Очерки по истории РПЦ: Церковь в 17 в.: от Годунова до Никона
Очерки по истории РПЦ. Индекс
Приложение. Раскольники
4. Церковь в 17 в.: от Годунова до Никона
а) Годунов подчиняет церковь
После смерти Грозного, ему наследовал слабовольный и крайне религиозный Федор Иоаннович. Церковь снова стала играть самостоятельную политическую роль. По инициативе митрополита Дионисия и под его руководством был созван Собор, утвердивший Федора на царстве. В дальнейшем Дионисий решился выступить против могущественного временщика Бориса Годунова. Царь был женат на сестре Бориса, Ирине Годуновой, но все дети от нее умирали во младенчестве. Дионисий вместе с противниками Годунова - боярами Шуйскими, обратился к царю с прошением «прияти бы ему второй брак, а царицу первого брака Ирину Федоровну пожаловати отпустить в иноческий чин и брак учинити ему царского ради чадородия» [1]. Верх одержал Борис Годунов. Дионисия и его ближайшего сподвижника епископа Крутицкого Варлаама лишили сана и отправили в монастырское заточение. Новым митрополитом стал ростовский архиепископ Иов – преданный сторонник Годунова.
Биографии Иова и Годунова схожи. Провинциальный дворянин Годунов возвысился при Иване Грозном в период опричнины. Иов – безродный монах из посадских людей - начал свою карьеру тогда же. В 1569 году Грозный посетил Старицкий монастырь. Визит, вероятно, был связан с казнью в том же году Старицкого князя по обвинению в намерении захватить престол. Неизвестно чем Иов, один из монахов Старицкого монастыря, привлек благоволение Грозного. Во всяком случае, царь «государским благорассмотрением» поставил Иова архимандритом (о судьбе его предшественника источники умалчивают). Царская милость оказалась долговечной. В 1571 году Иов был переведен игуменом в Московский Симонов монастырь. Затем он некоторое время управлял Новоспасским монастырем, а в 1581 году стал епископом Коломенским. С этого времени, как писал сам Иов, ему стал оказывать «превеликие милости» и «благодеяния» Борис Годунов [2]. В 1586 году Иов получил престижное Ростовское архиепископство, в том же году Годунов провел его в митрополиты.
Вскоре Годунов избавился от главы оппозиции - князя Ивана Шуйского. Последний был насильно пострижен в монахи и умер в белоозерском монастыре «нужной смертью», был задушен дымом. Как мы помним, морение дымом применялось и в Иосифовом монастыре, способ казни заключался в том, что помещение обкладывали мокрыми сеном и соломой, которые затем поджигали (морили не обязательно до смерти). Сразу после смерти князя правительственный пристав внес в монастырскую казну крупную сумму на помин его души. Сделать это без санкции правительства пристав не мог, снестись из отдаленного монастыря с Москвой не успел бы. Следовательно, отправляя еще живого Шуйского в монастырь, Годунов вместе с ним отослал деньги на помин его души - благочестивое убийство в стиле Грозного [3].
б) Учреждение патриаршества
Вплоть до конца 16 века русская церковь формально считалась одной из митрополий константинопольской патриархии: «русские цари и духовенство отправляли ему [константинопольскому патриарху] каждый год дары и признавали себя в духовной от него зависимости и в подчинении тамошней церкви» [4].
Грозный не был склонен возвышать главу русской церкви и не предпринимал никаких мер к учреждению самостоятельного российского патриаршества.
Характерно для подчиненного положения русской церкви, что идея учреждения патриаршества зародилась без ее участия. В разгар конфликта между Годуновым и митрополитом Дионисием в Москву приехал за милостыней антиохийский патриарх Иоаким. Годунов организовал приезжему в Москве торжественную встречу (точнее, три торжественных встречи на подступах к Москве и в самой столице). Митрополит Дионисий не участвовал в приеме Иоакима и, когда тот явился на проводимую им службу в Успенском Соборе, подверг вышестоящее духовное лицо прилюдному унижению. При встрече Дионисий первым благословил патриарха, не обращая внимания на его нерешительный протест (Иоаким «поговорил слегка, что пригоже было митрополиту от него благословение принять наперед, да и перестал о том» [5]). Именно после этого эпизода светская власть начала переговоры с Иоакимом об учреждении на Москве патриархии. Первоначальная идея, видимо, была в том, чтобы под этим предлогом заменить митрополита Дионисия на посту главы русской церкви, поставив над ним «своего» патриарха. Источники (статейный список Посольского приказа и позднейшее сказание «О пришествии на Москву антиохийского патриарха Иоакима») сообщают, что идея исходила от государя Федора Иоанновича и его супруги (т. е. фактически от Годунова), обсуждалась она боярами в отсутствие митрополита и духовных лиц, а переговоры с Иоакимом вел лично Годунов. Надо сказать, что процерковные историки не в восторге от «светского» происхождения высшего поста РПЦ, поэтому в их трудах (к примеру, митрополита Макария или А. В. Карташева) однозначно утверждается, что митрополит Дионисий негласно участвовал в событиях и что даже его пренебрежительное обращение с Иоакимом было частью плана по учреждению патриархии. Данная версия не соответствует источникам, подробный критический разбор ее см. в работе д. и. н. А. П. Богданова «Русские патриархи» [6].
Иоаким обещал поговорить об учреждении нового патриаршей кафедры с другими восточными патриархами и отбыл на Восток. Сводить с трона Даниила Годунову пришлось своими силами, с чем он, впрочем, управился благополучно. Но дело о заведении патриаршей кафедры не прекратил. Возвышение Иова означало и возвышение его покровителя Годунова. Вскоре в Москву прибыл еще один искатель милостыни, на сей раз патриарх Константинопольский Иеремия. Годунов изолировал патриарха и его свиту, приставил к нему своих людей и начал тонкую дипломатическую игру. Она хорошо известна в исторической литературе и описана в воспоминаниях сопровождавшего Иеремию митрополита Иерофея. Напомню основные вехи интриги.
1. Иеремии неофициально предложили стать русским патриархом. «Владыко, если бы ты захотел и остался здесь, мы имели бы тебя патриархом. И эти слова не царь сказал им и не кто-либо из бояр, а только те, которые стерегли их». Русская церковь была не в пример богаче и могущественнее константинопольской. Иеремия с радостью согласился.
2. Иеремии официально сообщили, что Москва останется местом пребывания митрополита Иова, а он, если хочет быть патриархом, то должен жить во Владимире. После этого, некие доброжелатели (как пишет митрополит Иерофей: «некоторые христиане») поведали Иеремии, что Владимир – захолустье, жизнь в котором хуже ссылки. Иеремия ответил правительству, что патриарх должен жить в столице.
3. Иеремии объявили, что раз он отказывается быть патриархом, то должен поставить русского патриарха. «Тогда говорят ему: решение царя то, чтобы ты поставил патриарха. И Иеремия говорил другое, что он не уполномочен епископами и что это было бы беззаконно. Но, наконец, и не хотя, рукоположил России патриарха».
Характерно, что Уложенная грамота на патриаршество, подписанная приезжими греками, даже не была переведена на греческий язык. Когда митрополит Иерофей выразил свои сомнения по поводу содержания грамоты (не ставит ли она русского патриарха выше прочих патриархов), въедливого грека предупредили, что если он не даст свою подпись, то его утопят [7]. Иерофей поспешил подписаться. Позднее, когда российского патриарха признали другие восточные церкви, они поставили его в иерархии на последнее место. Русской церкви пришлось смириться.
в) Карманный патриарх
Патриарх Иов стал главным козырем Годунова при политических кризисах.
Прежде всего, подчиненные Иову церковники поддерживали власть Годунова над сверхблагочестивым Федором. «Так как царь был весьма набожен от невежественного и неразумного усердия и проводил все время в церквах и монастырях с попами и монахами и заставлял их петь и молиться, а Борис держал всех этих священников в своих руках, то легко представить себе, как шли все дела» [8].
В 1592 году Иов помог Годунову выпутаться из неприятного дела о смерти царевича Дмитрия. Ходили слухи о том, что мальчик был убит по приказу Годунова. Следственное дело содержало некоторые странности: отсутствовали показания матери царевича, описание мертвого тела имеющееся во всех аналогичных делах того времени [9], показаний свидетелей также было приведено значительно меньше, чем в других аналогичных делах [10]. Отношение современных историков к делу различно. Патриарх Иов «со всем освященным собором» объявил, что «царевичу Дмитрию смерть учинилась Божьим судом», а обвинение в убийстве «напрасно» [11]. Любопытно продолжение истории - очень скоро сомнения в том, что Дмитрий был убит, стали считаться отступничеством от православия. Но об этом в свое время.
После смерти Федора Иоанновича Иов проложил Годунову путь к престолу [12]. Когда кандидатура Годунова не получила поддержки на избирательном Земском Соборе, патриарх добился отсрочки выборов под предлогом траура по умершему. На патриаршем подворье Иов собрал собственный Собор из духовных лиц и избрал им Годунова на царство. В дальнейшем патриарх организовал крестные ходы, «упросившие» Годунова принять престол.
В 1600 году Годунов, с помощью Иова, избавился от своих соперников бояр Романовых. Последних обвинили в колдовстве: «Вы, злодеи-изменники, хотели достать царство ведовством и кореньем» [13], В домашнюю казны Романовых был подброшен мешочек с «волшебными» кореньями. Суд проходил на патриаршем дворе под руководством Иова и закончился осуждением обвиняемых. Глава рода Федор Никитич Романов с супругой были насильно пострижены в монахи и заточены в монастырях. Та же участь постигла его родственника князя Ивана Сицкого с женою. «Князя Ивана [Сицкого] со княгинею посла с Тимохою Грязным в Кожеозерский монастырь, а княгиню его в пустыню и повели их там пострищи, да удавиша их обоих в том же месте» [14].
Годунов не рассматривал свои отношения с церковью как союз, скорее как подчинение. Вопреки протестам ревнителям благочестия, царь покровительствовал европейцам (см. «Гонения на иноверцев») и вводил некоторые европейские обычаи: «Твердые в старине русские люди, указывая на обычай брить бороды и прочие новведения, говорят с упреком Иову, святый отче, что молчишь, видя все это? – Сердце Иова, уязвилось этими речами, точно стрелами, но не хватало духа у него говорить царю против новведений, видя семена лукавствия, сеемое в винограднике Христовом, делатель изнемог и только, взирая мысленно к единому Господу Богу, он ниву ту недобрую омачивает слезами» [15].
Не проявлял Годунов и особого почтения к священническому сану. Летопись так повествует о следствии после кражи в Благовещенском соборе – домовой церкви русских царей. «У Благовещения, у царского места вырезали лоскут атласу золотного. И про то воровство сыск был великий, и многие люди на пытке были, протопоп благовещенский и многие попы, и пономари, и сторожи за приставы [т. е. арестованы] были» [16]. Неизвестно, удалось ли найти вора. Годунов проводил среди духовенства и более масштабный розыск. «Доносчиков царь Борис жаловал своим великим жалованием… И от таковых доносов в царстве была великая смута, яко же друг-на-друга доносили и попы и чернцы и пономари и проскурницы» [17]. Здесь надо учесть, что далеко не всех церковников устроило подчинение церкви Годунову. Часть московского духовенства не подписала подготовленную Иовом грамоту об избрании Бориса на царство, в том числе, все священники Благовещенского собора. «Благовещенье был представлен в списке только двумя иерархами, причем ни один из них не поставил своей подписи под грамотой. Благовещенский протопоп обычно исполнял роль царского духовника. Отсутствие его подписи трудно объяснить» [18]. Отсюда, вероятно, и суровость, проявленная к благовещенским попам после кражи. Ясно также почему за них не заступился Иов: противники Бориса были врагами и ему.
С другой стороны, поведение столичного духовенства в самом деле было далеко не безупречным. В 1592 году царский указ потребовал от патриарха усилить надзор за поведением низшего духовенства. Иов собрал Освященный собор и учредил в Москве особую церковную полицию: поповских старост, у каждого из которых под началом было по восемь десятских дьяконов, а каждый дьякон надзирал за десятью священниками. Задачей старост было доносить патриарху о поповских «неисправностях». Согласно «Наказу поповским старостам», московские священники особенно отличались пьянством, уклонялись от церковных служб и нанимали вместо себя пришлых попов, а также не посещали патриаршие крестные ходы или разбегались с них раньше времени. В 1604 году патриарший тиун сообщил патриарху, что поповские старосты со своими задачами не справляются и все беспорядки (к списку прибавились азартные игры между попами) остались в неприкосновенности [19]. В полной мере нравственные пороки духовенства проявились позже, в Смутное время.
г) Начало смутного времени
«В то время, по воле божией, во всей московской земле наступила такая дороговизна и голод, что подобного еще не приходилось описывать ни одному историку… матери ели своих детей… на всех дорогах лежали люди, помершие от голода… Патриарх, глава духовенства, на которого смотрели в Москве, как на вместилище святости, имея большой запас хлеба, объявил, что не хочет продавать зерно, за которое должны будут дать еще больше денег; и у этого человека не было ни жены, ни детей, ни родственников, никого, кому он бы мог оставить свое состояние, и так он был скуп, хотя дрожал от старости и одной ногой стоял в могиле» [20].
Голландский негоциант Исаак Масса считается объективным и информированным свидетелем [21]. На приведенное сообщение, описывающее великий голод в России в 1601-1603 годах, неоднократно ссылались в исторической литературе. Но не так давно историк Р. Г. Скрынников высказал сомнения в его достоверности [22]. Контраргументы:
1. Годунов принимал меры против голода, поэтому его верный сторонник Иов не мог поощрять спекуляцию хлебом;
2. Речь Иова подходит больше купцу, чем патриарху, т. к. «проникнута торгашеским духом».
Второй аргумент несколько субъективен. Нужно различать язык церковной проповеди и язык, которым духовенство говорило о деловых вопросах (вспомним переписку Иосифа Волоцкого и княгини Голениной). Что же касается расхождений между политикой Годунова и действиями Иова, то именно многолетняя верная служба патриарха Борису позволяла ему открыто говорить о том, что другие делали молча. Все источники, рассказывающие о голоде 1601-03 гг., говорят, что бесплатный хлеб голодающим раздавал только сам царь Борис Годунов [23].
Монастыри также никакой благотворительной активности не проявляли. Царь Борис Годунов писал, что «в архиепископских вотчинах и в монастырских у архимандритов, и у игуменов [перечисление иных категорий богатых хлебовладельцев]… прошлых лет старой пахоты из укупу и привозу ржаного и ярового молочёного и в кладех немолоченого всякого хлеба много», но «архимандриты, и игумены [перечисление иных категорий богатых хлебовладельцев]… меж собой сговорившись, для своей корысти, хотя хлебною дорогою ценою разбогатеть, тот весь хлеб у себя затворили, и затаили, и для своих прибылей вздорожили в хлебе великую цену» [24]. Да и тот же Р. Г. Скрынников отмечает, что «современники имели все основания упрекать монахов, богатых дворян и купцов в том, что они спекулировали хлебом и обогащались за счет голодающего народа. Спекуляции отягощали бедствия населения. Но не они были главной причиной гибельного голода в России в начале XVII в. Суровый климат, скудость почв…» [25]. Все верно. Жадность церковников не была главной причиной голода, но тысячи людей могли бы остаться в живых, если бы в голодные годы церковь думала не только о своих доходах.
