Современный атеизм, как и атеизм любой прошедшей исторической эпохи, не представляет собой чётко обособленного учения или философской доктрины. Не случайно ведь различают античный атеизм, атеизм возрожденческий, атеизм эпохи просвещения, марксистские, ницшеанские, постмодернистские его варианты… При этом, в пределах каждого из своих исторических обличий атеизм также крайне глубоко расчленен и неоднороден. Поэтому правильней говорить об атеизме как об элементе или характеристике целого спектра мировоззрений, как о историко-культурной традиции наряду с нигилизмом, пацифизмом или русофобией. Стоя на данной позиции нельзя уже утверждать, скажем, что атеизм предпочтительнее религиозности или истиннее православия. Сложность ситуации заключается в том, что мы имеем дело с принципиально разнопорядковыми несравнимыми системами мысли.

Атеизм – это не особая вера и не самостоятельное учение, а только периферийный элемент в мировоззрении, свойственном представителям любой секуляризирующейся культуры, всего лишь идеологический механизм самозащиты, закономерно и неизбежно продуцируемый такими культурами в ответ на гнетущее действие религиозной традиции. [1]

 

По настоящему полезным и продуктивным представляется мне рассмотрение не атеизма вообще, а исследование тех конкретных философских систем и учений, которые, в силу свойственных им идейных тенденций, непрерывно встают перед необходимостью воспроизведения определённого типа атеистической рефлексии. В качестве таких учений могут выступать, к примеру, волюнтаризм или диалектический материализм. В таком случае нам приходится иметь дело с волюнтаристскими и материалистическими разновидностями атеизма. Именно здесь становится ясно, что атеизм не может быть чем-то полностью самостоятельным, а опровержение существования Бога – самодостаточной сверхценной идеей. Ведь в начале всегда возникает некоторая позитивная философия, то или иное положительное учение или социально-экономическая программа и только потом, в качестве реакции на агрессивные нападки консервативных сил такая философия начинает формировать свой атеистический модуль, оснащается шипами антирелигиозной критики. Всё как в атеистическом волюнтаризме Ницше: высшее утверждение предшествует отрицанию; ”Да” – абсолютно, ”Нет” – относительно. Весь дух, весь энтузиазм, вся страсть философа – в его благой вести, в том новом образе человека и общества, который он несет людям. Отрицание, атеизм – лишь орудие, холодный меч в могучих руках.[2]

Ошибочно было бы думать, что философы-атеисты только и ждут от богословов какой-нибудь ”логически непротиворечивой картины того, как ”устроен” Бог…” и, скрипя зубами, оттачивают свою антирелигиозную аргументацию, в стремлении как можно безжалостней искромсать эту ненавистную им картину. Профессиональный атеист (распространенный тип – «преподаватель научного атеизма») – полезен, но он же бывает неимоверно смешон и жалок, когда пытается сосредоточить все свои научные интересы и интеллектуальные усилия исключительно на критике религии и церкви, т.е. на решении чисто отрицательных задач. В отличие от такого ”зацикленного” на своём «бога нет» воинствующего атеизма, спокойный материалистический атеизм начинается с положительного знания о том, что такое боги и Бог. Материалистическая философия религии не отрицает его и вообще всех богов объективного существования. Нюанс заключается в том, что само наше понимание Бога и природы божественности самым фундаментальным образом отличается от религиозного их понимания, (с какой бы разновидностью узкоконфессиональной теологии мы её ни сравнивали). Боги – согласно нашей концепции – есть объективно существующие, идеальные формы общественного сознания, в отчуждённом виде олицетворяющие собой все нравственные достижения и добродетели реальных живых людей. Атеистичность нашего мировоззрения заключается не в отрицании существования Бога, а в знании о его истинной природе, такого рода знании, которое уже не оставляет места для религиозной веры.

