(Как один христианин потерял веру в Бога и нашел смысл в атеизме)

 

 

Меня зовут Рон Тавалин (Ron Tavalin), я не случайно привел здесь строку из ставшей классикой «Симпатии к дьяволу» (Sympathy for the Devil) от Роллинг Стоунс (Rolling Stones), хотя нужно признать, это скорее от иронии, чем от богатства или вкуса. Я - атеист, но атеист поневоле. Я говорю "поневоле", потому что я хотел и очень хотел верить в существование иудейско-христианского бога, учитывая еще и то, что я получил степени бакалавра(BA) и мастера(MA) в консервативных евангелистских школах и преподавал в одной из таких в течение 4 лет. К тому же, в то время я много дебатировал со своим духовным пастырем о существовании бога, и в течение долгого времени чувствовал себя все более и более под давлением, заставлявшим порвать с моей верой и прийти к тому, кто я и чему я верю.

 

 Присоединяясь к врагу

 

В некотором смысле, я вышел из чулана. Я могу посочувствовать гомосексуалистам, когда они говорят, что становились все более несчастными в течение долгого времени, когда пытались соответствовать ожиданиям в значительной степени гетеросексуального общества, и, в конце концов, были вынуждены публично объявить о своей ориентации. Я прошел через подобный процесс и был вынужден написать эту статью, и открыто объявить о своей нерелигиозности, так как я во многих случаях, публично заявляя о своем мнении,  чувствовал, что из-за своего отсутствия веры нахожусь в примерно таком же положении.

На протяжении многих лет моей взрослой жизни, понятие “атеист” было крайне враждебным. Такие имена как “Гитлер” и “Сталин” часто обсуждались в том же тоне, что и "атеист". Атеисты были чем-то высокомерным, сатанинским, и скотским. Было устойчивое мнение, что атеисты или ненавидели иудейско-христианского бога и набросились на него от переполнившей их ненависти к неправильно действующему или пустующему образу отца; или как сатана,  плюнувший на крест от своей патологической потребности бунтовать против власти. Мы, христиане твердо стояли в нашей уверенности, что специфический бог, перед которым мы преклоняли колени, был не только реальным, но и единственно реальным богом (у нас есть “Evidence that Demands a Verdict”[2] в конце концов!); и хотя мусульмане были неправы, даже они были лучше, чем безбожные атеисты. Признаем и то, что быть названным "безбожным" в обществе - далеко не комплимент.

Теперь я считаю себя одним из тех ненавистных “без надежды и без Бога в мире”, о которых Павел писал в своем послании Ефесянам (цитируя его, я помню, что Павел говорил о язычниках, которые не знали Христа).

 

Предпочтение безбожия

 Тем не менее, безбожие является предпочтительным состоянием по сравнению с тем, которое я разделял в течение двух десятилетий. Мне больше не надо рассматривать такую трагедию, как холокост, удивленно вопрошая: «как Бог мог допустить такое?». Я не должен смотреть на такое открытие, как происхождение человека в свете митохондриальной ДНК и задаваться вопросом: “ну какая умственная изворотливость может урегулировать этот факт действительности с Книгой Бытия 1:26-27 или 2:21-22?”. Чем больше каждый из нас честно смотрит на мир и сравнивает его со Священным писанием, тем больше каждый вынужден увидеть, что существует не только несоответствие; есть очевидное и несовместимое противоречие. Надо сказать ещё кое о чём.

 Я мог или сказать “Sola fide!” (“только верой!” – таков этот объединяющий возглас Реформации), или бросить свою веру. Оба ответа были одинаково категоричными; уход от одной стороны означает изгнание из рая в озеро огня, а уход от другой  означает погружение в нелогичность, суеверие, и приостановке разумного мышления. Я выбрал уход от веры.

 

Искушения Веры

Конечно, даже притом, что я был изгнан оттуда, этот священный райский сад все еще искушает. Искушает обещаниями таких вещей, как жизни в надежде, что переживешь смерть; вечным прощением. Это искушает готовой линзой, через которую видишь всё черным и белым, правильным и неправильным, духовным и плотским. Это искушает увлекательными объяснениями того, откуда мы происходим, кто мы и куда идем.

 В то время как песня сирены рая все еще эхом отзывается в моих ушах, проблема была, я никогда не мог полностью отступить в мифический мир, несмотря на то, каким бы прекрасный, благим, или каким комфортным он мог бы казаться. Это верно не только для христианства, поскольку есть много других "раев", а иначе - суррогатных реальностей на сегодняшнем рынке. Проблема состоит в том, что у них всех есть цена. Цена жизни в мыслях о священном рае - преднамеренное невежество, потому что это начинается, и в конечном счете, полагается на киркегоровский “прыжок веры”[3], выраженный в абсолютной приостановке разумного мышления, от которого, как река в раю, течет все остальное. Только после многих лет искреннего желания сделать утверждения Библии истинными в соответствии с действительностью, и мысленно пытаясь подогнать их под множество интеллектуальных уловок, я смог выбрать изгнание из рая, потому что я не мог заплатить эту цену. Я не мог стать ребенком, как приказывал Иисус, настолько, насколько я этого хотел.

А я хотел этого. Я завидовал вере многих вокруг меня; как они могли спорить в пользу таких вещей как буквально шестидневное создание с уверенностью, энергией и доктринно-черной законченностью. Я завидовал способу, которым они могли так или иначе закрыть проясняющееся продвижение, которое находят в научном стремлении просто радоваться в тайнах своей веры. Я предполагаю, что более правильно сказать, это не была их вера, которой я завидовал, скорее я завидовал их жизни в том счастливом основанном на вере мире и их отключенности от реального мира. Я хотел быть в том счастливом мире и вне этого грустного мира, который противостоит мне ежедневно. При прочих равных условиях, только Мефистофель предпочел бы ад небесам.

 Даже в этом случае, я полагаю, лучше жить жизнью реалистичной, рациональной и бескомпромиссно подлинной перспективы, чем жить в райском религиозном мифе антиинтеллектуализма и магического размышления.

В отличие от Мефистофеля в «Симпатии к дьяволу», я без  ликования наблюдаю, как люди продолжают убивать друг друга из-за богов, которых они сами создали. Скорее с большим нежеланием и некоторой печалью я далеко шагнул от самонадеянного и изменчивого мира фундаменталистского монотеизма и его упрямой борьбы против такого мира, какой он есть. Я вышел из чулана и сказал: “Я здесь, я - атеист”.

 

---