Именно в это время среди монахов Чудова монастыря зародилась самозванческая интрига. Сложен вопрос, кем был Лжедмитрий: Григорием ли Отрепьевым или другим авантюристом. Бесспорно лишь, что первый самозванец вышел из монашеского сословия. В монастыре ему подсказали мысль выдать себя за царевича. Сам Лжедмитрий наивно рассказывал, что некий монах узнал в нем государя по царственной осанке и «героическому нраву». Современники сообщают о том, что монах, подучивший Лжедмитрия, бежал с ним в Литву и оставался там при нем. Московские власти уже при Борисе объявили, что у вора Гришки Отрепьева «в совете» с самого начала были двое сообщников – монахи Чудовского монастыря Варлаам и Мисаил [26]. Тот факт, что именно представители низшего духовенства стали заводилами смуты, видимо, не случаен.
Автор «Новой повести о преславном Российском царстве» (1611) так описывает современных ему священников: «сан на себе имея, те славою мира сего прелестного прельстились, проще говоря, подавились, к врагам преклонились и творят их волю» [27]. Уже по окончании Смутного времени «Хронограф» 1617 года аналогично охарактеризовал поведение низшего духовенства в тяжелое время: «Взбесились многие церковники: не только мирские люди чтецы и певцы, но и священники, и дьяконы, и иные многие – кровь христианскую проливая и чин священства с себя свергнув, радовались всякому злодейству» [28]. После убийства Лжедмитрия I, поп одной из московских церквей разбрасывал подметные письма о том, что государь Дмитрий Иванович жив [29]. В Лжедмитрии II, подлинное имя которого осталось неизвестным, узнавали «попова сына или церковного дьячка, потому что круг весь церковный знал» [30]. Архимандрит Ярославского Спасского монастыря Феофил посылал подарки польскому гетману Яну Сапеге [31]. Изменник-монах помог польским войскам овладеть Ярославлем [32]. «В 1608 г. поляки, изгнанные народным ополчением из Костромы, нашли прибежище в [Ипатьевском] монастыре, откуда с большим трудом были выбиты через год, и еще долго костромичи не могли простить монастырскому духовенству предательства во время осады» [33]. Надо уточнить, что речь идёт о солдатах Лжедмитрия II: однако ипатьевские монахи не только укрыли их после бегства из Костромы, но и доставляли письма в лагерь Яна Сапеги [34]. При осаде Москвы, в столице действовали шпионы Сапеги все из той же среды: священник Иван Зубов и монах Авраамий. По мнению С. Платонова, последним был келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын - агент предлагал полякам склонить монастырь к сдаче [35]. В осажденном поляками Троице-Сергиевом монастыре продолжались внутренние свары и взаимные обвинения в измене [36], в частности, был обвинен в тайных сношениях с поляками казначей Лавры Иосиф [37].
Руководители церкви вели себя достойнее. Иов не только проклял Лжедмитрия, после того, как тот вступил с войском на территорию России, но и в дальнейшем, когда Годунов умер, а войско перешло на сторону Лжедмитрия, Иов так и не встал на сторону победителя. В итоге Лжедмитрий лишил его сана и выслал из Москвы (после чего, по рассказу современника И. Хворостинина, московский «святительский чин и архиерейский собор с жителями благолепно почтил беззаконного (Лжедмитрия) со святыми иконами» [38]). Патриархом был поставлен рязанский архиепископ Игнатий, первым признавший самозванца царем. Позднее церковь приписала злополучному Игнатию все возможные пороки: «муж глупый и пьяница и срамословец и кощунник» («Сказание о Гришке Отрепьеве») [39]. Православные иерархи, безусловно, не отличались высокой нравственностью, но вероятнее, что эти обвинения имели политический характер и были измышлены задним числом. После убийства Лжедмитрия, Игнатий был заключен в монастырь. Формально его обвинили в том, что он венчал в православном храме католичку Марину Мнишек, тогда как должен был заставить ее вторично креститься. Когда свергли Василия Шуйского, Игнатия снова возвели на патриарший престол. Но, реально взвесив шансы нового правительства, Игнатий бежал в Литву, примкнул там к Унии и стал первым униатским патриархом России.
д) Св. Патриарх Гермоген и Василий Шуйский
Между двумя патриаршествами Игнатия, русской церковью управлял хорошо известный в истории Гермоген. По отзывам современников, он отличался малоприятным характером: был груб нравом, любил лесть, охотно принимал доносы [40]. Определила судьбу Гермогена в Смутное время еще одна черта характера, в другое время не имевшая бы большого значения. Гермоген люто ненавидел иноверцев. Еще в бытность казанским епископом, он добился царского указа о разрушении мечетей и смирении темницами и оковами тех крещеных татар, которые не соблюдают обряды православной церкви. Во времена Лжедмитрия, Гермоген, едва ли не единственный, требовал православного крещения Марины Мнишек. Курьезно, что Гермоген даже не знал конфессиальной принадлежности будущей царицы, патриарх обвинял католичку Марину в «скверной ее люторской вере» [41], т. е. в протестантизме. Характерная особенность религиозного сознания – Гермоген не знал в чем заключалась религия иноверки, но твердо знал, что вера эта – «скверная», просто потому, что не православная. Шуйский, в условиях острого конфликта с поляками, счел Гермогена наиболее подходящим кандидатом в патриархи. Союз новых глав церкви и государства начался довольно некрасивой историей.
Желая доказать, что убитый Лжедмитрий действительно был самозванцем, Шуйский послал за телом царевича Дмитрия в Углич. Мальчика причислили к лику святых, как невинно убиенного (самоубийца, даже невольный, стать святым не может). В Москву доставили экс-патриарха Иова, который на сей раз заявил, что царевич был убит. Дальше события развивались необычно. Гроб Дмитрия был выставлен на всеобщее обозрение. Благочестивые русские писатели с восторгом описывали чудеса, творившиеся у гроба дивного младенца: в первый же день исцеление получили тринадцать больных, во второй – двенадцать и пр. Однако находившиеся в Москве иноземцы (Буссов, Масса, Петрей) утверждали, что исцеленные калеки были обманщики и пришлые бродяги, подкупленные людьми Шуйского. При каждом новом чуде в городе били в колокола. Недруги Василия позаботились о том, чтобы испортить его игру. Они притащили в собор тяжело больного, находившегося при последнем издыхании, и тот умер прямо у гроба Дмитрия. Толпа в ужасе отхлынула от дверей собора, едва умершего вынесли на площадь. Многие стали догадываться об обмане, и тогда власти закрыли доступ к гробу царевича. Колокола смолкли [42].
Современники по-разному объясняли смерть приведенного для исцеления. Голландец Масса полагал, что умерший был, действительно, тяжело болен, благочестивый немец Буссов писал, что сам бог покарал одного из мнимых больных за притворство, с Буссовым согласился и швед Петрей. Русское же духовенство разъясняло пастве, что умерший не имел настоящей веры [43]. Во всяком случае, в Москве возникли серьезные сомнения в чудотворности мощей нового святого. Патриарх Гермоген, в особой грамоте, «сказал, что при погребении явные чудеса творились, когда у того тела невинного слепые, хромые и хворые выздаравливали. Затем патриарх отлучил от церкви всех, кто этим чудесам верить не хотел» [44]. В дальнейшем гроб святого царевича в течении трех столетий стоял на пути всех историков, сомневавшихся в том, что Дмитрий был убит по приказу Годунова. Еще и в 1850 г., когда академик Устрялов осмелился назвать смерть Дмитрия странным событием еще не вполне разгаданным, цензурный комитет так поправил дерзкого историка: «Смерть его есть факт не только вполне разгаданный, но неоспоримый и освященный нашею церковью, причислившею царевича к лику святых, следственно, входящий в состав верований православия» [45].
Следующей проблемой, в решении которой Шуйскому понадобилась помощь Гермогена, стало восстание Болотникова. Имея поводом переворот против Лжедмитрия в Москве, восстание фактически было ответом крестьянства на отмену Юрьева дня и прикрепление крестьян к земле. Как уже говорилось выше, в главе о монастырях, у духовенства крепостное право не вызывало возражений. Соответственно, духовные отцы решительно встали на сторону правительства. Гермоген громил «беглых холопов, сговорившихся с ворами-казаками» следующими эпитетами: «отпадшие от христианской веры разбойники», «враги креста Христова», «отступили от Бога и от православной веры и повинуются сатане» [46]. На местах монахи боролись с восставшими не только словом. Так крупный отряд восставших встал на постой в Иосифо-Волоцком монастыре (окт. 1607 г.). Смиренный игумен Дионисий (в миру кн. Андрей Иванович Голицын) предложил гостям выпить с дороги. Чем издревле славились православные монастыри, так это изобилием спиртных напитков. Финал закономерен: «Тут их, обманом перепоя, старец Дионисий Голицын велел побити» [47], частью же заковал и отослал Шуйскому. Вероятно, летопись преувеличивает вклад монахов в победу, но косвенное подтверждение ее сообщения мы находим в Приходной книге монастыря за это же время - в течении нескольких недель монастырь торговал «пленными» казачьими лошадьми. Кроме того, монастыри участвовали в подавлении восстания людьми (посылая монастырских слуг в правительственные войска) и деньгами [48].
Разгром армии Болотникова с трогательным христианским милосердием, описал патриарх Гермоген: «Дворяне и дети боярские и всякие служилые люди и идуче, милостью Божиею и пречистой богородицы и всех святых молитвами и помощью нового страстотерпца царевича князя Дмитрия, идуче тех богоотступников, воров и еретиков и разорителей, где они не были, тех всех побили, а иных поимав живых мучению смертному и казни предали» [49]. Болотников отступил и сдался после того, как Шуйский поцеловал крест, что дарует восставшим жизнь. Возможно, что Шуйский искренне хотел сдержать клятву: Болотникова сначала отправили в ссылку, затем ослепили, но, в итоге, все-таки утопили. Гермоген к нарушению крестоцелования отнесся спокойно, во всяком случае, обзывать Шуйского «еретиком», «богоотступником» и «врагом креста Христова» благочестивый патриарх не стал.
Вскоре после поражения Болотникова под Москвой, крепостное право получило официальное одобрение церкви. 9 марта 1607 г. последовало Соборное уложение, принятое Шуйским вместе «с отцом своим Гермогеном патриархом, со всем освященным собором». «А буде которые отныне, из-за кого выйдя, перейдут к иному кому бы то ни было, и тот, к кому придет, примет против сего нашего соборного уложения, у того крестьянина взять и перевести со всем его крестьянина имуществом туда, откуда он перебежал… да с него же на царя государя за то, что принял противно уложению, взять 10 рублей: не принимай чужого» [50]. В России на века утвердилась «крещеная собственность».
е) Гермоген после падения Шуйского. Воззвания, которых не было.
Выше упоминалось, что в Смутное время патриархи были верны поставившим их правителям: Иов – Годунову, Игнатий – Лжедмитрию. Гермоген не стал исключением. Шуйского, одного из самых презираемых подданными правителей в русской истории, неоднократно пытались свести с трона. Все покушения неизменно отражались патриархом.
Не то, чтобы Гермоген не видел недостатков Василия. Во время появления Лжедмитрия II, Василий Шуйский распустил войско и затеял свадьбу. Гермоген молил государя отложить несвоевременные празднества и заняться отражением неприятеля [51], но тщетно. Когда Лжедмитрий осадил Москву, Гермоген просил царя призвать на помощь Богородицу и московских угодников и выступить навстречу. Шуйский не счел подобную помощь достаточной и остался сидеть в столице. Наконец, не вызвало восторга Гермогена и то, что Шуйский, вместо Богородицы, обратился за подкреплением к иноверцам-шведам.
Однако для благочестивого Гермогена Шуйский был самодержцем, «которого избрал и возлюбил Господь» [52]. Патриарх счел своим долгом беречь и защищать божьего “любимца”. Поддержка Гермогена уберегла Шуйского от народного восстания осенью 1609 г. Но, когда, в 1610 г., русская армия под руководством царского брата, была разгромлена поляками, даже Гермоген не смог спасти Шуйского. Тот был сведен с трона и насильно пострижен в монахи. Последняя процедура была в православном государстве отработана до мелочей, в присутствии насильно постригаемого другой человек приносил за него обеты отречения от мира. Гермоген пытался спорить, доказывая, что монахом стал не Шуйский, а боярин, произнесший иноческие клятвы. В итоге победил здравый смысл. Гермоген признал власть заменившей Шуйского семибоярщины.
Бояре сказали Гермогену, что избрали на престол польского королевича Владислава. Патриарх, в принципе, согласился: “Если крестится и будет в православной христианской вере, я благословляю”. Только заручившись согласием патриарха бояре начали переговоры с победителем русской армии, польским полководцем Жолкевским [53].
На переговорах патриарху удалось выбить многие другие приятные церкви обещания: чтить и беречь во всем святейшего патриарха Гермогена, во всякие святительские дела не вступаться, церковные и монастырские вотчины не трогать, прежнее жалование из казны церковным чинам не урезать, «милости ради великого Бога к церквям и к монастырям всякого даяния прибавляти» [54].
Особо выделил Гермоген вопрос борьбы с иноверными конкурентами: «и римской веры и иных разных вер костелов и всяких иных вер молебных храмов в Московском государстве и по городам и по селам нигде не ставить» [55], явный шаг назад в сравнении с более терпимой политикой Годунова. Требование можно было бы объяснить возросшей угрозой экспансии католицизма, если бы Гермоген особо не оговаривал, что требует запрета не только римских, но и любых иных неправославных молебных помещений. Скорее, перед нами закономерное продолжение запрета строить в Казани мечети, которого Гермоген добился еще при Федоре Иоанновиче.
Далее, «жидам в Российское во все государство с торгом и никакими иными делами не въезжать» [56] - старый добрый христианский антисемитизм.
Но пиком ненависти Гермогена к иноверцам стала третья статья наказа посольству, отправляющемуся предлагать польскому королевичу Владиславу российский престол. Владислав должен был обещать, ни более ни менее, смертную казнь для всех россиян, перешедших из православия в католицизм [57]. Это условие, в отличии от некоторых иных (в частности, Гермоген соглашался на строительство в Москве одного католического храма для иностранцев), обсуждению не подлежало. Возможно, что угроза независимости России требовала подобных суровых мер, но и накануне Смутного времени, был сожжен заживо стрелец, посмевший принять ислам, а уже много позже, в 1649 г., «Соборное уложение» требовало сжигать исламских миссионеров. Таким образом, и это требование Гермогена находилось в русле общей политики православной церкви.
Дожидаясь исполнения своих достаточно обычных для 17 века требований (католическая инквизиция пребывала как раз между сожжением Бруно и процессом Галилея, в Москве когда пьяный поляк Блинский выстрелил в православную икону и русские власти обратились к полякам с жалобой, те присудили соотечественника к отсечению рук и сожжению заживо [58]), Гермоген старался не портить отношений с оккупантами. Он дружески общался с Жолкевским, написал польскому королю письмо, в котором благодарил Сигизмунда за согласие отпустить сына в Москву и просил скорее прислать королевича на царство, ибо русские без него, «как овцы без пастыря». Сохранилась грамота Гермогена с подписью и печатью, в которой он зимой 1610-11 гг. повелевал казачьему атаману Андрею Просовецкому принести присягу Владиславу [59].
У читателей может возникнуть вопрос: а как же знаменитые патриотические грамоты Гермогена, в которых он призывал русских к восстанию против завоевателей? Увы, это еще одна легенда церковной истории. Подробно история мифических грамот (которых ни один историк не видел) изложена в работах д. и. н. Р. Г. Скрынникова [60] и д. и. н. А. П. Богданова [61]. Я здесь перечислю основные факты.
