, беседует с людьми, просто сидит на лавочке в парке: «Молодой еще парень, наверное, увлекся романтикой дальних странствий. Или максималист, который хочет помочь всем людям на земле…». Но его очень хвалили люди, причем, искренне. Поэтому я и захотел с ним познакомиться. И завел разговор с ним в парке, покуривая свою неизменную трубочку. Потом мы стали видеться чаще, пили чай (до него он был большой охотник). И он рассказал мне свою историю.

«Служу я в церкви достаточно давно, несмотря на свой еще молодой возраст. Пришел к Богу сознательно, заранее готовясь к тяжелому пастырскому труду. Я всегда полагал целью бытия служение, служение Богу и людям. Но я и представить себе не мог, что меня ждет. Меня определили на приход, я познакомился с людьми и начал искренне молиться – служил 3-5 литургий в неделю, иногда проводил молебны очень рано утром. Потом, как мог, утешал, благословлял. Не счесть бессонных ночей, которые я провел у постелей смертельно больных, не счесть дней, проведенных у гробов умерших, не счесть слов утешения, произнесенных скорбящим и озлобленным. Но что же я увидел внутри церкви, которой верно служил? Человек, управлявший имуществом прихода, оказался вором, пьяницей и женолюбом. И я не пробовал на него жаловаться, зная, насколько хорошо относится к нему секретарь епархии, которому этот негодяй возил деньги и подарки и, зная, как поломали судьбу одному из моих знакомых священников поверив клевете на него церковных работников. Именно тогда я и усомнился в первый раз, так ли ценен тот путь, который я избрал – путь жертвы ради Христа, путь агнца посреди волков, путь благовестника и свидетеля истины. Ведь, как оказалось, моя жертва никому не нужна, даже церкви. Самые главные враги Бога и находятся в церкви. Это было моим первым сомнением. Вскоре, я перешел служить на другой приход, где настоятеля все за его доброту и праведность боготворили. Он писал иконы, сладко проповедовал, беседовал с людьми, производил впечатление неглупого и достаточно образованного человека. И как же я был удивлен и разочарован, когда узнал изнанку его души и жизни. Как-то в приватном разговоре он мне рассказал, что служит только из-за того, что ему «бабки» (деньги) нужны. Когда мы разговорились о талантах, он вдруг безаппеляционно заявил, что любой талант можно купить. Чем больше я узнавал этого человека, тем больше убеждался в его глубочайшей лживости и мерзости. Это был законченный эгоист, который спокойно мог отказать в помощи нуждающемуся в то время, как сам пил дорогой коньяк, а его собака ела мясо. По своим взглядам это был социал-дарвинист, проповедующий право сильного, хотя сам никогда не боролся за существование, не видел ни трудностей, ни страданий и всегда жил за чужой счет. Он очень любил пользоваться людьми, а затем выкидывал их за ненадобностью – например, чтобы только самому брать свою долю с рабочих за строительство храма, он оклеветал и вынудил уйти даже своего собственного брата. Он обманным путем завладел родовым домом, вынудив родителей отдать ему дом и свои деньги, а затем выгнал своих отца и мать, оболгав их в том, что они мешают идти ему к Богу. Я заметил, что особенно сладко он разговаривал с денежными людьми, чуть ли не «виляя хвостом»…А заочно презирал их, хотя и считал себя мужественным «проблемным батюшкой», который противостоит жутким чиновникам епархиального управления.  Все его знания были до безобразия поверхностны и никчемны…Хорошо, что он не стал, например, военным. Ведь скольких бы людей погубил с идеологией, что «своя рубашка ближе к телу»».

Глубокое впечатление произвел на меня это чудаковатый правдолюбец.

…Он заставил меня пересмотреть все, что я знал и думал о жизни…

Позже я узнал, что за обличение местного епископа в симонии и стяжательстве он бы запрещен в священнослужении…

Когда этот чудаковатый батюшка придет судить живых и мертвых, обретет ли он веру на земле?..