Часто случается сталкиваться с утверждениями о том, что, дескать ”нельзя подходить к религиозным представлениям с естественно-научных позиций”. К кому, собственно говоря, обращено это поучение? Существуют ли вообще естественные науки, пытающиеся (помимо решения своих непосредственных задач) разбираться в природе религиозной жизни? Такие науки есть! Наиболее активными и успешными среди них являются психиатрия и физиология высшей нервной деятельности. В рамках этих естественнонаучных направлений впервые был произведён анализ психологического и физиологического аспектов религиозного опыта. Достижения такого подхода – несомненны (У.Джеймс, З.Фрейд и др.). Разумеется, нелепо говорить об исчерпывающем объяснении религии исключительно средствами физиологии и психиатрии, но и полностью отрицать уместность и эффективность этих дисциплин в приложении к истолкованию религиозных представлений также опрометчиво. В свете этого, процитированное выше высказывание, следует признать просто неверным по существу. Но даже если бы оно соответствовало истине, то и это нисколько не помогло бы его автору в защите религиозного мировоззрения, поскольку основной и наиболее отточенный вектор атеистической критики пролегает в поле не естественнонаучного, а гуманитарного знания, именно из него черпая свой аргументативный потенциал.

По этим же соображениям совершенно безуспешной представляется распространенная среди богословов попытка эвакуации ”религиозных представлений” в область аксиологии. Данная попытка может быть сформулирована в виде тезиса о том, что ”в религии онтология выполняет не когнитивную функцию, а аксиологическую”. Веско. Но разве станет хотя бы один из добросовестных и благочестивых мыслителей утверждать, что аксиология выступает у нас исключительно как пропагандист и защитник религиозных ценностей, как глашатай Должного и не несет в себе никакой познавательности, ничего когнитивного?! Если бы дела обстояли таким образом, то у нас не было бы никаких оснований отличать аксиологию от религиозной морали. Само имя этой науки – аксио-логия подразумевает не веру, а знание, а значит и когнитивность – cogito = мышление, которое это знание усваивает, в котором оно функционирует, мыслится.

Очевидно – фидеистическая аксиология образует для Бога идеальную среду обитания. Но в то же время нельзя забывать, что есть и другая, более недоверчивая аксиология, склонная озадачиваться вопросами о происхождении ценностей, их биологической, психологической, социальной природе. Такая аксиология уже не рассматривает «прекрасные чувства» в качестве аргументов, а «высоко вздымающуюся грудь», как признак переполненности добродетелями [3]; она не признаёт «морали в себе», «добра в себе», «ценности как таковой»: всё по полной программе, вплоть до полной Переоценки. Никакого атеизма: просто слово «Бог» утрачивает свое основное религиозное значение, значение неизменного олицетворения и гаранта определенного набора т.н. абсолютных нравственных ценностей. Утрата этого значения, равно как и эрозия веры в необходимость нравственного абсолюта, происходит именно благодаря развитию нашей ”натуральной” неидеалистической аксиологии, в пределах которой христианский Бог не в силах уже отыскать для себя достойное место. Одна из важнейших особенностей любой светской системы ценностей заключается не в том, что понятие Бога насильственно изгоняется из неё, как излишне докучное или морально-обременительное, а в том, что это понятие всё в большей степени теряет свою актуальность, становится ненужным, избыточным, растворяясь постепенно в новых, более развитых и дифференцированных формах нравственного самосознания. Нет необходимости в существовании абсолютного гаранта тех ценностей, абсолютность которых опровергнута.

Почти любой религиозно-философский дискурс естественным образом восходит к очень древнему, очень глубокому и правильному вопросу, заданному ещё Екклизиастом: кто знает, "что хорошо для человека?" Развиваемая мною концепция, не только доказывает вторичность атеизма, (что не уменьшает его методологической и общекультурной значимости), но и выводит к иной фундаментальной реальности идейно-мировоззренческого порядка, к гуманизму. В этой связи важно указать на то, что именно гуманизм и должен рассматриваться в качестве одной из тех философских традиций, которые, "в силу свойственных им идейных тенденций, непрерывно встают перед необходимостью воспроизведения определённого типа атеистической рефлексии". Он же является и результатом, конкретным и теоретическим и практическим выражением нашей материалистической аксиологии.

Наше знание принципиально не полно и, как следствие этой неполноты для любой цивилизации и народа всегда сохраняется опасность избрать ложную, губительную стратегию развития. Однако уже потому, что люди ещё худо-бедно, (а иные совсем даже не бедно!) живы, можно сказать, спасительные стратегии существуют, и мы способны обнаруживать их, несмотря на извечную и непреодолимую неполноту знания. А достигается овладение этими стратегиями не благодаря упорному следованию традициям религиозных учений (против них и отточен наш атеизм), а той самой "более развитой и универсальной форме нравственного самосознания", в формировании которой роль материалистического гуманизма, я уверен, необычайно важна.

---