В январе 1611 года из Нижнего Новгорода предводителю первого антипольского ополчения П. Ляпунову сообщили следующее: в Нижний вернулись гонцы, посланные к патриарху Гермогену. Гонцы объявили, что Гермоген разговаривал с ними о войне с поляками, но никакого письма не дал, ибо «у него писать некому». Как отмечает А. Богданов – предлог смехотворный (напомним, что буквально перед этим Гермоген написал послание казакам с призывом присягать Владиславу). Ляпунову это дало повод объявить, что он идет на Москву «по благословению святейшего Ермогена». Санкция патриарха была для ополченцев принципиально важна. Царя на Руси не было. Боярская дума присягнула Владиславу. Единственным представителем власти, который мог придать легитимность антипольскому восстанию, был патриарх. И, вот, с легкой руки нижегородских посланцев (неизвестно – а видевших ли в глаза патриарха?), по Руси загуляла легенда о посланиях Гермогена.
Поляков слухи заинтересовали – нашелся стрелочник, на которого можно было свалить повсеместные антипольские восстания. Напрасно Гермоген объяснял, что «я-де к ним не писывал» [62] - ему не верили. Официальная польская версия, гласила, что «по ссылке и по умышлению Ермогена патриарха московского с Прокофьем Ляпуновым началась во всех людях быть великая смута» (Грамота короля Сигизмунда). Обвинителей не смущало то, что Ляпунов, в своих воззваниях к народу, не приводил никаких полученных от Гермогена грамот. Напротив, московским противникам поляков приходилось искать объяснение молчанию Гермогена. В распространяемом по Москве антипольском воззвании говорилось: «Ждете, чтобы вам сам великий тот столп [Гермоген] своими устами повелел дерзнуть на врагов? Сами ведаете, его ли то дело повелевать на кровь дерзнуть? Ей-ей, не будет никогда от него, государя, такого наставления» «когда без его, государева, словесного приказания и рукописания, по правде своей дерзнёте на злодеев и добро сотворите, когда врагов победите, царство от бед освободите и веру охраните, а его, государя святителя великого, и самих себя, и всех нас от врагов избавите, - то него вам заклятия и запрещения, но одно лишь полное благословение» [63]. Как видим, борцы с поляками объясняли отсутствие «словесного приказания и рукописания» недопустимостью для христианского пастыря повелеть «дерзнуть на кровь».
Более вероятна другая причина: в то время, как молва приписывала патриарху призывы к восстанию, он не терял надежды на компромисс. Патриарх держался мужественно и независимо: сначала напрочь отказался присягнуть вместо королевича самому королю-католику Сигизмунду, затем потребовал вывода из Москвы польских солдат, заявив, что больше не может слышать в Кремле католических песнопений из их походного костела. Гермоген искренне ненавидел иноверцев, но он был готов признать любую власть при условии соблюдения интересов православной церкви. И патриарх не желал призывать к восстанию тех самых простолюдинов, которых он беспощадно громил, когда они выступали под началом Болотникова.
Весной 1611 года в Москве вспыхнуло восстание, по свидетельству православного епископа Арсения: «ударили в набат без воли бояр и священнослужителей» [64]. Поляки получили донос от одного из московских священников, который обвинил Гермогена в том, что тот «учал смуту и кровь заводить». Далее поп-доносчик сослался на безнравственную жизнь Гермогена в молодости и в бытность его казанским архиепископом. Полякам только этого и надо было, чтобы завести дело на неудобного патриарха. Из архива т. н. «Казанского дворца» (центрального учреждения, ведавшего Казанью) были затребованы жалобы, поступившие на Гермогена от казанцев (характерно для эпохи, что до этого жалобы никого не интересовали). Гермоген отрицал все обвинения, в том числе, в организации восстания. Но в итоге, с Гермогена содрали святительские одежды, прогнали с патриаршего двора и отправили в заточение.
Именно там, уже в августе 1611 года, Гермоген сочинил и сумел переслать на волю свою первую и единственную грамоту к ополченцам. Грамота «свидетельствует, что глава церкви был трезвым политиком, не стремившимся стать великомучеником» [65]. В грамоте не было даже прямых призывов к оружию [66]. Основное содержание ее сводится к тому, что ни в коем случае нельзя допускать на царство сына Марины Мнишек – «паньина сына, проклятого от святого собору и от нас». Видимо, Гермоген опасался, что мальчик вырастет в «скверной» вере матери. Заранее скажу, что это завещание было выполнено – 4-летнего «проклятого» публично повесили в Москве. Кроме того, патриарх обвинил ополченцев в пьянстве и грабежах. Больше никаких «патриотических» призывов в документах, исходящих от Гермогена, нет.
Причина смерти Гермогена в точности неизвестна. Ходили слухи, что Гермогена то ли удавили, то ли удушили «зноем». Наиболее достоверна летопись, составленная при патриаршем дворе. Летопись сообщает, что 17 февраля 1612 г. Гермоген умер от голода. Действительно, в осажденной Москве запасы хлеба были на исходе. Однако Р. Г. Скрынников указывает, что пищи, которую, по свидетельству той же летописи, давали заключенному патриарху, «было более чем достаточно, чтобы поддержать жизнь узника». По мнению историка, главной причиной смерти Гермогена была старость. Во всяком случае, вопреки церковной легенде: «умер Гермоген, так и не обратившись к россиянам с публичным благословением вооруженного ополчения» [67].
ж) Два великих государя
Как мы помним, при Годунове Федор Романов вместе с женой был насильно пострижен в монахи. Свое монашество Филарет всерьез не воспринимал, о чем в Москву летели жалобы иноков. «Старец Филарет старца Иринарха лаял и с посохом к нему прискакивал, и из кельи его выслал вон», «живет-де старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеется неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил, и к старцам жесток… лает их и бить хочет, а говорит де старцам Филарет старец: «Увидят они, каков он вперед будет», а ныне де в Великий пост у отца духовного тот старец Филарет не был, и к церкви и к тебе [игумену монастыря] на прощение не приходил, и на крылосе не стоит» [68].
В 1605 г. Лжедмитрий I, следуя своей политике реабилитации всех пострадавших при Годунове, возвел Филарета из рядового монаха в митрополиты. Карьера Филарета продолжилась в лагере Лжедмитрия II, где его в 1608 г. провозгласили патриархом. В 1610 г. он возглавил посольство к полякам об условиях восшествия королевича Владислава на российский престол. Переговоры оказались неудачными и, в то время как в России на царство избрали сына Филарета Михаила, его отец оказался в польском плену. Освобожден он был только в 1618 году, после сложных переговоров и значительных уступок российской стороны. С возвращением Филарета из плена для церкви создалась уникальная ситуация. Главой церкви оказался отец царя, полностью подчинивший сына своему влиянию. Государевы грамоты стали начинаться со слов: «Указал государь царь и великий князь Михайло Федорович Всеа Руси и отец его великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русии”, “По нашему указу и отца нашего, великого государя святейшего Филарета Никитича Московского и всеа Руси, по благословению». Церковь получила возможность показать себя в полной красе.
Бескорыстие. На период правления Филарета пришелся крупнейший в истории церкви рост патриарших владений [69]. Отстаивал патриарх и корпоративные интересы. Как уже говорилось, в 1581 г. было запрещено принятие церковью новых земель (т. к. земли были для государства средством поддержки служилого дворянства, а попавшие в руки церкви земли из службы выключались). В 1622 г. последовал указ, который закрепил за монастырями вотчины, приобретенные ими после запрета [70]. В 1628 г. специальным указом запрет монастырям приобретать новые земли был отменен [71]. В те же 20-е годы Филарет добился того, чтобы каждой церкви в обязательном порядке отводились полевые земли для содержания причта. Земля прирезалась за счет светских владельцев: от крестьян до помещиков [72]. Постепенно на этой почве возник конфликт церкви с малоземельными владельцами, особенно крестьянами, но об этом позже.
Милосердие. Перу Филарета принадлежит наиболее полная русская подборка эпизодов из Библии, восхваляющих убийство тех, кто «божественным законом пренебрегать дерзнут и учение послушать не восхотят». Выше уже приводились подборки, составленные митрополитом Никифором и св. Иосифом Волоцким. Приведем и начало варианта Филарета [73].
«Грамота патриарха Филарета архиепископу сибирскому Киприану о религиозном состоянии его паствы и о мерах к установлению благочестия»
«Моисей поклонившихся тельцу три тысячи в один день велел иссечь, собравшего же дрова в субботу повелел камнями побить, Иисус Навин Ахана из-за кражи со всем домом перебил, Финеес же Зимри погубил и от Бога вечною правдою свидетельствован; И Самуил Агага царя пред Господом убил и не осквернился; Илья же ложных пророков, как свиней, исколол и двух пятидесятников с прочими огнем с неба сжег; Елисей же Гиезия за принятие имения осудил и проказой наказал, и Даниил за блудные желания старца, законом Моисеевым осудив, погубил; и святой верховный апостол Петр, принявший ключ небесного царства, Ананию с женою за их стяжание и утаивание денег осудил и обоих издохшими сотворил. И Симона волхва смерти молитвою предал. Избранный же сосуд Павел Александра ковача и Менея же и Филита предал сатане, да накажутся не хулить, и Елиму волхва словом ослепил. Великий Иоанн Богослов волхва в море потопил. Святой апостол Филипп архиерея, сказавшего хулу на господа нашего Иисуса Христа, земле велел поглотить. Блаженный же Лев епископ Катанский, когда служил святую Литургию, увидел некоего волхва, по имени Лиодор, божественную веру ругающего, не стерпел, но с яростью выскочил из церкви и, повелев возгореться огню, епатрахилью своей волхва связал и сам в огонь войдя нечистого сжёг, сам же не опалился; и многие от святых ревностью по Богу разжигаемы злочестивых погубили и от истины не отпали. И святой апостол Иуда в послании говорит: к одним будьте милостивы с рассмотрением; а других страхом спасайте [Иуд. 22-23]; и также божественный Афанасий и великий Иоанн Златоуст в своих писаниях глаголют: царскими судами и градскими законами обуздывается безумных людей воля, которые смертные грехи творят и душу с телом губят. Кто не захочет послушаться пастырского слова, такие бывают по градским правилам муками истязуемы, да бывают и на смерть осуждаемы». Вершина милосердия пастыря (со ссылкой на св. Иоанна Златоуста): «Если убъет кто по воле Божией, оное убийство лучше всякого человеколюбия. Если же пощадить, человеколюбствуя, вопреки угодному Богу убийству, непотребнейшее будет это пощажение. И Библия являет: пощадил некогда, вопреки воле Божией, израильский царь Саул Агага, царя Аммаликова, и за это пощажение принял от Бога осуждение, и не только сам, но и его потомство».
История Саула и Агага изложена точно (1 книга Царств, гл. 15, 28): за то, что Саул не исполнил Божьего приказа и не умертвил пленного царя Агага, погиб сам Саул и трое его сыновей. Уже в 18 в. Вольтер высказал возмущение гнусностью библейской истории (трагедия «Саул»). Филарет воспринимал ее, как руководство к действию.
Патриарх добился того, чтобы суд в патриаршем Судном приказе был «в духовных делах и в смертях и в иных во всяких делах против того же, что и в царском суде» [74], т. е. равных прав со светским судом, в том числе, и на смертные приговоры. В 1623 г., впервые после «Кормчей книги», мы встречаем официальное упоминание о сожжении, как казни, положенной за «великие духовные дела» [75].
Развернулись гонения на скоморохов. Судебник 1626 г.: «Государь указал тех людей имать и за ослушанье бить кнутом по торгам». В 1628 г. Филарет уже от собственного имени велел «кликать по рядам и по улицам, и по слободам и в сотнях», чтобы «на игрища б мирские люди не сходились» [76]. Очень характерно стремление достигшей пика могущества церкви к уничтожению светской культуры.
Терпимость. Еще одним новведением патриарха стал тотальный запрет всех европейских изданий. Европейские книги запрещалось ввозить, хранить и читать, в т. ч. издания православных Украины и Белоруссии [77]. Бесспорен тяжелый удар нанесенный изоляционной политикой отечественному образованию и культуре.
Процесс, знаковый для эпохи изоляции, последовал в 1622 году. Соратник Минина и Пожарского, воевода Хворостинин был обвинен в том, что равно почитал православные и католические иконы, не делал различий между католическими и православными богословскими сочинениями и встречался с католиками. Для начала ограничились обыском и конфискацией всех латинских книг и изображений. Виновному предписали: «Чтобы ты с еретиками не знался, и ереси их не перенимал, и латинских образов и книг у себя не держал». Выяснилось, однако, что Хворостинин запрет проигнорировал. Более того, судя по доносам слуг, князь постепенно пришел к выводу, что православие и католичество одинаково ложны: «говорил, что молиться не для чего, и воскресения мертвым не будет, и про христианскую веру и про святых угодников божиих говорил хульные слова» [78]. Церковный суд сослал еретика Кирилло-Белоозерский монастырь. В монастыре князь написал несколько сочинений против католиков и протестантов, трудно сказать, насколько искренних.
Возможно, перед нами один из первых случаев применения российским писателем «эзопова языка», обличения церкви вообще, замаскированного под борьбу с иноверцами.
Так, крупнейшее сочинение Хворостинина в ссылке – поэма «Изложение на еретики злохульники» -формально было направлено против папского престола, но, по оценке историка А. П. Богданова, в действительности обличало «общие пороки христианской церкви» [79]. К таковым Хворостинин причислял, прежде всего, стяжательство: «Города и села тысячами собрали… Во дни и ночи мамону стяжают». В антикатолическую поэму вошло и прямое обращение к православным архиереям: «Не собирайте серебро и золото, Чтоб не пожрало вас греховное болото». Второе обвинение – террор. О католиках: «людей божиих, как колосья пожинают», «всему миру известные мучители», «богоненавистные убийцы». Параллель из обращения к православным архиереям: «Вы, священной Христовой церкви и учители, Не будьте прежде суда Божия мучители». Третье обвинение – невежество: «Все иерейские чины неучены, Тем они и унижены». Причины своего осуждения Хворостинин объяснил так: «Хотел нечто понять и написать от греческих и римских рукописей, полезное предложить. И было мне это запрещено, судим был от неученых невежд, объявлен еретиком» [80].
Свободная литературная деятельность осужденного еретика вызвала протест в Москве. Филарет прислал игумену монастыря выговор за послабления узнику. Выговор, видимо, не помог и патриарх велел освободить узника, но с любопытным дополнением – приказом доставить «освобожденного» под стражей в Москву и с рук на руки сдать московским властям. О дальнейшей судьбе Хворостинина известно мало. В Москве он постригся (или был пострижен?) в монахи Троице-Сергиева монастыря и, менее чем через год, умер.
В то время на русскую службу шли много иностранцев. Олеарий приводит несколько примеров, как при Филарете добивались их перехода в православие.
В одном случае, патриарх добился, чтобы неправославным запретили владеть православными крестьянами. В результате шотландец, полковник «Лесли потерял свое поместье с крестьянами потому что он не русской веры, так как впредь только одни русские должны владеть такими имениями. Лесли, не зная, как теперь быть и как прокормиться с женою и детьми без этого имения, дал знать, что он готов – только бы сохранили бы за ним поместье с крестьянами – вместе с женою и детьми принять русскую веру и перекреститься» [81].
В другом случае, иностранец Пьер де-Ремон принял православную веру, но его супруга-кальвинистка это сделать отказалась. Брак православного с протестанткой был бы делом незаконным и патриарх, после напрасных увещаний, прибегнул к самым жестким мерам. «Ее детей, которых она родила барону, у нее насильно отняли и окрестили по-русски. Отца, который ради дочери поклонился патриарху в ноги, тот оттолкнул ногою, а ее насильно велено было крестить. Патриарх говорил, что так как она ничего не понимает, то ее следует рассматривать как ребенка [упрямая кальвинистка, действительно, была молода, около 20 лет] и потащить к крещению. Во время крещения она сильно сопротивлялась. Когда ее привели к реке и насильно сняли с нее одежды, монахини, которые должны были ее крестить, заставляли ее, по обычаю, плевать на [прежнюю] религию; она сама плюнула в лицо монахине, которая обратилась к ней с этим требованием. Когда ее погрузили в воду, она потащила за собой в воду другую монахиню и сказала при этом: “Вы можете, конечно, погрузить тело, но душа от этого ничего не восчувствует” [82]. После смерти мужа, вдова попыталась вернуться в прежнюю веру, но у нее вновь отобрали детей и заточили в Белоозерский монастырь. Только после смерти Филарета, ее, по просьбе родственников выпустили из монастыря, но до смерти вынудили оставаться в православной вере.
Внутри России с инаковерующими воевать было легко – вооруженного сопротивления они не оказывали. Во внешней политике ненависть к иноверцам сильно подвела Филарета. В 1632 г., по настоянию патриарха, русские войска начали внезапное наступление на поляков, нарушив сроки перемирия и крестоцеловальную клятву царя. Война кончилась крупным поражением. Согласно летописи: «Дошел жалостный об этом слух до царя и патриарха. И патриарх впал вдруг в великую скорбь, затем и почил с миром» [83]. Вполне возможно, что патриарх, действительно, воспринял разгром, как божью кару за свое вероломство.
В заключении,е стоит отметить, что современники правление священника считали противоестественным и до нас сохранилось немало следственных дел о непочтительном отношении к государеву отцу. Когда в Сибири читали вышецитированную грамоту Филарета о благочестивых убийствах с угрозами казней тем, «кто не захочет послушать пастырского слова» - светские слушатели учинили настоящую обструкцию. «Великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всеа Руси слушали воровским обычаем, не сняв шапок, и подняли мятеж великой, и учали… шумети и задор чинити, и говорити… невежливо». Архиепископ Киприан потребовал от представителей светской власти – воеводы Матвея Годунова, князя Ивана Волконского и дьяка Ивана Шевырева – унять крикунов. Те требование проигнорировали – «сам [воевода] тех воров не унял и товарищам своим уняти их не велел. И тех воров учал было уговаривать софийский протопоп. И те де воры софийского протопопа перед боярином и воеводами и дьяком бесчестили. И боярин де и воеводы за то им ничего не учинили» [84]. Архиепископ пожаловался в Москву, возмущенный царь потребовал учинить следствие.
Перед нами яркая картина столкновения светской и духовной власти на местах, когда светская власть не пожелала уважать авторитет «великого государя» в ризе. Не всем нравилась светские полномочия патриарха и внутри самой церкви. Астраханский архиепископ Пахомий дал Филарету следующую посмертную характеристику: «Божественное писание отчасти разумел, нравом опальчив и мнителен, а властолюбив был настолько, что сам царь боялся его; бояр же и всякого чина людей царского совета сильно томил необратимыми заточениями и иными наказаниями; к духовному же чину милостив был и не сребролюбив» [85]. Заметно, что архиепископ желал, чтобы у патриарха было больше разумения священного писания и меньше властолюбия.
Менее значительные, но любопытные отзывы. Дворянин Нежданов: «Яз де на патриарха плюю». Некий Гаврила Могутов, в ответ на пение в Церкви: «Помилуй святого патриарха нашего Филарета», заметил: «Какой-де свят, коли де свят будет» (т. е., не причислен к лику святых). Московский пушкарь С. Потапов попал под розыск за слова: «Патриарх сам ворует и ворам спущает». Тюремный сиделец Б. Шишкин в г. Шацке был обвинен в том, что ругательски ругал патриарха, «много де на свете патриархов» [86]. Последняя реплика опять-таки демонстрирует недовольство положением Филарета, как неприличествущим патриаршему сану.
В целом, первая заявка церкви на светскую власть оказалась неудачной и оставила по себе плохую память.
з) Иосааф и Иосиф
Соответственно, два последующих патриарха были полностью отстранены от светской власти.
Перечисляя добродетели первого из них, Иосаафа (1634-1640), современник упоминает, что он «был… ко царю не дерзновен» [87]. Патриарха перестали именовать «великим государем», его титул исчез из государственных грамот, Иосааф не вступался в государственные дела. По мнению церковного историка митрополита Макария, «значение патриарха Московского и всея России во дни патриарха Иосафа осязательно понизилось». Более справедливой представляется оценка историка А. Богданова: «Патриаршество просто вернулось к значению, приданному ему верховной властью при устроении» [88].
Государство, напротив, стало энергичнее вмешиваться в церковные дела. Выше приводились оценки Филарета современниками: «к духовному же чину милостив был», «ворам спущает». Действительно, правление сурового Филарета было чрезвычайно милостиво для проворовавшихся церковников. Еще в 1630 г. на суздальского архиепископа Иосифа-Иезекииля Курцевича горожане пожаловались, что ночью его люди ограбили несколько дворов и «от насильства и грабежу архиепискупля» нет житья в Суздале. К тому же архиепископ жил с блудницей, брал взятки. При Филарете дело легло под сукно. Безнаказанными оставались пьянство и прочее нестроение в монастырях. После смерти Филарета, Михаил Федорович начал процессы против распустившихся церковников. Весной 1634 г. царским указом был сослан в монастырь архиепископ Иосиф. Осенью по его делу созван церковный Собор, на который часть преступлений Иосифа даже не стали выносить «во избежание соблазна». Но и того, что прозвучало, хватило на лишение пастыря святительского сана и ссылки на Соловки с церковным проклятием [89]. В 1636 г. последовали несколько царских грамот против неблагочиния в монастырях: Новгородском Хутынском, Соловецком, Обнорском [90]. Настоятель Хутынского монастыря был брошен в темницу и посажен в цепи, причем одним царским указом, без всякой санкции церкви и патриарха.
Что касается дел, прямо не связанных с церковным управлением, здесь Иосаафа тем более было не слышно и не видно. Не упоминается его имя в приговорах Земских соборов 1637 и 1639 гг., не вмешивался он и в книгоиздательские дела (не «свидетельствовал» издания печатного двора). Последнее дало самые положительные результаты: за шесть лет патриаршества Иосаафа вышло больше книг, чем за четырнадцать лет правления Филарета [91]. Невмешательство, пожалуй, и есть главнейшая заслуга патриарха Иосаафа перед русской историей, за что его стоит помянуть добрым словом.
Уже история избрания его преемника показывает, насколько равнодушно и церковь, и царь стали относиться к патриаршему сану. На выборы главы церкви большинство архиереев не явилось, прислав «повольные грамоты», заранее одобрявшие любого избранника. На предыдущих выборах царь сам выбрал патриарха из трех кандидатов, предложенных Собором. На сей раз Михаил, назвав шесть кандидатов, доверил дело избрания жребию. Бумажки с именами патриархов были положены в киот, после торжественного молебна одну из них вынули. Патриархом стал архимандрит Симонова монастыря Иосиф. В «Хронографе» еп. Пахомия Астраханского высказано некоторое недоумение по поводу низкого сана избранника – в патриархи обыкновенно избирали митрополита [92]. Не выказал особого уважения к божьему избраннику (или избраннику случая) и православный царь: при посвящении демонстративно «в руку и клобук патриарха не целовал», на пиру усадил не подле трона, а в стороне [93].
Патриарх, прежде всего, озаботился запущенным нравственным состоянием духовенства. В специальном «Поучении» он призвал священный чин отказаться от пьянства, обжорства, хулы друг на друга, мздоимства, лжи и скупости. Далее, меры против распутства. «Женщин повелеваем исповедывать при отверстых дверях церкви во избежание соблазна… Священноинок да не принимает черниц на исповедь» [94]. Интересным комментарием к этому месту «Поучения» могут послужить слова бывшего православного священника Н. Ф. Платонова: «Сколько женщин делается жертвой сластолюбия священников только потому, что в интимной обстановке исповеди создаются подходящие условия для развращения! Посмотрите список вопросов, которые должен предлагать «духовник», согласно чину исповеди, напечатанному в церковной книге «требник»: здесь и вопросы о противоестественных грехах, здесь и выспрашивание подробностей грехов против супружеской верности» [95].
Наконец, еще характерный для духовенства порок: «Челядь свою учите страху Божию, а гладом не морите, ни наготою, ни босотою не томите». По крайней мере, в последнем из перечисленных грехов Иосиф был повинен и сам. Патриарх был крайне корыстолюбив, до предела снизил жалованье собственных слуг и обременял священников патриаршей области. Вопреки обычаю, от священников всех епархий Иосиф требовал посвящаться в сан в Москве, за что также взимал деньги [96].
При Иосифе произошло одно из конфузнейших в истории русского православия 17 века событий – попытка принудительного крещения датского принца, лютеранина Вольдемара. Вольдемар прибыл в Россию, чтобы жениться на царской дочери Ирине. При этом, было торжественно обещано, что ему не придется менять веру. По приезде же от него неожиданно потребовали креститься по православному обычаю. Принц отказался. Патриарх выступил в роли уговорщика. Вольдемар никаким уговорам не внял и попросил отпустить его домой. Ему отказали в выезде на основании того, что «во всех окрестных государствах будет стыдно» [97]. Принц попытался бежать, но был остановлен стрельцами. На этом некрасивом фоне патриархом велась дискуссия о вере, как с Вольдемаром, так и с сопровождавшим его пастырем. Освободила несостоявшегося жениха только смерть царя, Вольдемар поспешил уехать.
При крайне благочестивом Алексее Михайловиче, у Иосифа был шанс возвысить значение патриаршего сана, но больно уж серой личностью был патриарх, чтобы суметь этим шансом воспользоваться. Более того, последовали крайне неприятные для церкви решения Земского Собора 1649 г. - церковь была лишена права приобретать новые вотчины, учреждался независимый от церкви Монастырский приказ для управления монастырскими землями. Никон позднее утверждал, что руководивший созданием «Уложения» боярин Одоевский - предтеча Антихриста, действовавший «советом Антихриста, учителя своего» [98]. У Иосифа не хватило воли и влияния, чтобы противостоять «Антихристу».
Огорченный царским пренебрежением, Иосиф под конец жизни жаловался: «Переменить меня, скинуть меня хотят; а будет де и оставят я де и сам за сором об отставке стану бить челом» [99]. Насколько низок был авторитет патриарха в церкви видно и из того факта, что когда он умер, приставленные к бдению над телом игумены быстро разъехались по домам и царю пришлось понуждать духовенство попеременно читать над гробом [100].
и) Никон
Патриарх, оставивший самый глубокий след в русской истории, правил всего шесть лет – с 1652 по 1658 годы.
Самое главное дело Никона – раскол русской церкви. Еще при предшественниках Никона было отмечено расхождение обрядов русской и византийской церквей. В русской церкви крестились сложив два пальца, в византийской – три, крестный ход вокруг церкви требовалось совершалось не с востока на запад, а с запада на восток, вместо земных поклонов в церкви делали поясные и еще некоторые мелочи. Документы бесспорно доказывают, что русская церковь сохранила древние обряды, взятые из Византии при крещении в 10 веке, а византийская церковь за прошедшие века их изменила [101]. В частности, на древних иконах каждый мог видеть крестившихся двумя пальцами [102]. Но, вопреки очевидности, Никон объявил, что искажения в обряды было внесено русской церковью и потребовал исправления «новведений» в соответствии с греческими образцами. Естественным ответом многих верующих стал отказ от новых обрядов. Так появились старообрядцы.
Резонный вопрос – чего ради понадобился подлог? Руководство византийской церкви на переменах не настаивало. Когда Никон обратился за подтверждением своих взглядов к константинопольскому патриарху Паисию, то получил самые умеренные рекомендации. «Если случиться, что какая-нибудь Церковь будет отличаться от другой какими-либо порядками, неважными и несущественными для веры, или такими, которые не касаются главных членов веры, а относятся к числу незначительных церковных порядков, каково, например, время совершения литургии или вопрос о том, какими перстами должен благословлять священник, и подобные, то это не должно производить никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера. Это потому, что Церковь не с самого начала получила тот устав чинопоследований, который содержит в настоящее время, а мало-помалу». Паисий разрешил и креститься двумя пальцами, «лишь бы только благословляющий и благословляемый имели в мысли, что это благословение нисходит от Иисуса Христа» [103]. Ясно, что обрядовые расхождения Паисия не беспокоили. Никона поддержал антиохийский патриарх Макарий, но именно поддержал, а не иницировал его действия. Макарий приехал в Москву выпрашивать милостыню, благоволение московского патриарха было необходимо ему по меркантильным соображениям [104].
Бесспорны политические мотивы реформы. Только, что была присоединена Украина со своей православной церковью и с греческими обрядами. Связи двух государств были еще хрупкими. В перспективе, как Алексей Михайлович, так и Никон надеялись на присоединение к России православных владений Турции. Но обязательна ли была резкая перемена обрядов внутри России? Далее, государство стремилось подмять под себя церковь. Тоже верно. Не случайно предшественник Никона патриарх Иосиф, опираясь на поддержку большинства церковного Собора, отстаивал перед царем один из русских обрядов против исправления его по греческому образцу [105]. Но почему тогда реформы проводил Никон, сторонник главенства церкви над светской властью?
Наиболее обоснованной представляется т. зр. В. О. Ключевского: «…церковная власть предписывала непривычный для паствы обряд; непокорявшие предписанию отлучались не за старый обряд, а за непокорность; но кто раскаивался, того воссоединяли с церковью и разрешали ему держаться старого обряда. Это похоже на пробную лагерную тревогу, приучающую людей быть всегда в боевой готовности… такой искус церковного послушания – пастырская игра религиозной совестью пасомых» [106]. То же объяснение обосновывает и д. и. н. А. Богданов [107].
Т. о. никонианские реформы стали пиком церковной власти над русской паствой. Сами свои религиозные чувства рядовые верующие должны были подчинить воле церкви.
Одновременно правление Никона стало последней попыткой церкви обрести первенство перед светской властью. На период правления пришлись наиболее значительные в 17 веке царские пожалования церкви, в т. ч. населенных земель [108]. Сын антиохийского патриарха архидиакон Павел Алеппский пишет с заметной завистью: «Этот патриарх имеет большое влияние на царя, и потому, в то время, как прежде было пожаловано от царя патриархии в угодье 10 000 крестьянских дворов, Никон довел их число до 25 000, ибо всякий раз, как умирает кто-либо из бояр, патриарх является к царю и выпрашивает себе часть крестьян и имений умершего» [109]. Бодро продолжался церковный террор - побывавший в России при Никоне австрийский посол отмечал среди прав патриархов: «судят всякие дела, относящиеся к духовенству, церковному послушанию и христианским нравам, и никогда не получают у царя отказа на просьбы об утверждении этих приговоров» [110]. Один из приговоров, подписанных Никоном: «…бить кнутом нещадно, давать бы ударов по пятьдесят» [111]. Очевидно не случайно, что через полгода после избрания Никона патриархом воеводы ряда городов получили царские указы о том, чтобы люди «впредь никаких богомерзких дел не держались и те б отреченные и еретические книги, и письма, и заговоры, и гадательные книжки, и коренья, и отравы пожгли, и к ведунам и к ворожеям не ходили и никакого ведовства не держались, и костьми и иным ничем не ворожили, и людей не портили». Что касается тех, которые «от таких злых и богомерзких дел не отстанут, таких злых людей и врагов Божиих велено в срубах сжечь безо всякой пощады и домы их велено разорить до основания, чтоб впредь такие злые люди и враги Божии и злые их дела нигде не воспомянулись» [112].
Далее, патриарх вновь стал именовать себя «великим государем». В период отсутствия царя Никон заменял его. Колоритное описание светского правления Никона оставил всё тот же Павел Алеппский. «Перед своим отъездом царь поставил на место себя полномочного наместника и нескольких министров… Наблюдателем над всеми он поставил патриарха: ни одно дело, важное или незначительное, не делается иначе, как с его совета и по докладу ему министрами каждое утро» «Бояре стояли у его дверей на сильном холоде, пока патриарх не приказывал их впустить. Так мы видели их своими глазами, ибо наш владыка патриарх во все время отсутствия царя ежедневно отправлялся к Никону… оба патриарха, облабызавшись, садились для беседы, и толмач переводил их речи, пока не кончат. А бояре в это время сидели наруже, пока патриарх не позволит им войти. При входе их он опять оборачивался к иконам, читая про себя «Достойно есть», причем все они делали земной поклон и оставались с непокрытой головой до самого ухода. Каждый из них, приблизившись, кланялся ему до земли, подходил под благословение и в заключение вторично делал земной поклон… Патриарх разговаривал с ними стоя, причем они докладывали ему все текущие дела, на кои он давал ответ, приказывал им, что должно делать. Как нам случалось видеть, государственные вельможи вообще не чувствуют особого страха перед царём и не бояться его, а, наверно, патриарха больше бояться» [113]. В государственных бумагах появилась беспрецендентная формула: «…святейший патриарх указал, и бояре приговорили» [114]. Никон был уверен, что «священство царства преболе есть» [115].
Но желания главы русской церкви резко расходились с его возможностями. Реформы удалось провести только благодаря поддержке царя. Ни малейшего желания уступать власть церковному правителю у Алексея Михайловича не было. После того, как некоторые внешнеполитические советы Никона привели Россию к военным неудачам, началось охлаждение между ним и царем. Патриарха стали редко приглашать во дворец, царь охотно принимал жалобы на него. Однажды одного из патриарших стряпчих оскорбил придворный (бояре давно тяготились властью патриарха). Никон в резкой форме настаивал на наказании виновного. Это стало поводом для разрыва. Царь объявил о своем «гневе» на Никона и запретил ему впредь именоваться «великим государем». В ответ Никон отрекся от патриаршего сана, рассчитывая, что царь поспешит пойти на попятную. Но Алексей Михайлович не согласился ни на какие уступки. Никон попытался отказаться от своего отречения, но и это ему не было позволено. Противостояние завершилось в 1666 г. грандиозным судебным спектаклем. Два приехавших в Москву патриарха: Александрийский и Антиохийский, за богатую милостыню согласились поддержать царя и сместить Никона. Два более старших патриарха: Константинопольский и Иерусалимский – коллег не подержали и лишили сана их самих. Несмотря на это, приговор с их участием был вынесен и Никон низложен. Позже российское правительство договорилось с мусульманами-турками. Турецкие власти восстановили патриархов, осудивших Никона, а константинопольского патриарха, защищавшего российского собрата - лишили кафедры [116].
В своей борьбе за светскую власть русская церковь потерпела поражение, но не оставляла мечты о реванше.
Примечания
1. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – Смоленск: Русич, 1997. – С. 33
2. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – М., 1999. – С. 35
3. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – С. 42; ПСРЛ. - Т. 13. – С. 37; РИБ. ОР. Собр. Кирилло-Белоозерского монастыря. 78 \\ 1317. Л. 69-69 об.; ПСРЛ. Т. 34. – С. 196; Псковские летописи. Вып. 2. – С. 264; Д. Флетчер. О государстве русском. – С. 44; Д. Горсей. Путешествия сэра Джерома Горсея // Россия XVI века: Воспоминания иностранцев. - Смоленск: Русич, 2003. – С. 352 и комм. 40 к Горсею
4. Д. Флетчер. О государстве русском. – С. 105
5. А. Богданов. Русские патриархи. – С. 12
6. Там же. - С. 12-13, 15-16; см. также Русское православие: Вехи истории. – С. 147-148
7. А. Богданов. Русские патриархи. – Т. 1. – С. 31
8. И. Масса. Краткое известие // О начале войн и смут в Московии. – М., 1997. - С. 40
9. Б. Воробьев. Кем же был Лжедмитрий I? // Мир искателя. - М.: Искатель, 1998. – С. 218
10. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – М., 1999. – С. 45
11. Следственное дело о смерти царевича Дмитрия в Угличе // Дневник Марины Мнишек. – СПб., 1995. – С. 166
12. Подробно см. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – С. 128-159
13. Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. 2. – СПб., 1842. – С. 38
14. ПСРЛ. Т. 14. – С. 54
15. Цит. по Ключевский В. О. Лекции по русской истории, читанные на Высших женских курсах в Москве 1872-1875. – М.: ВЛАДОС, 1997. – С. 476
16. ПСРЛ. Т. 34. – С. 204
17. ПСРЛ. Т. 14. – С. 52
18. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – С. 150
19. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 39
20. Исаак Масса. Краткое известие // О начале войн и смут в Московии. – М., 1997. - С. 53
21. О начале войн и смут в Московии. – С. 469
22. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – Смоленск: Русич, 1997. – С. 187
23. Материалы по истории СССР. Вып. 3. – М., 1989. – С. 13 – 100
24. Народное движение в России в эпоху Смуты начала 17 в.: 1601-1608: Сб. док. – С. 23
25. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – С. 187
26. Хроника Буссова; РИО. Т. 137. – С. 177
27. РИБ. Т. 13
28. Цит. по А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 202
29. И. Масса. Краткое известие. – С. 139
30. ПСРЛ. Т. 14. – С. 89; согласно же «Хронике» Буссова, будущий Лжедмитрий был домашним учителем в доме священника (К. Буссов. Московская хроника // Хроники смутного времени. – М.: Рита-Принт, 1998. - С. С. 96)).
31. Письмо Ивана Волынского о посыле к гетману от архимандрита Феофила подарков // Хроники Смутного времени. – С. 443
32. И. Масса. Краткое известие. - С. 146
33. С. Соловьёв. Ипатьевская летопись… // Скепсис. – 2002. – № 2
34. И. Рогов, С. Уткин. Ипатьевский монастырь: Исторический очерк. – М., 2003. – С. 38-39
35. С. Платонов. Очерки по истории смуты. – СПб., 1899. - С. 432-433
36. см. Письма смутного времени // Хроники Смутного времени. – С. 447-449
37. Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон: Биографии. Т. 5. – М., 1994. - С. 449
38. И. Хворостинин. Словеса дней, и царей, и святителей московских // Библиотека литературы древней Руси. Т. 14. Конец 16 - начала 17 века. – СПб., 2006. – С. 620
39. Цит. по Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон: Биографии. Т. 5. – С. 289-290
40. Иное сказание // Русское историческое повествование 16-17 веков. – М., 1984. – С. 77; Хронограф 1617 года // Библиотека литературы древней Руси. Т. 14. - С. 554; А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – М., 1999. – С. 200-201
41. Богомольная грамота Гермогена, ноябрь 1606 г. // А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 251
42. Р. Скрынников. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. – С. 556, 558
43. О начале войн и смут в Московии. - С. 135, 236; Хроники смутного времени. – С. 84
44. Дневник Марины Мнишек. – СПб, 1995. - С. 98
45. М. Лемке. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия. – СПб., 1904. – С. 266
46. Грамота патриарха Гермогена, ноябрь 1606 г. // Материалы по истории СССР. Вып. 3. – С. 84-85
47. ПСРЛ. Т. 34. – С. 215
48. Народное движение в России в эпоху смуты начала XVII в.: 1601-1608: Сб. док. – док. №№ 16, 18, 63
49. Грамота патриарха Гермогена, ноябрь 1606 г. – С. 86
50. Соборное Уложение 1607 года // Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 года. – М., 2004. - С. 629-630
51. РИБ. Т. 13. – стлб. 1314; ПСРЛ. Т. 14. – С. 79
52. Грамота Гермогена, 1609 // А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. - С. 265
53. Новый летописец. Т. 14. – С. 100-101
54. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 272
55. Там же. – С. 271
56. Там же. – С. 271
57. Там же. – С. 276-277
58. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 5. – СПб., 1834. – С. 55
59. Р. Скрынников. Святители и власти. – Л. 1990. – С. 310
60. Святители и власти. – Л., 1990. - С. 309-314
61. Русские патриархи: 1589-1700. Т. 1. – М.: Терра, 1999. – С. 242-247
62. ПСРЛ. Т. 14. – С. 107; см. также Арсений Елассонский. Мемуары // Хроники смутного времени. – М., 1998. – С. 189
63. Новая повесть о преславном Российском царстве // Памятники литературы Древней Руси: Кон. 16 – нач. 17 веков. – С. 48
64. Арсений Елассонский. Мемуары // Хроники смутного времени. – М., 1998. – С. 189
65. Р. Скрынников. Святители и власти. – С. 323-324
66. Полный текст грамоты см. П. Васенко. Начало династии Романовых. – Спб., 1912. – С. 236
67. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – М., 1999. – С. 244
68. 1605 г, марта 22. Наказ игумену Антониево-Сийского монастыря об усилении надзора за сосланным Филаретом Романовым // Хроники смутного времени. – М., 1998. – С. 437
69. М. Горчаков. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и св. Синода (988-1738 гг.). – СПб., 1871. – С. 329-330; Приложения. – С. 32-37
70. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 345
71. Хрестоматия по истории государства и права в России. – М., 2000. – С. 121
72. А. Сахаров. Русская деревня: По материалам патриаршего хозяйства. – М.: Наука, 1966. – С. 44
73. Миллер Г. История Сибири. Т. 2. – М., 2000. – С. 322, 327-328
74. Е. Пресняков. Российские самодержцы // История государства Российского: Жизнеописания. 17 век. – М.: Книжная палата, 1997. – С. 182
75. История Сибири. Первоисточники. IV вып. – Новосибирск, 1994. – С. 204
76. З. И. Власова. Скоморохи и фольклор. – С. 14
77. А. М. Панченко. Русская история и культура. – СПб.: Юна, 1999. – С. 222; см. также главу о цензуре
78. А. Богданов. Перо и крест: Русские писатели под церковным судом. – С. 85
79. Там же. – С. 91
80. Там же. – С. 94-97
81. А. Олеарий. Описание путешествия в Московию. – М.: Российские семена, 1996. – С. 298
82. Там же. – С. 300
83. Из патриаршего летописца 1686 г. // Российские патриархи. Т. 1. – С. 358
84. История Сибири. Первоисточники. IV вып. – С. 203-204
85. Цит. по .А. Богданов. Перо и крест. – С. 81-82
86. Н. Новомбергский. Слово и дело государевы: Процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 г. Т. 1. – М., 2004. - С. 16, 26, 421-422, 432
87. А. Попов. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. – М., 1869. – С. 318
88. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 364
89. РИБ. Т. 2. – СПб., 1875. – № 160; ААЭ. Т. 3. - № 249
90. А. Богданов. Русские патриархи: 1589-1700. Т. 1. – С. 365-366
91. Там же. – С. 364
92. А. Попов. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. – М., 1869. – С. 319
93. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – М.: Терра, 1999. – С. 372
94. Макарий. История Русской церкви. Т. 11. – СПб., 1882. – С. 98-114.
95. Н. Платонов. Почему я ушёл из церкви? // Правда о религии. – М., 1959. – С. 369. Для иллюстрации приведем один из списков вопросов исповедуемой 17 века: «со отцом духовным, или с чернцом, или со схимником, или с попом черным или с белым, или со дьяконом, или со дьячком, или со слугою монастырским, или с пономарем, или с кем-нибуди блуда не сотворила ли еси; или в задний проход или созади блуди кому давала еси; или на кого сама верх блудити взлезала еси; или за груди кому ссати и дрочити давала еси в милости; или кого целовала еси с похотию, или в тайное свое лоно целовати давала, и язык в свое лоно или в рот влагати кому велела еси; или сама у кого в тайные уды целовала еси, или кому язык в рот вдевала еси; или сама себе своею рукою блуд в свое лоно творила еси; или на подругу взлазила еси или на собя подругу вспускала еси блудити; или иным чем сама во свою плоть блудила еси и подруге велела еси у тебя и ей себе такоже» (М. Корогодина. Исповедь в России в XIV – XVII веках. – СПб., 2006. – С. 508-509). К чему была нужна такая дотошность в описании грехов (а эти вопросы задавались не только женщинам, но и теоретически невинным монахиням), объяснить трудно.
96. Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон: Биографии. Т. 5. – С. 448; А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 385; А. Карташев. Очерки по истории русской церкви Т. 2. – С. 133
97. Соловьев. История, Т. 9, Гл. 4
98. А. Богданов. Перо и крест. – С. 136
99. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 385
100. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 386; А. Карташев. Т. 2. – С. 133
101. проф. Духовной Академии Н. Ф. Каптерев. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 1. – Сергиев Посад, 1909. – С. 136-150; Т. 2. – С. 523-524; Н. Ф. Каптерев. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Время патриаршества Иосифа. – М., 2003. – С. 58-82
102. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – М.: Терра, 1999. – С. 433
103. Цит. по А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 432
104. Религия и церковь в истории России. – М.: Мысль, 1975. – С. 156
105. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – 418
106. Цит. по И. Крывелев. История религий. Т. 1. – С. 287
107. А. Богданов. Русские патриархи. Т. 1. – С. 431-434
108. М. И. Горчаков. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и св. синода. – СПб., 1871. - С. 330-337
109. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. - М., 2005. – С. 373
110. А. Мейерберг. Путешествие в Московию. - С. 75
111. П. Кошель. История наказаний в России. История российского терроризма. - С. 94
112. Н. Новомбергский. «О волхвах впервые упоминается» // Русские заговоры. – С. 302; Н. Новомбергский. Колдовство в Московской Руси XVII-го столетия. – СПб., 1906. – С. IX, 78-79
113. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. - М., 2005. – С. 372
114. Русское православие: Вехи истории. – С. 203
115. Там же. – С. 212
116. А. Богданов. Перо и крест. – М., 1990. – С. 191-203
В 1653 - 58 гг. патриарх Никон провел церковную реформу, разделившую священнослужителей на старообрядцев и никониан. Обе стороны объявили друг-друга еретиками. Глава старообрядцев протопоп Аввакум с тремя единомышленниками был заточен в подземной тюрьме города Пустоозерска и плодотворно занимался там литературной деятельностью. Касался он и вопроса применения террора по отношению к еретикам. "Житие": «наших на Москве жарили, да пекли: Исаию сожгли, и после Авраамия [в 1672 году, на Болотной площади напротив Кремля[1]] сожгли, и иных поборников церковных многое множество погублено, их же число бог изочтет. Чудо, как то в познание не хотят приити: огнем, да кнутом, да виселицею хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? – не знаю. Мой Христос не приказал апостолам так учить, еже бы огнем, да кнутом, да виселицею хотят в веру приводить» [2]. Это о репрессиях против своих сторонников. А вот о противниках: «Возьми еретиков тех [никониан], погубивших душу твою, и пережги их, скверных собак, латынников и жидов» (обращение к царю Алексею Михайловичу в «Книге толкований»); «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илья пророк, всех перепластал в единый час (...) Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы никониян» (из челобитной его сыну Федору Алексеевичу) [3]. Вообще, обличение террористической политики по отношению к своим сторонникам и признание ее вполне нормальным явлением, когда дело обстоит наоборот, является общим местом политической пропаганды.
В 1666-1667 гг. состоялся церковный Собор, официально объявивший старообрядцев раскольниками. «Аще ли же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой восточной церкви и сему освященному собору, или начнет прекословить и противиться нам, и мы такового противника данной нам властью… проклятию и анафеме предаем, как еретика», «мы таковых накажем духовно: аще же и духовное наказание наше начнут презирать, и мы таковым приложим и телесные озлобления» [4]. Более подробно, что Собор подразумевал под «телесными озлоблениями», раскрывато на примерах из практики Вселенских Соборов: «На листу 157-м, глава 7, вопрос 4-й. Аще еретики и раскольники, подобает ли наказатися градским законом, или токмо церковным наказанием? Ответ: Ей подобает их наказати и градским казнением... Святый Вселенский Собор иже быть при благочестивом Царе Иустиниане Великом паки в Константинополе, на Оригена и на его единомудренники, и Святый Вселенский Собор, по извержении и проклятии, повелеша с благочестивым царем наказати злочестивых и градским законом, и казнить их разными томлениями и различными муки, и сице овым языки отрезаша, овым руце отсекоша, овым уши, носы, и позориша их на торгу и потом сосланы быша в заточение до кончины их. Еще же в Седьмой Вселенский Собор, иже бе при благочестивом царе Михаиле и матери его Феодоре... Патриарху Иоанну иконоборцу повеле благочестивая царица Феодора сотворити лепое отмщение, бити его говяжьими жилами до двести ударений и всех последующих ему подобне, и ослепити его и сослати и с последующими ему в лютейшие места… се убо познаваем от сих яко еретики и раскольники не токмо церковным наказанием имут наказатися, но и царским, сиречь, градским законом и казнением» [5]. Церковь недвусмысленно призывала светскую власть к расправам.
Казни старообрядцев приобрели массовый характер. «В Казани никонияне тридцать человек сожгли, в Сибири столько же, во Владимире - шестерых, в Боровске - четырнадцать человек», - сухо фиксировал Аввакум дошедшие до него сведения о казнях единоверцев [6]. География русских аутодафе этим не исчерпывалась: инок Филипп «сожжен огнем бысть» в Москве, «богомерзкий чернец Вавилко сожжен за свою глупость» в 1666 году в Вязниках («за глупость» - формулировка современника - монаха Серапиона, по официальному приговору Вавила был сожжен за «богохульные и непристойные речи»), некий Иван Красулин - в Печенгском монастыре (у Баренцева моря). [7]. В 1675 году 14 человек (7 мужчин и 7 женщин) по царскому указу были сожжены в Хлынове (Вятка) за то, что они «восточной апостольской церкви не повинуются» [8]. Изначально осужденных было в два раза больше, но «из тех раскольников с пытки чернец да 12 человек женского полу от церковного роскола престали и к церкви божии приходят», ещё два хлыновских старовера не выжержали пыток и умерли до казни [9]. Упомянута в документе и роль Вятского и Великопермского епископа Ионы: к нему присылали раскольников для уговоров покаяться, он же, потерпев неудачу, отослал их «на градский суд» [10]. 1676-м годом датируется первое сожжение в Сибири. Сибирский летописный свод (официальная редакция свода, составленная в 1685-89 гг.) так описывает начало казней: «февраля в 19 день пришёл государской указ к боярину и воеводам к Петру Михайловичу Салтыкову с товарищи о церковных раскольщиках, которые объявятся в расколах, и тех людей велено расспрашивать и приводить трикратно. И буде не повинятся, и велено зжечь и пепел их развеять, чтоб и костей их не осталось. А которые объявятся в молодых летах, и тех людей поневоле приводить и бить, и наказание им чинить, и буде не обратятся велено потому же жечь. И февраля в 28 день сожжены в струбе поп Степан, да дьякон Феодот, да старец Никон» [11]. Таким образом, по указу Алексея Михайловича сожжению подлежали все нераскаявшиеся раскольники.
Видимо, с казнями старообрядцев связаны и сообщения иностранцев. «Ересь наказывается огнем. Еретик выходит на кровлю небольшого домика и оттуда спрыгивает во внутренность; на него бросают солому с лучинами; пламя скоро задушает его. Довольно и слишком строго это наказание» [12] (автор жил в России в 16591666 гг.). «Тех, которые возбуждают какие-либо сомнения относительно веры, заключают в небольшие деревянные домики и сжигают живыми и выглядывающими оттуда… Если кто из русских усомнится в вере, того немедленно, как мы уже выше говорили, живого ввергают в костёр» [13] (автор жил в России в 16711673 гг.). Следует иметь в виду, что в те времена на Руси ещё не существовало разделения преступников на совершеннолетних и несовершеннолетних (было введено Елизаветой Петровной). По старообрядческим данным, среди казненных были и дети [14]. Хотя у исполнителей милосердия бывало и больше, чем в законах. Старообрядческий историк передает следующий рассказ: «Привели однажды к осмоленному срубу на казнь 14 человек мужчин и женщин [Е. Ш.: вероятно, речь идёт о казни в Боровске]. Среди них была и девятилетняя девочка, сидевшая в тюрьме вместе со старшими. Всем стало жаль её, и архиерейские приставы, распоряжавшиеся казнью, велели задержать ребёнка. Сруб уже пылал. Девочка рвалась к своим, не обращая внимания ни на ласки, ни на уговоры окружающих. «Мы возьмём тебя вместо дочери», - утешали её зрители. Но она всё же рвалась к своим, горевшим в струбе. Тогда, желая её напугать, державшие и уговаривавшие пустили её, сказав: «А, ты не слушаешься, ну так ступай в огонь, только смотри, глаза не закрывай». Девочка, перекрестившись три раза, бросилась в огонь и сгорела» [15]. Если признать достоверность известия, то обращает внимание не только гуманность распорядителей казни, но и то, что изначально девочку привели на казнь вместе с родителями.
С 1668 по 1676 год продолжалась осада воспротивившегося церковной реформе Соловецкого монастыря. По взятию его все монахи, по выражению церковного историка, «подверглись достойной казни» [16] - частью изрублены, частью вморожены в лед, частью повешены: за шею, за ноги, двое вожаков за ребро [17].
В 1681 году церковный Собор во главе с патриархом обратился к царю со смиренной мольбой: «просим и молим соборно Великого князя Феодора Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, которые развратники и отступники, по многом церковном учении и наказании и по нашем архиерейском прошении их обращению истинного покаяния явятся противны, святой церкви непокорны, и таких противников бы указал Великий Государь Царь и Великий князь Федор Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, отсылать ко градскому же суду и по своему Государеву рассмотрению, кто чего достоин, указ чинить. И о том воеводам и приказным людям, в города и в села, которые ныне есть на воеводствах, послать грамоты, а впредь всем воеводам и приказным писать в наказы, чтобы то дело было под его Государевым страхом в твёрдости, а вотчинникам и помещикам, и их приказчикам, у кого такие противники есть и будут, потому же объявлять в городах архиереям и воеводам, а которые раскольники где объявятся и по посылкам архиерейским учинятся сильны; и им воеводам и приказным по тех раскольников посылать служилых людей [т. е. солдат]» [18].
14 апреля 1682 года были сожжены в земляном срубе Аввакум и три других узника Пустоозерска [19]. Летом того же года в Москве состоялось выступление старообрядцев, поддержанное стрельцами. Глава старообрядцев Никита Добрынин (прозванный православными оппонентами Пустосвят) добился диспута о вере с никонианами. Несмотря на присутствие патриарха и царевны Софьи, диспут проходил бурно, ругань сменялась кулачным боем. В итоге старообрядцы покинули Грановитую палату с торжествующими криками: «Победихом, победихом! Мы всех архиреев перепрехом и посрамихом!» [20]. На следующий день, восстание было подавлено, Добрынин схвачен и 11 июля 1682 года казнен на Лобном месте: «оного Пустосвята отдали церковному суду и на утро он казнён был смертию» [21].
Началась и активная борьба со старообрядцами на местах, совместно осуществляемая светскими и духовными властями. Об их сотрудничестве свидетельствует царская грамота новгородскому митрополиту Корнилию от 14 ноября 1682 года. Митрополит получил разрешение для ареста староверов «имать служивых людей сколько будет надобно, и велел тех раскольников потому же приводить в приказ Духовных своих дел и чинил им указ, по правилам же святых апостол и святых отец и по своему архиерейскому рассмотрению. А которые раскольники, по твоему рассмотрению, доведутся градскому суду, и ты б, богомолец наш, тех раскольников велел отсылать к боярину нашему и воеводе к Ивану Васильевичу Бутурлину и к дьякам, а ему боярину нашему и воеводе и дьякам тех раскольников, хотя буде кто и смертной казни не будет повинен, без твоего ведома освобождать не велено» [22]. Т. о., митрополит руководил арестами старообрядцев (для чего, в соответствии с просьбой Собора 1682 года, светские власти предоставляли ему солдат), приговаривал их к церковным наказаниям и, кого считал нужным, отсылал к светскому суду. Смертная казнь раскольников входила в компетенцию светской власти, но свобода узников зависела от митрополита. Уже в 1683 году митрополит Корнилий и воевода Бутурлин отослали в Москву большую группу старообрядцев, из них более двадцати человек ждала смертная казнь [23].
В истории гонений проявлялись, как худшие, так и лучшие черты человеческих характеров. Ничего, кроме омерзения, не вызывает никонианин М. Болкочин, донесший на свою мать-старообрядку в «треклятой ереси» и «многой хуле» на Церковь [24]. Уважения достойно мужественное поведение подследственных. Так, например, Я. Калашников перед тем, как он был казнен (сожжен в срубе), выдержал пытку: «было ему две встряски [на дыбе] да двадцать семь ударов и огнем сжен», при этом подследственный знал, что ему грозит костер. Тем не менее, старообрядец твердо заявил что, «треперстным сложением не крестится и впредь креститься и исповедываться и причащаться святых христовых тайн не хочет» [25], а также (что, на светский взгляд, важнее), отказался назвать имена известных ему староверов. 22 октября 1683 г. в Клину был сожжен расколоучитель Варлаам, приговор ему вынесла боярская дума в Москве. Варлаам тоже не выдал ни одного единоверца, отражая вопросы следователей простым приемом – ссылаясь только на уже казненных. «Раскольников он Варлаам никого не знает. А которые де раскольники в Новгородском уезде были, и те де ныне четырнадцать человек в Великом Новгороде сожжены». «А купил он де те книги [изъятые при обыске] у новгородцев посадских людей у Васьки Рукавишникова да у Васьки же Андреева, которые ныне в Великом Новгороде за раскол сожжены». «Список [экземпляр «богомерзких писем многого злохуления на Святую апостольскую восточную Церковь и на святые божественные тайны»] отдал чернцу Илинарху, который сожжен на Луках Великих; а тетрадь в полдесть, в которой писаны непристойные лица, дал ему тот же чернец Илинарх» [26]. Ни одного имени живого старообрядца следователи от Варлаама не добились, заодно и для потомков сохранились некоторые имена сожженных.
Под тем же 1683 годом о сожжении нескольких раскольников тобольскими властями сообщает сибирский летописный свод [27]. В конце того же года во Пскове сожгли Ивана Меркурьва. Документы о сожжении Меркурьева [28] стоит изложить подробнее, чтобы уточнить за что же всё-таки сжигали старообрядцев.
Начало следствию положила Церковь. Царская грамота светским властям Пскова (воеводе и льяку) сообщает: «Писали вы нам великим государям, что прислал к вам преосвященный Маркелл, Митрополит Псковский и Изборский, раскольщиков пскович… к градскому суду». Напомним, что к «градскому суду» приказал отсылать изобличенных раскольников Собор 1681 года. Воевода стал убеждать старообрядцев отречься от заблуждений: «Августа 28 дня… Псковичи посацкие люди Мартинко Кузьмин да Ивашко Меркурьев, которые присланы из Митрополичья Приказу в раскольничестве, к пытке привожены и пытаны». В начале оба стойко держались старообрядческих мнений, говорили, что верят только прежним книгам, церкви не повинуются, нынешними просфорами причащаться не хотят, и четвероконечному кресту не поклоняются (старообрядцы признавали только шестиконечный или восьмиконечный кресты). Уговоры покаяться были долгими. Кузьмину «было сто ударов, и огнём и клещами жжён многажды», Меркурьеву «было сто ударов и клещами зжен». В результате оба кардинально поменяли убеждения. Приведём покаяние Меркурьева: «на пытке же будучи он, Ивашко, в роспросе своём говорил, что он, Ивашко, Соборной Апостольской Церкви во всём повинуется и святых животворных тайн нынешними просфорами причаститься желает и новоисправленным книгам греческого закону верит и четвероконечного креста Христова хулить не станет и митрополиту Маркеллу Псковскому и Изборскому во всём повинуется и ни в сём спорен не будет, а что де он, Ивашко, богохульные неистовые слова наперёд говорил и в том де он Содетелю Богу принесёт покаяние». На этом этапе расследования, преступления двух обвиняемых различались только в одном: именно Меркурьев научил Кузьмина расколу, т. е. Меркурьев был уличен не только в старообрядчестве, но и в распространении старообрядческого учения, расколоучительстве. 16 сентября снова напомнил о себе митрополит Маркелл. Из митрополитова Приказа в приказную избу прислали экземпляр «Апокалипсиса», найденный у Меркурьева и Кузьмина, «а в той книге Апокалипсис в непристойных местах приписаны у них раскольников четвероконечные кресты и жезлы на соблазн, чего в той книге быть не довелось». На новом допросе Меркурьев признался, что кресты в книге нарисовал он. Тогда же Меркурьев покаялся ещё в двух преступлениях: крестил двух девочек «по старому требнику в три погружения» и принимал исповеди «по старому же Требнику». Можно сделать вывод, что Меркурьев был представителем беспоповщины – течения в старообрядчестве, заменившего священников выборными наставниками. Расспросные речи преступников отослали в Москву. 31 октября 1683 года последовал ответ. Кузьмина «отослать для подначальства на монастырский двор… А без указу Великих Государей и Святейшего Патриарха из под начала отнюдь не освобождать». «Вора и раскольника Ивашку Меркурьева сжечь в костре, сказав ему вину его и пепел разметать и затоптать». Пример Меркурьева показывает, что и раскаяние не всегда спасало от сожжения. Причина сурового приговора заключалась в чём-то из следующего списка: расколоучительство, рисование четвероконечных крестов в Библии, исполнение обрядов крещения и исповеди не священником. Во всяком случае, безусловны религиозные мотивы сожжения.
Указ 1684 года говорил «о наказании рассеивающих и принимающих ереси и расколы», если «с пыток начнут в том стоять упорно же, а покорения святой церкви не принесут» «по троекратному у казни вопросу, будет не покориться, сжечь» [29]. «Указные статьи о раскольниках» от 7 апреля 1685 года подтверждали: «Которые расколщики святой церкви противятся, и хулу возлагают, и в церковь и к церковному пению и к отцем духовным на исповедь не ходят, и святых таин не причащаются, и в домы свои священников со святынею и с церковною потребою не пускают, и меж Христианы непристойными своими словами чинят соблазн и мятеж, и стоят в том воровстве упорно: и тех воров пытать, от кого они там научены, и сколь давно, и на кого станут говорить, и тех оговорных людей имать и роспрашивать и давать им меж себя очные ставки, а с очных ставок пытать; и которые с пыток учнут в том стоять упорно ж, а покорения святей церкви не принесут, и таких, за такую ересь, по трикратному у казни допросу, буде не покорятся, жечь в срубе и пепел развеять». «А которые люди ходили к расколщиком и сами у них перекрещивать, а прежнее святое крещение вменяли в неправое крещение… которые покорения в том приносить не учнут… тех казнить смертью». «Которые люди ходили по деревням, и людей, которые в совершенных летех, также и детей их, которые в совершенных и малых летех, перекрещивали и прежнее святое крещение нарицали неправым… их исповедовав и причастя, казнить смертью без всякого милосердия» [30]. Особенно, конечно, умиляет «исповедовав и причастя» - палачи, движимые христианской любовью, ни в коем случае не хотели погибели души казнимых. Указы не остались на бумаге.
Из сожженных в 1684 г. известен старообрядческий проповедник Андроник. Андроник в чемто заслужил свою участь, т. к. проповедовал самосожжения, но казнили его именно за противность Церкви и порицание четырехконечного креста, после отказа принести покаяние. Приговор ему (от 8 апреля 1684 г.) гласил: «Того черньца Андроника за ево против святаго и животворящаго креста Христова и Церкви Ево святой противность казнить, зжечь» [31].
Сотрудничество церкви со светским судом отмечено в документах и этого периода. 8 апреля 1684 года тюменский воевода Н. Колобов запросил начальство, что ему делать с арестованным раскольником. 6 октября 1684 года последовал ответ, который Колобов процитировал так: «а в отписке твоей [начальника Колобова], господине , написано: Велеть бы раскольщика Демку Степанова с письмом отослать на Тюмени в Преображенский монастырь к архимандриту Никифору; а как его Демку архимандрит Никифор ко мне [Колобову] в сьезжую избу пришлет к градскому суду, и того раскольщика Демку велеть у него принять с письмом же, и допросить по трикратному вопросу и буде он не покорится, и по указу великих государей и по грамотам, велеть его Демку сжечь и пепел развеять» [32]. Староверу посчастливилось умереть в тюрьме до получения ответа (видимо, тюремный режим был достаточно суров), тело его, не сочтенное достойным христианского погребения, было «вывезено из города в лес и брошено на пустые места». Из документа ясен порядок следствия: воевода мог осудить старовера только после того, как представитель духовной власти пришлёт его ко «градскому суду».
От 18 ноября 1684 года сохранилась царская грамота новгородскому митрополиту Корнилию. Митрополита извещали о том, что раскольник Федор Михайлов приговорен к сожжению (осуществление приговора возлагалось на светскую власть, воеводу), а ещё два раскольника после наказания кнутом будут отосланы к митрополиту, «а ты бы, богомолец наш, для исправления в вере, послал их под начал в Новгородские монастыри и велел их держать в тех монастырях под началом, покамест они в вере не исправятся; а как они в вере исправятся, и их велел из под начала освободить, а буде они явятся в прежней своей мерзости (…) и за то им быть в смертной казни» [33]. Т. о., духовное начальство имело право на заточение старообрядцев, а упорствующие попадали в руки светской власти для казни. Это же подтверждают и правила о «суде святительском», собранные в конце столетия по приказу патриарха Адриана: «А в Патриарше разряде, по указам святейших патриархов, и по делам, раскольники и противники церковным и новоисправным книгам и церковным догматам, которые в таких противностях по изветам иманы были в Патриаршее разряде, которые от противности своей обрашалися к покаянию и вины свои приносили истинно, такие посыланы под начало в разные монастыри, а о иных отцам духовным приказано надсматривать, и собраны по них поручные записи, чтобы они впредь противности такой не держалися и с раскольники не зналися, и ходили бы в Церковь Божию и имели бы отцов духовных, и исповедовались и по достоинству причащались святых тайн от священников приходских, кто в котором приходе живет. А сущих таких противников, которые от противности к покаянию не обращались и в упорстве и в расколе стояли непреклонны ко истине и такие из Патриарша Розряду отсыланы в Стрелецкий Приказ, и в иные Приказы и городы к воеводам, к градскому суду» [34].
По свидетельству иностранцев, канун пасхи 1685 года патриарх Иоаким отпраздновал в Москве сожжением в срубах около девяноста староверов [35]. Москвой дело не ограничилось. Недавно опубликован один из приговоров 1685 года, вынесенный вологодским раскольникам [36]. Стряпчий вологодского архиепископа арестовал трех крестьян-староверов и доставил светским властям, с обвинением, что «они стоят в церковной противности упорно». На следствии выяснилось, что один из обвиняемых – Перфилий (Першка) Осипов - занимался пропагандой самосожжения, по его проповеди в вологодской деревне Сычевой самосожглось 55 крестьян. Двое обвиняемых оказались виновны только в том, что «новоисправных книг не приемлют, и крестнаго знамения тремя первыми персты на себя полагать, и отца духовного принять и исповедаться и святых тайн причастится». Воевода доложил в Москву. Царский указ повелевал сжечь в срубе Осипова, даже если он изъявит раскаяние, за проповедь самосожжения. Двух других староверов «велели привести к казни, и у казни допросить дважды, святой церкви они повинуются ли, и отца духовного приемлют ли, и исповедаться, и святых тайн причастится хотят ли. А буде, они учнут в том стоять упорно ж, а покорения святой церкви не принесут, и их за такую ересь про трикратному у казни, буде не покорятся, сжечь в срубе и пепел развеять». Вологодская летопись свидетельствует о том, что староверы не покорились и были сожжены вместе с Осиповым: «крестьянин, Першуткою звали, и того сожгли по указу Великих государей на Вологде в струбе с иными капидоны [т. е. раскольниками так называемого капитонского толка]» [37].
Кострами дело не ограничивалось. Дореволюционный историк перечисляет и другие, помимо сожжения, способы наказания старообрядцев: «Староверов «пытали и жгли огнем накрепко», секли плетьми и били батогами «нещадно», рвали ноздри, вырезывали языки, уши рубили головы на плахе, ломали клещами рёбра, зарывали по шею живых в землю, кидали в клетки и завалив там соломою, сожигали, обливали голых водою и замораживали, выматывали жилы, вешали, сажали на кол, четвертовали» [38]. Саксонский путешественник Г. Шлейссинг, рассказав о расколе, добавил, «а всех тех, кто с этим не соглашался, казнили топором, и это происходит еще и поныне. И при моем пребывании в Москве [1684-1686 гг.] не проходило ни единого утра, чтобы кого-то не казнили на Лобном месте» [39].
Уникальным источником по истории казней являются старообрядческие синодики (списки для поминовения). Происхождение их, видимо, древнее, «уже при самом начале отпадения от господствующей церкви и после первых испытанных бедствий возникли первые поминальные списки». Синодики строго отличали казненных («Помяни, Господи, душа раб своих, пострадавших в Москве, и в Новгороде, и в Пскове, и в Казани, и в Соловецком монастыре, и в Пустозере, и на Колмогорах, и на Олонце, и в Каргополе, и на Дону, и во всех градах, и селах, и местах, и пустынях нашей русской земли, за православную веру различными смертями от жизни сея истребленных») от самоубийц («других раб твоих… от насилия мучителей во многих странах, в различных местах, огнём сгоревших, и в водах утопших») [40]. Для нас интересны именно сведения о казнях. Так, о казнях 17 века в Поморье старообрядческая «История христиан-старообрядцев Поморского потомства Филиппова согласия» сообщает: «Овии сожжены быша, а овии иным мукам до самой смерти замучены; свидетельствует синодик Поморских отец, яко до 6369 замученных от Никоновских слуг» [41]. Но и в синодиках число казненных указывалось не всегда. Например, поминали «в Казани по многих муках сожженных инока Гедеона и иже с ним» [42]. Про «церковных раскольников, которые за церковные раскольства созжены в Казани» сказано и в отписке вятского воеводы 1675 года [43]. Но только Аввакум указывает число: «В Казани никонияне тридцать человек сожгли» [44]. Сведения же синодика о «пострадавших» в Нижнем Новгороде «иноке Феодосии и иже с ним» [45], пока уточнить нечем. Аввакум тоже упоминает о казнях «в Нижнем», но без цифры: «одних еретики [никониане] пожгли» [46].
Точной статистики казней староверов у отечественных историков нет. По мнению старообрядческого историка Ф. Мельникова, жертвы первого столетия гонений на старую православную веру исчисляются несколькими десятками тысяч [47].
Впрочем, во времена Петра гонения стихают. Как писал современник В. Н. Татищев: «Никон и его наследники над безумными раскольниками свирепость свою исполняя, многие тысячи пожгли и порубили или из государства выгнали. Которое вечно достойный памяти е. и. в. Петр не именем, но делом и сущею славою в мире великий, пресек и немалую государству пользу учинил» [48]. Вместо казней Петр предпочитал брать со сторонников старой веры наличными: указом 1714 года старообрядцев обязали записываться на двойной подушный оклад и в 1716 году архиереям официально предписали с раскольниками и противниками православия поступать кротко [49].
Два исключительных случая – казни раскольников Александра Диакона и Василия Левина [50]. В 1720 году расколоучитель Александр Дьякон, ранее отрекшийся от раскольнических взглядов, явился в Петербург и подал Петру I донесение, в котором полностью раскаивался в своем отречении. Отважный фанатик был обезглавлен и сожжению подверглось только мертвое тело [51]. В 1722 году другой раскольник, Василий Левин, был обвинен в богохульстве по 1 «огненной» 1 статье Уложения 1649 года за следущие преступления: «веру православную христианскую он осуждает и тело и кровь Христа Спасителя нашего за истинное тело и кровь его не приемлет и святые иконы называет идолами: и ежели де его допустят, то он их исколет» [52]. Но главным обвинением, за которое, собственно, и был арестован Левин, было упрямое настаивание на том, что император «не царь Петр Алексеевич, а Антихрист». В итоге «мучительная казнь» через сожжение была заменена для Левина на обычную: «отсечена голова, а туловище сожжено» [53].
Последнее в России сожжение старообрядца заживо состоялось уже после смерти Петра. Ход процесса известен благодаря сохранившимся в архиве Священного Синода донесениям астраханского епископа Лаврентия [54]. Летом 1725 года, астраханский епископ Лаврентий сообщил Синоду о том, что «сысканы в Астрахани церковные раскольщики и еретики два человека, учитель раскольнической Денис Лукьянов да Матвей Николаев». «Денис, по многим увещаниям от того расколу и разврату доселе не обращается, и на Православную христианскую Веру хулить не предстает, называет её верою новою, и пред святыми иконами покланяться не хощет, и таинства святой Церкви уничтожил и попрал». «Вышеозначенный ученик Денисов раскольник Матфей допрашиван, а на допросе не восхотел никакого слова говорить и не говорил, токмо показывал рукою, персты согнувши, как по раскольническу кресту на себе полагает». На другой день после ареста Лукьянов попытался покончить с собой: «будучи в Духовном приказе за караулом, не ведано чем, перерезал себе брюхо, от чего и кишки у него вон вышли», но был перевязан лекарем. Николаев по-прежнему молчал на допросах и разгневанный епископ принял решение: «приказали мы оных раскольников, яко непреклонных и непокаянных, от правой христианской Веры отступивших, Тело и Кровь Сына Божия, которого крещению освятилися, поправших и скверну возомнивших», «отослать для экзекуции в Астраханскую губернскую канцелярию, которые сего июня 2-го дня с преморией и отосланы, а что оным учинено будет, о том в Святейший Синод репортовать будем немедленно». Очевидна инквизиторская роль епископа: именно он арестовал подозреваемых в расколе, он же признал их виновными в непреклонном отступничестве от правильной веры (о Николаеве единственной уликой стало наложение крестного знамения двумя пальцами) и, наконец, передал светской власти для «экзекуции», обещав Синоду проследить за исполнением таковой. «Экзекуция» не заставила себя ждать. Следующее донесение епископа подробно описывало участь арестованных. «Прислана в Духовный Приказ из Конторы Юстицких Дел промемория с таким репортом, что в той Конторе об оных раскольниках розыскивано - изжены огнем, и с огня Матвей Николаев о расколе ничего не говорил и был на виске [дыбе] бессловесен», «а помянутым де Лукьяновым не розыскивано, понеже ещё будучи в Духовном Приказе перерезал себе брюхо, и в расколе в застенке спрашиван, на что объявил, что святой церкви не повинуется, и будучи в той конторе под арестом он, Денис, умре, и по Её императорскому Величества указу, по Уложению I гл. 1 ст., мертвое тело его сожжено. А Матвей Николаев в застенок вторично вожен и на виску подъиман, которым де не розыскивано того ради, что у него спина от прежнего розыску огнила до костей, и будучи он на виске, ничего не говорил же. И по ея императорского Величества указу и по Уложению I гл. 1 ст. за церковный великий раскол он, Матвей, сего октября 8 числа казнен смертью, жив сожжен».
Обосновывая преследования, никониане прибегли к подделке. Нижегородский епископ Питирим привел раскольникам "Соборное деяние", которое "недавно отыскали в Киеве". Один его раздел был посвящен Киевскому собору 1157 г. и назывался "Соборное деяние Киевское на армянина еретика на мниха Мартина", который "велие содела в Руси смущение христианином паче же неискуснии писания". Собор будто бы еще тогда осудил обычаи, отмененные Никоном, ибо ереси Мартина, высказанные в его книге "Правда", были точно такие же, как и у раскольников. Собор во главе с митрополитом Константином осудил Мартина, хотя он был родственник константинопольскому патриарху Луке Хризаверху. Мартин упрямился. Тогда Киевский собор обратился к Луке. Патриарх созвал в Константинополе второй собор, на котором осудил родственника; Мартин пообещал исправиться, но потом отказался. Тогда его предали анафеме и отослали в Царьград, где патриарх Лука предал Мартина огню. Старообрядцы списку "деяний" не поверили и попросили посмотреть оригинал. Питирим обратился к царю, и Петр срочно прислал оригинал книги: "Читайте, ведайте, что церковь не отошла от греческих Кононов, врачуйтеся, расколом недугующие". Оригинал "деяний" оказался неумелой подделкой, написанной современным почерком и языком. Вторая никонианская подделка известна под названием «Требника митрополита Феогноста» (якобы принадлежавшего этому митрополиту 14 в., но опять-таки исполненного современных выражений). В нем ревнители благочестия не постеснялись сочинить послание иерусалимского патриарха Софрония, которым тот якобы еще в 1327 г. заклеймил старообрядческое учение. Раскольники подвергли оба подлога уничтожительной критике. Синод вынужден был отнять книги, запечатать и навсегда упрятать в синодальной библиотеке. Тем не менее до кон. 19 в. «Деяния» и «Требник» официально считались подлинными [55].
Одним из самых радикальных ответов раскольников на преследования стали самосожжения. Еще Аввакум поучал: «А в Нижнем (Новгороде) преславно было: одних еретики [никониане] пожгли, а другие, распалившись любовью и плача о благоверии, не дожидаясь еретического осуждения, сами в огонь дерзнули, да цело и непорочно соблюли правоверие. И сожгли свои тела, души же в руки Божии предали, ликуют с Христом во веки веков, самовольны мученички, Христовы рабы. Вечная им память во веки веков! Доброе дело содеяли… надобно так!» «Да еще бы в огонь христианин не шел! Сгорят все о Христе Исусе, а вас, собак, не послушают. Да и надобно так правоверным всем: то наша и вечная похвала, что за Христа своего и святых отцов предания сгореть, да в будущем вечно живы будем о Христе Исусе» [56]. Минимальное число «самовольных мученичков»: 1667–1700 – 8834 чел.; 1700-1760 – 1332 чел.; 1760-1800 – 401 чел. [57]. Обосновывая благочестие самоубийства старообрядческие проповедники ссылались на пример христианских святых: свт. Домнина вместе с дочерьми свт. Ксенией и свт. Проскудией утопились [58]. Воистину, многочисленность христианских святых позволяет найти в их биографиях оправдание чему угодно. С другой стороны, как уже говорилось, самосожжения нередко были реакцией на политику властей. Источник о самом первом известном нам самосожжении (сер. 60-х гг.) повествует: «В нижегородском уезде, в кельях чернецы, когда пришли стрельцы, запершись в кельях зажгли их и сгорели» [59]. То есть, на самосожжение раскольники решились при нападении карателей. В Сибири первая казнь раскольников через сожжение произошла в 1676 году, а первое самосожжение только в 1679-м. Один из идеологических документов старообрядцев «Мостовская сказка» (1679) угрожал властям самосожжением только в случае ареста кого-либо из них «на истязание о старом благочестии» [60]. В то же время, едва ли не первый сожженный властями (в 1666 году) проповедник Вавила учил паству, помимо прочего, самоубийствам голодом [61], следовательно, проповедь самоубийств началась до казней [62].
Менее фанатичные раскольники постепенно переселялись либо за рубеж, либо на окраины государства. Крупная старообрядческая община образовалась по реке Иргизу в саратовском крае, в 1727 году казанский архиепископ писал, что без воинской команды в слободы на Иргизе «въезжать опасно». В 1762 году Екатерина II, несмотря на протест официальной церкви, объявила амнистию беглым раскольникам. В дальнейшем, антираскольническое законодательство все больше смягчалось. В 1780 году появились даже старообрядческие церкви и монастыри (на Иргизе). Александр I дозволил старообрядческим попам именоваться священниками, утвердил секретные инструкции 1822 года «о попах и молитвенных домах старообрядцев», которые предписывали не трогать православных попов, перешедших в старообрядчество и не касаться старообрядческих церквей.
Последняя вспышка борьбы со старообрядцами пришлась на царствование Николая I, ярого сторонника унификации всех областей жизни. Вступив на престол, он объявил политику правительства: действовать так, чтобы наличные раскольники дожили свой век, а новых не появилось. В 1826 году были сняты кресты со старообрядческих церквей, запрещены постройка новых и ремонт старых зданий. В 1827 году старообрядческим попам запретили переезжать из уезда в уезд, что означало фактическое уничтожение культа в целом ряде местностей, главным образом в приволжских селах, где не было постоянных старообрядческих церквей и причта. В 1832 году было предписано возвращать епархиальному начальству попов, перешедших в раскол (большая часть раскольников продолжала считать, что благодать лежит лишь на священниках, рукоположенных церковью) [63]. Затем последовал разгром старообрядческих монастырей в Иргизе (во исполнение неоднократных требований духовенства, игнорируемых в предыдущие царствования). В 1827 году состоялось высочайшее повеление об обращении Нижне-Воскресенского монастыря в единоверие, отказавшиеся монахи были: частью сосланы в Сибирь, частью отданы в военную службу. По высочайшему указу от 2 августа 1828 г., земли и крестьяне оставшихся монастырей были отобраны в казну. В 1836 году последовало повеление об обращении всех монастырей. В Средне-Никольском монастыре, в ход пришлось пустить казацкую команду, действующую ногайками, и пожарных, обливавших толпу из шлангов; дело было в начале марта и около тысячи человек были связаны обледеневшими. Все монахи отказались от обращения и были арестованы. Поучительно сравнить донесения приехавших в монастырь православных священнослужителей. Протоирей Эмпидинский, кажется, краснел от стыда, когда писал рапорт епископу: «Подъезжая к воротам монастыря, увидели множество народа обоего пола лежащего связанными. Въехав внутрь оного, увидели по всему двору текущую воду и множество крови, ибо насосами разливали народ, а на лошадях разбивали оный врозь; оттого вода и кровь омыли монастырскую площадь. У холодной церкви г. губернатор верхом встретил нас таковым приветствием: «Ну, господа-отцы, извольте подбирать, что видите». Отец архимандит благодарил его за исполнение монаршей воли». Упомянутый же архимандрит Зосима в донесении Синоду бесстыдно радовался «победе»: «водяные насосы, нарочито для сего привезённые из Саратова, коими глупая народная сволочь не более, как в полчаса, приведена в рассеяние. А по рассеянии все бунтовщики немедленно взяты под стражу». .В 1841 году власти покончили с последним, Верхним Спасо-Преображенским монастырем - обратиться согласились только два монаха [64].
В 1838 г. последовал указ об отобрании детей у старообрядцев-беспоповцев (у которых не было священников и церковной организации) для крещения их по православному обряду. На практике исполнение столкнулось с понятными трудностями, хотя Николай и подтвердил его вторично в 1841 году. В 1840 г. – в Черниговской губернии прибегли к военным постоям в старообрядческих селениях. В 1841 году отобрали колокола. С 1842 года начали запечатывать молитвенные здания (к 1846 г. были опечатаны 102 здания, 147 – уничтожены [65]). В декабре 1842 года Синод разделил все отпавшие от православной церкви ереси на три группы: а) вреднейшие, в том числе те беспоповцы, которые отвергали молитвы за царя и таинство брака; б) вредные – остальные беспоповцы; в) менее вредные – старообрядцы - поповцы. В 1845 году в "Уложение о наказаниях уголовных и исправительных", помимо ссылки за распространение раскола (ст. 206) вошел запрет (215 ст.): «За заведение раскольничьих скитов или иных сего рода обиталищ и за построение новых и починку старых каких-либо для службы и моления по раскольническим обрядам зданий, под наименованием церквей, часовень или молитвенных домов, и за устройство престолов в существующих уже часовнях, наконец и за обращение крестьянских изб в публичные молельни, виновные приговариваются: к заключению в тюрьме на время от одного года до двух лет, смотря по мере вины». За 1842-1852 гг. были закрыты 494 молельных дома [66]. И. Аксаков так описывает положение старообрядцев Бессарабии в 1848 г.: «уничтожили церкви, отняли колокола. Много убежало [в Турцию]» [67]. В 1856 году, по настоянию московского митрополита Филарета, полиция опечатала алтари двух знаменитых старообрядческих соборов – Покровского и Христорождественского. «Только революция 1905 г. сорвала эти печати, но за 50 лет погибли все иконы древнего («до Никона») письма, собранные в этих богатых храмах» [68].
Однако реакция оказалось совсем не той, о которой мечталось ревнителям православия. Богатые старообрядцы обратились к бывшему босно-сараевскому епископу Амвросию, отрешенному от должности по требованию турок. За обещанное содержание он согласился стать епископом старообрядческой общины в Австрии (местечко Белая Криница). Николаевское правительство добилось ссылки Амвросия, но он успел посвятить себе преемника, который в свою очередь принялся посвящать епископов для русских старообрядцев. В результате, в 1859 году в России было десять старообрядческих епархий: от Прибалтики до Кавказа, возглавлявшихся специальным советом. Старообрядческих епископов пытались переловить и сгноить в монастырях. Так в «Краткой ведомости об арестантах, находящихся в отделении Спасо-Евфимьевского монастыря» 1865 г. названо три старообрядческих епископа, заключенных «на бессрочное время»: «за принятие незаконно Епископского сана и для прекращения деятельности по принятому им сану», «за принятие им за границею лжеепископского сана и за рукоположение им в России раскольников в попы», «за принятие им за границей Епископского сана и за распространение за границей лжекафедр» [69]. На место заточенных вставали другие. Преследования способствовали усилению старообрядческой организации.
Преемники Николая окончательно прекратили преследования старообрядцев: в 1858 году было допущено раскольническое богослужение в домашних церквях и молельнях, а в 1883 - дозволено свободное отправление старообрядческого культа в домах и на кладбищах, но при этом старообрядцам запрещалась публичная пропаганда и публичное «оказательство» (показ) своей веры [70].
Примечания
1. Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон: Биографии. Т. 1. – М., 1991. - С. 71; Старообрядчество: Опыт энциклопедического словаря. Лица, предметы, события и символы / С.Г. Вургафт, И.А.Ушаков. – М., 1996. – С. 9; Я. Барсков. Памятники первых лет русского старообрядчества. – СПб., 1912. – С. 386
2. Житие протопопа Аввакума // Древнерусская литература. – М., 1996. – С. 322
3. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. – М., 2001. - С. 89, 269
4. А. Замалеев, Е.Овчинникова. Еретики и ортодоксы: Очерки древнерусской духовности. – Л., 1991. – С. 207
5. ЧОИДР. – 1847. - № 4. – С. 75-77
6. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. – С. 153
7. С. Зеньковский. Русское старообрядчество. – М.: Церковь, 1995. - С. 328, 335, 377; ЛЗАК, XXIV. - С. 315; ЛЗАК, XXVI. – С. 22; Извет старца Серапиона царю Алексею Михайловичу на вязниковских пустынников // Я. Барсков. Памятники первых лет русского старообрядчества. – С. 79, 333; Народное антицерковное движение в России XVII века: Документы приказа тайных дел о раскольниках. – М., 1986. – С. 70, 82
8. Выпись Новгородского приказа из отписок вятского воеводы А. П. Нарышкина о раскольниках, пойманных в Вятском уезде, 1675 г. // Народная культура Урала в период феодализма. – Свердловск, 1990. – С. 80-82
9. Там же. – С. 78, 81-82
10. Там же. – С. 80, 81
11. ПСРЛ. Т. 36. – С. 211
12. С. Коллинс. Нынешнее состояние России. – С. 196
13. Я. Рейтенфельс. Сказания о Московии. – С. 327, 370
14. Ф. Мельников. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. Т. 1. – Барнаул, 2006. – С. 112-113
15. Там же. – С. 113
16. А. Лавров. Очерк истории русской церкви. – Ярославль, 1887. – С. 226
17. В. Буганов, А. Богданов. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. – С. 364; ПСРЛ. Т. 33. – С. 220
18. Акты исторические: Собранные и изданные Археографической комиссиею. Т. 5. 1676-1700. – Спб., 1842. - № 75
19. А. Матвеев. Описание возмущения московских стрельцов // Рождение империи. – М., 1997. – С. 391; Виноград Российский или описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие. – М., 1906, Гл. 4
20. С. Медведев. Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них что содеяся во гражданстве // Россия при царевне Софье и Петре I: Записки русских людей. – М., 1990. – С. 119
21. А. Матвеев. Описание возмущения московских стрельцов. – С. 392
22. Акты исторические, собранные и изданные археографической комиссией. Т. 5: 1675-1700. - С. 162
23. Л. Хьюз. Царевна Софья. – СПб.: Гранд, 2001. – С. 162
24. В. Румянцева. Народные антицерковные движения в России в XVII веке. – С. 189
25. Пыточные речи Якова Калашника // В. Румянцева. Народные антицерковные движения в России в XVII веке. - С. 231
26. Там же. – С. 237-238
27. ПСРЛ. Т. 36. – С. 219
28. ЧОИДР. – 1882. – кн. 3. – С. 15-18
29. С. Викторовский. История смертной казни в России и современное ее состояние. - М., 1912. - С. 202
30. ААЭ. Т. 4. – СПб., 1836. – С. 420-421
31. Н. Михайлова. Исторические очерки о старообрядчестве // Благодатный огонь (прил. К журналу «Москва»). – 2000. – Вып. 4
32. Дополнения к актам историческим. Т. 10. – СПб., 1848. - С. 13
33. Акты исторические: Собранные и изданные Археографической комиссиею. Т. 5. 1676-1700. – С. 191
34. ЧОИДР. – 1847. - № 4. – С. 77
35. М. Лилеев. Из истории раскола на Ветке и в Стародубье XVII-XVIII вв. - Казань, 1895. - С. 8; А. Панченко. Начало петровской реформы: идейная подоплёка // XVIII век. Сборник 16: Итоги и проблемы изучения русской литературы XVIII века. – Л., 1989. – С. 8
36. В. Перевалов. А. Безгородов. Старообрядцы в вологодском уезде во второй половине 17 века (неизвестный эпизод из ранней истории старообрядчества) // Старообрядчество: История. Культура. Современность. - М., 2000. - С. 70-75
37. ПСРЛ. – Т. 37. – С. 186
38. В. Макаров. Очерк истории старообрядчества от Никона до наших дней. – М., 1911. – С. 43
39. Рассказ очевидца о жизни Московии конца 17 века // Вопросы истории. 1970. - №1. – С. 118
40. А. Пыпин. Сводный старообрядческий синодик. – СПб., 1883. – С. 20
41. Филипповское родословие: Исторические сочинения старообрядцев-филипповцев Поволжья и Южной Вятки. – М., 2004. - С. 41
42. А. Пыпин. Сводный старообрядческий синодик. – СПб., 1883. – С. 22
43. Выпись Новгородского приказа из отписок вятского воеводы А. П. Нарышкина о раскольниках, пойманных в Вятском уезде, 1675 г. – С. 81
44. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. – С. 153
45. А. Пыпин. Сводный старообрядческий синодик. – СПб., 1883. – С. 21
46. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. – С. 153
47. Ф. Мельников. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. – C. 93
48. В. Татищев. Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах // Жажда познания. – М.: Молодая гвардия, 1986. – С. 356-357
49. А. Пушкин. История Петра // А. А. Пушкин. Историческая проза. – М., 1991. – С. 538
50. Раскольничьи дела XVIII столетия: Извлеченные из дел Преображенского приказа и тайной розыскных дел канцелярии Г. Есиповым. – Спб., 1861. – С. 48, 641
51. ПСЗ. – Т. 6. – Ст. 3522
52. Раскольничьи дела XVIII столетия. – С. 53
53. Там же. – С. 48
54. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Т. 5: 1725. – СПб., 1897. – С. 389-394
55. В. Козлов. Тайны фальсификации. Анализ подделок исторических источников XVIII--XIX вв. - М., 1996. – С. 22-44
56. Протопоп Аввакум. О внешней мудрости // Пустозерская проза. - М., 1989. - С. 106; Житие протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. – М., 2001. - С. 153, 238
57. Д. Сапожников. Самосожжение в русском расколе. – М., 1891. – С. 160
58. С. Зеньковский. Русское старообрядчество. – М.: Церковь, 1995. – С. 273
59. Я. Барсков. Памятники первых лет русского старообрядчества. – СПб., 1912. – С. 335
60. В. Алексеев, Н. Покровский. Власть и общество. Сибирь в XVII веке. – Новосибирск, 1991. – С. 344-345; Н. Покровский. «Сказки» перед самосожжением. Древнерусские старообрядческие документы // Отечество: Краеведческий альманах. – М., 1995. – С. 237
61. С. Зеньковский. Русское старообрядчество. – С. 272
62. См. также Н. И. Павленко. Церковь и старообрядчество во второй половине XVII века // История СССР. Т. 3. – М., 1967. – C. 105, 109
63. История России в XIX веке. Т. 4. – М.: Гранат, 1908. – С. 54-55
64. Там же. – С. 56-57; Н. Соколов. Раскол в Саратовском крае. – Саратов, 1888. – С. 396-397
65. История России в XIX веке. Т. 4. – М.: Гранат, 1908. – С. 57-58
66. Российское законодательство X-XX веков. Т. 6. - С. 341
67. Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 1. Письма 1838-1849 гг. – М., 2003. - С. 461
68. Русское православие: Вехи истории. – М., 1989. – С. 344
69. А. Пругавин. Монастырские тюрьмы. – С. 188-190
70. В. Фёдоров. Русская православная церковь и государство. – С. 225-227; А. Доброклонский. Руководство по истории русской церкви. – С. 696-697; ПСЗ. Т. 3. - № 1545
Последние публикации на сопряженные темы
Пришествий на страницу: 6274
КОНСТИТУЦИЯ
ЧТО ТАКОЕ АТЕИЗМ?
ПРАВОСЛАВНЫЕ ПРАЗДНИКИ
ИМПЕРИЯ
